ТЕОЛОГИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ ПРЕЗУМПЦИЯ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ СВЕРХНОВОЕ ВРЕМЯ ТАМ И ВСЕГДА ДВА ИМЕНИ ОДНОГО БОГА МЕССИАНСКИЙ КВАДРАТ ДЕНЬ ШЕСТОЙ ТАМ И ВСЕГДА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ АНТИСЕМИТИЗМ КУЛЬТУРА И КУЛЬТ МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ РОМАНТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ ЕВРЕЙСКИЕ ПРАЗДНИКИ НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - БЕРЕШИТ НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - ШМОТ НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - ВАИКРА НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - БЕМИДБАР НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - ДВАРИМ HOME POLISH ENGLISH HEBREW E-MAIL ФОТОАЛЬБОМ ПУБЛИЦИСТИКА ИНТЕРНЕТ
Недельные чтения - Насо
top.mail.ru

НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

БЕМИДБАР (ЧИСЛА)

НАСО

АНТИНОМИЧЕСКИЙ НАПИТОК (5778-2018)
ТОЧКА ПЕРЕГИБА (5777-2017)
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВИДОВ (5774-2014)
БЕЗМЕРНАЯ ЭКЗАЛЬТАЦИЯ (5773-2013)
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИСТОРИЮ (5772-2012)
НЕВИДИМЫЙ, НО СЛЫШИМЫЙ (5771-2011)
ЕВРЕЙСКИЙ АСКЕТИЗМ (5770-2010)
ФОРМУЛА МОНОТЕИЗМА (5767-2007)
РЕВНОСТЬ (5766-2006)
ВОЗВРАЩЕНИЕ В РАЙ (5765-2005)
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЕДИНСТВО (5764-2004)
НЕВЕРНАЯ ЖЕНА (5760-2000)

АНТИНОМИЧЕСКИЙ НАПИТОК («Насо» 5778 - 24.05.2018)

По-видимому, чтобы сознание общей вредоносности алкоголя не стиралось из еврейского ума, Всевышний предоставил евреям дополнительную возможность освящения, отмеченную полной трезвенностью.

Пить или не пить?

В недельной главе «Насо» Тора предлагает евреям способ дополнительного освящения. «И Господь говорил Моше так: Говори сынам Израиля и скажи им: если мужчина или женщина даст строгий обет назирейства, чтобы посвятить себя в назиры Господу, то от вина и шейхара должен воздержаться; уксуса вина и уксуса шейхара не пить, и никакой настойки виноградной не пить, и виноградин свежих или сухих не есть… Во все дни обета назирейства его бритва да не пройдет по голове его; до исполнения дней, на которые он посвятил себя в назиры Господу, святым быть ему; должен он отпускать волосы на голове своей. Во все дни, на которые он посвятил себя в назиры Господу, не подходить ему к человеку умершему. Из-за отца своего и матери своей, из-за брата своего и сестры своей, даже из-за них да не нарушит он чистоты своей по смерти их, ибо венец Бога на голове его. Во все дни назирейства его свят он Господу» (6:1-8).

Итак, обет назирейства – это предлагаемый Торой способ дополнительного освящения, достигаемого тремя ограничениями: на стрижку волос, на соприкосновение с трупом и на воздержание от винограда и всех его производных.

Тут невольно улавливается сходство со священниками, которые имели близкие ограничения: они не приближались к покойникам, и имели дополнительные ограничения, связанные со стрижкой: «Да не делают они плеши на голове своей и боков бороды своей да не обривают» (Ваикра 21:5).

Но что означает в таком случае запрет вина, использование которого разрешено, а в иных ситуациях так даже и предписано, как Израилю, так и коэнам?

По-видимому, прежде чем ответить на этот вопрос уместно задаться другим, а именно: почему употребление вина вообще Торой разрешается, коль скоро речь идет о продукте, обладающем выраженными наркотическими свойствами?

Тора, правда, не запрещает также и никакие другие наркотики, даже ни разу не упоминает о них. Популярные ныне наркотики в древности были мало известны. Так Геродот лишь однажды сообщает об их использовании (скифами), причем, по-видимому, до конца не отдавая себе отчета в том, что собственно происходит: «Растет у них в стране конопля…. Так, скифы, брали зерна этой конопли и бросали зерна на раскаленные камни... Скифы в это время наслаждались парильней и даже визжали. Это у них было вместо мытья: если они вообще мыли свое тело водой».

Между тем отрицательное отношение религии к наркотикам вполне однозначно. Наркотики создает искусственную, суррогатную радость, одновременно лишая человека рассудка. Наркотики подменяют эмоции, размыкают человека с действительностью, а тем самым и с Богом, и не удивительно, что религия запрещает их использование.

Вино - полноценный наркотик, и в этом плане вполне естественным звучит истолкование заповеди воздержания от вина назиром, данное Рамбамом: «Смысл обета назира — очевиден. Он состоит прежде всего в отказе от употребления вина, от которого пострадали многие представители прошлых и нынешнего поколений. Как сказано: «…и великие от этого погибли» (Мишлей 7:26). … Тот, кто воздерживается от вина, называется «святым», и по святости своей поднимается на одну ступень с первосвященником, подобно которому запрещено назиру оскверняться мертвым телом даже «отца своего и матери своей». На такую высоту он возведен, потому что не прикасался к вину» (Морэ Невухим, 3 гл. 48).

Этим ответом вполне можно было бы удовлетвориться, если бы не существовало другого объяснения – прямо противоположного. Действительно, рассматривая вопрос: за какой грех приносит жертву назир («В день исполнения назирейства его... он принесет одну овцу годовалую… в жертву грехоочистительную» 6:13-14), многие комментаторы указывают под «грехом» воздержание от вина.

Действительно, вино, как мы видим, не только избежало, казалось бы, заслуженного «херема», но оказалось в числе однозначно привилегированных пищевых продуктов. По существу, вино не только разрешено, но и рекомендовано Торой. Оно представлено в ТАНАХе как один из самых уважаемых продуктов, как например: «И возревновал Господь о земле Своей, и сжалился над народом Своим, И отозвался Господь, и сказал народу Своему: вот, посылаю Я вам хлеб и вино и оливковое масло, и насыщайтесь этим, и больше не предам Я вас на позор народам» (Йоэль 2:18).

«Взращивает Он траву для скота и зелень для труда человеческого, извлекает хлеб из земли, и вино, веселящее сердце человека, (и) елей, от которого блестит лицо, и хлеб, укрепляющий сердце человека» (Теилим 104:15).

«Ешь в радости хлеб свой, и пей с веселым сердцем вино свое, ибо уже благоволит Бог делам твоим (Коэлет 9:7). «Для веселья устраивают трапезу, а вино делает радостной жизнь» (Коэлет 10:19).

Со своей стороны Талмуд (Авода зара 29) отмечает целебные свойства вина. Наконец, вино имеет выраженное культовое использование: оно возливается на алтарь, им освящают субботы и праздники.

В адрес вина высказано также и немало критических замечаний, но все они связаны с проблемой чрезмерного его употребления, а не самой сути продукта.

«Вино – глумливо, шэйхар – буен, и всякий, увлекающийся ими, неразумен» (Мишлей 20:1). «Любящий веселье – человек нужды, любящий вино и тук не разбогатеет» (Мишлей 21:17). «Не будь между упивающимися вином, среди обжирающихся мясом, ибо пьяница и обжора обеднеют, и сонливость оденет в лохмотья» (Мишлей 23:22). «И будут они есть, но не насытятся, блудить будут, но не размножатся, ибо перестали они соблюдать (пути) Господни. Блуд, вино и напитки завладели сердцем» (Ошеа 4:11).

Чувство меры

Итак, по совокупности можно заключить, что умеренное употребление алкоголя иудаизмом приветствуется. Однако «мера» - понятие довольно расплывчатое.

Так в «Псикта де рав Кагана» (11:20) говорится: «Рабби Эльазар, сын рабби Шимона, пошел к своему тестю рабби Шимону, сыну Лаконии. Зарезал в его честь быка, испек ему хлебов и открыл ему бочонок вина. И наливал ему, а тот пил, и наливал ему, а тот пил. Сказал ему: Может быть, слышал ты от отца твоего, какова мера чаши? Ответил ему: Чашу обычного вина достаточно испить одну. Охлажденного вина — две. Горячего вина — три. Однако, говоря это, мудрецы не подразумевали твоих чаш, ибо они малы, и не твоего вина — ибо оно хорошо, и не моей утробы — ибо она велика».

Ясно, что отыскать какие-то общие нормы потребления алкоголя задача заведомо вздорная. Истинная мера каждого человека обозначается его совестью: он один знает, где кончается рекомендованная Торой радость и начинается пагубная зависимость, перерождающая и замещающая его существо.

Алкоголику свойственно занижать меру своей зависимости («нельзя ли попросить вон ту маленькую пол-литровочку»). Сергей Гандлевский в своей автобиографической повести «Трепанация черепа» рассказывает о том, как в поисках благовидного повода напиться он затеял литературные чтения. Этот психологический механизм обобщается им в следующем наблюдении: «Наутро я со значением сказал, что в холодильнике есть соленая рыба. Мы вооружились трех- и пятилитровой банками и пошли в автопоилку в Климентовском переулке…. Бытовой пьяница может потянуться и сказать запросто: "Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать", алкоголик на такое не решится. Для утоления своей похоти ему нужен предлог, даже и вовсе смехотворный, ссылка на святость обычая. Ну хорошо, была рыба. И что это, повод высосать чем свет восемь литров пива, будто уж и не едят соленую рыбу просто так, без ничего или с картошкой, скажем? А не будь рыбы, мы бы разошлись по домам? Нет. Мы бы отыскали какое-нибудь мятое яблоко и уверили друг друга и Лену, что фрукты требуют сухих вин, двухрублевой кислятины».

Гордых алкоголиков не бывает, разве только среди находящихся в терминальной стадии заболевания. В лучшем случае допускается самоирония, столь блистательно представленная в знаменитой поэме «Москва-Петушки»: «Как в трагедиях Пьера Корнеля, поэта-лауреата: долг борется с сердечным влечением. Только у меня наоборот: сердечное влечение боролось с рассудком и долгом. Сердце мне говорило: "тебя обидели, тебя сравняли с говном. Поди, Веничка, и напейся. Встань и поди напейся, как сука". Так говорило мое прекрасное сердце. А мой рассудок? - он брюзжал и упорствовал: "ты не встанешь, Ерофеев, ты никуда не пойдешь и ни капли не выпьешь".

Итак, коль скоро вино Торой сдержанно восхваляется, человеку бывает совсем не трудно уговорить себя его время от времени употреблять. Критерия удачной социализации недостаточно, так как только сам человек в состоянии оценить, что с ним по-настоящему происходит.

Однако вернемся к проблеме предписанности употребления вина, общие вредные стороны которого очевидны. Совершенно ясно, что если бы на Святой Земле не рос виноград и никто не знал бы что такое вино, а «огненная вода» была бы завезена на европейский континент через несколько тысячелетий из Америки вместе с табаком и картошкой, то она находилась бы на том же нелегальном положении, что и остальные наркотики.

Так как же Тора относится к вину? По-видимому, чтобы сознание общей вредоносности алкоголя не стиралось из еврейского ума, Всевышний предоставил евреям дополнительную возможность освящения, отмеченную полной трезвенностью. Над Израилем возвышаются две общины: Священники и Назиры, первые пьют вино, вторые от него категорически воздерживаются.

Разрешив и даже предписав вино, одновременно Тора поставила воздержание от него в разряд высшей святости. Соответственно и оба истолкования обета назирейства оказываются правомерны: хорошо, как умеренное употребление вина, так и полное от него воздержание.

ТОЧКА ПЕРЕГИБА («Насо» 5777 - 01.06.2017)

Первая половина ХХ-го века ознаменовалась, пожалуй, самым полным сокрытием лика, самым глубоким безверием, которое когда либо знала история.«Безмолвием исчезнувшего Бога» назвал то духовное состояние французский литератор Жак Ануй (1910-1987). Первая половина ХХ-го века - явился самым мрачным, самым страшным периодом человеческой истории.

Однако, похоже, что именно тогда, в середине ХХ века, точка перегиба оказалась пройдена.

Символичное чудо

В недельной главе «Насо» говорится о некоем «паранормальном» способе верификации подозрений мужа относительно неверности своей жены. Мы читаем, что если: «найдет на мужа дух ревности», «то пусть приведет муж жену свою к священнику... Тогда заклянет священник жену клятвою проклятия, и скажет священник жене:... да войдет вода эта, наводящая проклятие, во внутренности твои, чтобы распух живот и опалым стало бедро. И скажет жена: амэйн, амэйн. И напишет священник заклинания эти на свитке, и сотрет их в горькую воду. И даст жене выпить горькую воду, наводящую проклятие, и войдет в нее вода, наводящая проклятие, и станет горькою... И когда напоит он ее этою водою, то, если она осквернилась и поступила вероломно против мужа своего, то станет в ней эта вода, наводящая проклятие, горькою, и опухнет чрево ее, и опадет бедро ее, и будет эта жена проклятием среди народа ее. Если же не осквернилась жена и чиста она, то останется она невредимою и будет оплодотворяема семенем. Это наставление о ревности». (5.13-29)

Времена исхода и первого Храма были отмечены не только пророчеством, но и множеством загадочных явлений, глубоко с пророчеством связанных. Евреев сопровождал огненный столп, пищей им служил ман, а кроме чудесных вод соты, священники пользовались «урим и тумим», на которых высвечивались буквы, так что можно было прочитать прямые указания Всевышнего.

Однако во времена второго Храма ни урим и тумим, ни воды соты уже не действовали. Пророчество стало иссякать. То там, то тут еще доносился «бат коль» - звучало слово Всевышнего, а в Храме отмечались некоторые сверхъестественные явления, одни из которых прекратились за сорок лет до его разрушения, а другие тогда только начались: «В течении сорока лет в самом Храме наблюдались тревожные явления: жребий жертвенного козла, приносимого на Йом-Кипур, не выпадал на правую сторону, красная лента, которой метился этот козел, не белела, западный светильник гас прежде времени, а ворота Святая Святых открывались сами собой. Так что рабби Йоханан бен Заккай воскликнул: Храм, Храм! Зачем ты тревожишь себя! Я знаю, что ты будешь разрушен!» ( Йома 39.б).

Перечень этих паранормальных явлений можно было бы пополнить другими примерами, но в любом случае в водах соты, или точнее в утрате ими своей чудодейственной силы, видится некоторый символ, а именно вхождение человека в состояние мучительной неопределенности.

Действительно, «детектор лжи», которым являлись воды соты, не просто выявлял неверных жен, он прежде всего освобождал от неопределенности, крайне тяжелой для мужчины, которому строго заповедано Богом не приближаться к изменившей ему жене. Состояние человека, не уверенного, состоит ли он в браке или нет - прискорбно, в сущности невыносимо, и воды соты освобождали его от этой неопределенности.

Однако с разрушением второго Храма неопределенность дала о себе знать уже не только в семейной жизни, она стала проявляться во всем, стала приметой наступившей эпохи.

Безмолвие исчезнувшего Бога

Некогда ясное волеизъявление Творца решительно затуманилось. На смену чуть ли ни каждодневным прямым директивам пришел въедливый анализ былых предписаний. Мудрец оказался «предпочтительнее пророка» (Бава-Батра 12-а), а все богатство Синайского откровения свернулось в «четыря локтя галахи» (Брахот 8а).

Аналогичные процессы произошли и во всем мире. Цельное и достаточно безмятежное языческое мировосприятие расщепилось на догматический и скептический подходы. Одни компенсировали дефицит Истины безапелляцинностью суждений, другие - последовательным уклонением от них.

Складывающаяся в ту пору христианская религия хорошо усвоила догматический тон. Пожелавший вернуть себе проданное им некогда первородство, Эсав погряз в «догматике». На протяжении веков христиане яростно отстаивали свою веру, но общая атмосфера скепсиса только сгущалась. Вера и неверие пошли в религии рука об руку, как они идут в жизни мужчины, усомнившегося в верности своей жены.

В XII веке рабби Иеуда Галеви на страницах книги «Кузари» свидетельствовал: «Разве есть среди нас безмя­тежный душою, не смутившийся ни одним из распространенных в этом мире мнений исследователей природы, астрологов, изготовителей талисманов, тех, кто предается магии, кто верит в вечность мира, философов и других? В наши дни никто не приходит к вере, не пройдя всех многочисленных ступеней неверия».

В последующих веках ситуация неопределенности еще более обострялась и драматизировалась.

На заре Нового времени Шекспир писал: «Кто бы согласился, кряхтя, под ношей жизненной плестись, когда бы неизвестность после смерти», а Блез Паскаль предложил бороться с неопределенностью средствами разрабатываемой им «теории игр»: человеку следует делать ставку на существование Бога, а не на Его отсутствие.

Тем не менее, к XVIII веку религия выглядела уже как загнанная лошадь. В аллегорической форме Виленский Гаон сделал следующий исторический обзор духовного состояния еврейского народа: «Поскольку с того времени, как был разрушен Храм, вышел дух наш, пала корона, венчавшая нашу голову, остались мы только телом без души. Уход народа за пределы Эрец Исраэль – это могила. Черви окружают нас, и нет у нас сил спастись, – это народы, поедающие нашу плоть. И, тем не менее, были в диаспоре великие йешивы и общины, пока не сгнила вся плоть, и кости стали рассеиваться… и осталась от нас горстка праха».

Рав Шимшон Гирш писал в 1836 году в своих «Письмах с севера»: «Если бы я знал, что кроме меня есть хотя бы один человек, старающийся что-либо изменить, я бы помалкивал. Но я одинок! Вокруг меня старики, получившие в наследство иудаизм в виде забальзамированного покойника. Многим уже надоела постоянная рутина казуистики. Иудаизм превратился в призрак, появление которого вызывает страх».

В христианском мире шли аналогичные процессы. «Слишком много в Германии философов и ученых, которым случалось в детстве, послушав проповедь, перевести глаза на самого проповедника – в результате они больше не верят в Бога. Немецкая философия есть, в сущности, не что иное, как неверие во всех деревенских и городских пасторов, включая и университетских богословов» (Ницше).

К началу ХХ-го века безверие вошло в свою терминальную фазу. Первая половина ХХ-го века ознаменовалась, пожалуй, самым полным сокрытием лика, самым глубоким безверием, которое когда либо знала история.«Безмолвием исчезнувшего Бога» назвал то духовное состояние французский литератор Жак Ануй (1910-1987). И тем страшнее в этом безмолвии слышались фанфары захлестывающего континенты тоталитаризма.

Именно этот исторический отрезок - первая половина ХХ-го века - явился самым мрачным, самым страшным периодом человеческой истории.

Однако, похоже, что именно тогда, в середине ХХ века, точка перегиба оказалась пройдена. В 50-е повеяли совершенно иные ветры. Те, кто родились в 50-х, или хотя бы чье отрочество, как у «Битлз», выпало на те годы, принадлежат новой генерации, которая перестала взирать на религию с тупым недоумением и как должное восприняла исследования Кюблер-Росс и Моуди о посмертном существовании.

Возрождение это не случайно совпало с возвращением Бога в лице государства Израиль, оно было вызвано им.

Когда в начале 50-х годов Бен Гурион подписывал с раввином Ишаяу Карелицем ("Хазон Иш") соглашение об освобождении учащихся йешив от армейской службы, их насчитывалось 400 человек. По-видимому, Бен Гурион верил, что в скором времени «пейсатые» и вовсе выведутся из поднебесной. Но случилось наоборот. В Израиле расцвели тысячи ортодоксальных йешив всех толков и направлений. С возрождением еврейского государства во всем мире, в том числе и на Западе, задышалось совсем по-другому.

До той духовной определенности, которую в семейной сфере могут предоставить воды соты, нам еще, конечно, очень далеко, но точка перегиба явно пройдена.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВИДОВ («Насо» 5774 - 28.05.2014)

Согласно античной философии, человек именуется Микрокосмом. Иудаизм также говорит о человеке, как о «малом мире» («олам катан»), однако подразумевает при этом нечто противоположное: по вере Израиля, не человек – это микрокосм, а космос – это макроантропос

Человеческая уникальность

В недельной главе «Насо» продолжается исчисление сынов Израиля: «И Господь говорил Моше так: Сочти поголовно также сынов Гершона по отчему дому их, по семействам их». (4:21)

Как известно, пересчет велся не «поголовно», не выстроенными в шеренги сынами Израиля, а посредством шекелей. Согласно еврейской традиции, подобия Божии считать не пристало. И это понятно, каждый человек неповторим, каждый, по словам Гемары, «не похож на другого, поэтому каждый должен говорить: Ради меня создан мир» (Сангедрин.37а.).

Этот принцип неповторимости с особой ясностью воспроизвелся в пространном описании приношений, совершенных главами колен. Двенадцать раз в нашей главе перечисляется один и тот же набор приношений: «А приношение его было: одно серебряное блюдо в сто тридцать (шекелей) весом, кропильница одна серебряная в семьдесят шекелей, по шекелю священному, оба наполненные тонкою пшеничною мукою, смешанною с елеем, в хлебное приношение; Одна ложка в десять (шекелей) золота, наполненная курениями; Один бык молодой, один овен, один агнец годовалый – во всесожжение; Один козел в грехоочистительную жертву. И в жертву мирную: два быка, пять овнов, пять козлов, пять агнцев годовалых» (7:12-23)

Это многократно повторяющийся список вполне идентичных даров объясняется комментаторами тем положением, что каждый из сыновей Йакова неповторим: их можно перечислять, но нельзя складывать.

Итак, при пересчитывании, при сложении людей всегда совершается какая-то профанация, то есть сложению подвергаются какие-то внешние характеристики людей, а не они сами, не те, кого Бахтин назвал «человеком в человеке». Уникальные предметы не суммируются, они в лучшем случае «инвентаризируются» – то есть им присваивается имя. А единственным по-настоящему уникальным предметом является человек. Как писал Кьеркегор, «человек качественно отличается от других животных видов тем, что личность, единичный выше рода».

Люди «складываются» в народы, государства, даже в простую толпу, но при этом каждый человек остается кем-то заведомо большим, чем то сообщество, в которое он входит. Вот как описывает этот феномен Виктор Франкл: «Существование человека как личности означает абсолютную непохожесть его на других. Ибо своеобразие (уникальность) каждого означает, что он отличается от всех остальных людей. Таким образом, человека нельзя ввести составляющим элементом ни в какую систему высшего порядка - ведь при этом он неизбежно теряет особое качество, которое отличает собственно человеческое бытие, - чувство достоинства. Наиболее ярко это проявляется в феномене массы, или толпы. Толпа как таковая не имеет ни сознания, ни ответственности. И именно поэтому она лишена существования. Несмотря на то что толпа может действовать и в этом смысле она "реальна", она не действует ни внутри себя, ни сама по себе. Социологические законы действуют не поверх людских голов, а напротив - люди сами являются проводниками этих законов. Возможно, подобные законы и кажутся имеющими силу, но они являются таковыми лишь в той степени, в какой действенны вероятностные расчеты для массовой психологии, и только в той мере, в какой является предсказуемым средне-статистический человек. Но этот средне-статистический человек - выдумка ученых, а не реальная личность. Он никак не может быть реальным человеком именно в силу своей предсказуемости».

Тотальная уникальность

Итак, в основе человеческой уникальности лежит «непредсказуемость». Именно наличие свободного выбора делает человека неподменимым и не позволяет вводить его в систему высшего порядка.

В каждой ситуации только сам человек решает, как ему действовать. Таким образом, уникальность каждого человека коренится в эксклюзивности его поведения. Поведение животных, и тем более процессы, происходящие с неодушевленными предметами, предсказуемы, но человек в каждой ситуации решает свою судьбу самостоятельно.

Но разве существуют вообще совсем одинаковые предметы? Уже два разных животных, две разные бактерии отличаются одна от другой. Формула "быть - значит отличаться" применима вроде бы не только по отношению к человеку. А Ницше и вовсе утверждал: «открытие законов чисел было сделано на почве первоначально уже господствовавшего заблуждения, что существует множество одинаковых вещей (тогда как в действительности нет ничего одинакового) и по меньшей мере что существуют вещи (тогда как не существует никакой «вещи»). Допущение множественности всегда уже предполагает, что существует нечто, что встречается неоднократно; но именно здесь уже царит заблуждение, уже здесь мы измышляем сущности, единства, которых нет на самом деле». («Человеческое, слишком человеческое» 1:19)

Но в чем же тогда состоит разница между уникальностью человеческой личности и уникальностью любого другого одушевленного или неодушевленного предмета, который как раз без особого труда включается с системы более высокого порядка?

Можно было бы удовлетвориться формальным объяснением, и сказать, что существуют «степени» уникальности, что помимо человеческой уникальности, обусловленной свободой выбора, существует также и уникальность предметная, базирующаяся на «индивидуальных особенностях». Но можно заглянуть глубже и заметить, что в основе всякой уникальности лежит причастность к свободе выбора.

В самом деле, еврейская традиция признает, что подспудно свобода выбора присуща всему живому, то есть, что первозданной уникальностью наделена уже вся природа. Так, например, в Торе сказано: «И сказал Бог: да произрастит земля зелень: траву семяносную, дерево плодоносное (дерево-плод), производящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так». (Берешит 1:11).

Раши комментирует выражение «дерево-плод» следующим образом: «Чтобы вкус дерева был как вкус плода. Однако (земля) не исполнила это, а только "и произвела земля... дерево, дающее плод", само же дерево плодом не было. Поэтому, когда Адам был проклят за свой грех, с нее (с земли) также было взыскано за ее грех, и она была проклята».

Итак, согласно вере Израиля, «земля» - то есть система одного из самых высоких порядков - не просто автоматически проводит волю Создателя, но и сама что-то определяет в собственном развитии.

Но если вдуматься, то так и должно быть. Согласно античной философии, человек, даже будучи включен в систему более высокого порядка – Космос, является Микрокосмом. Подход это базируется на общем представлении, в следующих словах выраженном Шеллингом: «организм не есть свойство отдельных вещей природы; наоборот отдельные вещи природы суть отдельные способы представления всеобщего организма».

Иудаизм также говорит о человеке, как о «малом мире» («олам катан»), однако подразумевает при этом нечто противоположное: по вере Израиля, не человек – это микрокосм, а космос – это макроантропос (в описании мудрецов Адам Ришен представлен в столь грандиозных масштабах, что его трудно не отождествить со всем космосом). Другими словами, происходящие в природе процессы являются отражением человеческой судьбы, являются проекцией описанной в Торе драмы, а потому животное способно наставлять человека, как сказано: «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на пути его, и сделайся мудрым» Мишлей (6:6-8). А в Талмуде говорится: «Если бы Тора не была ниспослана, мы учились бы скромности у кошки, запрету грабежа – у муравья, а запрету кровосмешения – у голубя». (Эрувин 100 б)

Итак, согласно иудаизму, животным видам присущи нравственные качества, что можно признать как вполне работающую концепцию происхождения видов.

В самом деле, если «Земля» свободно порождает биологические виды, то за этим порождением неизбежно скрываются нравственные решения. Каждый клещ в отдельности не выбирает, сосать ли ему кровь других существ, но сам род клещей является результатом именно такого выбора, является результатом волеизъявления «земли». Именно поэтому многообразный мир биологических существ находит отражение в сердце человека и встречает в нем свою нравственную оценку. Одни животные, как, например, летучие мыши, в особенности вампиры - вызывают у нас отвращение, другие, как, например, лани, умиление.

Человек не позволяет включать себя в систему более высокого порядка, но одновременно он сам включает в себя все эволюционное древо. По меньшей мере, это утверждение полностью справедливо по отношению к Адаму Ришону.

БЕЗМЕРНАЯ ЭКЗАЛЬТАЦИЯ («Насо» 5773 - 16.05.2013)

Мы вправе восторгаться любого рода человеческими достоинствами, и все же у нашей экзальтации должна иметься вполне зримая граница, за которым ясно улавливается духовная фальшь, чтобы не сказать «идолослужение». Единственное исключение представляют собой… любовные отношения! Любые проявления восторга со стороны влюбленного человека ни у кого не вызывают усмешку. Напротив, выражение этих восторгов занимает в литературе самое представительное место. Неадекватным показалось бы как раз их отсутствие.

Стирание имени

В недельной главе «Насо» описывается мистический способ выявления супружеской неверности: «И Господь сказал Моше, говоря: Говори сынам Израиля, и скажи им: каждый человек, жена которого совратится и нарушит верность ему, И ляжет кто с нею с излиянием семени, и скроется это от глаз мужа ее; и она тайком осквернилась, и свидетеля против нее нет, и не была она захвачена; И найдет на него дух ревности,.. то пусть приведет муж жену свою к священнику.. И подведет ее священник, и поставит ее пред Господом. И возьмет священник святой воды в глиняный сосуд, и земли, которая на полу скинии, возьмет священник и положит в эту воду. И поставит священник жену пред Господа, и распустит он головные волосы жены…, а в руке священника будет вода горькая, наводящая проклятие. И заклянет ее священник, и скажет жене: если не лежал с тобою мужчина, и если не совратилась ты осквернением втайне от мужа твоего, то невредима будь от сей горькой воды, наводящей проклятие. Но если ты изменила втайне мужу твоему и осквернилась, и совершил с тобою соитие мужчина, кроме мужа твоего, Тогда заклянет священник жену клятвою проклятия, и скажет священник жене: да предаст тебя Господь проклятию и клятве в народе твоем, тем что сделает Господь бедро твое опавшим и чрево твое опухшим; И да войдет вода эта, наводящая проклятие, во внутренности твои, чтобы распух живот и опалым стало бедро. И скажет жена: амэйн, амэйн. И напишет священник заклинания эти на свитке, и сотрет их в горькую воду. И даст жене выпить горькую воду, наводящую проклятие» (5:12-22)

Итак, священник должен был написать на пергаменте слова Торы (начиная с пасука 19: «если не лежал с тобою мужчина» до пасука 22 «и чрево твое опухшим»), в котором дважды упоминалось имя Всевышнего, и «стереть эти слова в горькую воду».

Этот обычай, действовавший в период Первого Храма, как мы видим, предполагал действие при иных обстоятельствах абсолютно запрещенное. В самом деле, на чем бы ни было написано Божественное имя, на пергаменте, папирусе, или бумаге - стирать его запрещено. Более того, ожидается, что евреи сделают все от них зависящее, чтобы этого не произошло под воздействием стихий, с чем связан известный обычай захоронения священных книг в специальных склепах – генизах. Как же тогда следует понимать это неожиданное предписание «сотрет их в горькую воду»? Чему нас учит это странное действо, по виду напоминающее какое-то шаманство?

Традиционная трактовка этой парадоксальной практики вполне однозначна: Всевышний распорядился стирать Свое имя ради так называемого «шлом баит», ради внутрисемейного согласия, ради сохранения брака, сохранения близких и достойных отношений между супругами.

И это не только очень убедительная трактовка, но и очень важный знак для понимания того исключительного места, которое занимают супружеские отношения в духовной иерархии.

Религиозный паритет

Та почтительная восторженность, которая видится вполне уместной и адекватной по отношению к Богу выглядит, мягко выражаясь, не привлекательно, когда адресуются людям: политикам, спортсменам, музыкантам. Вот, например, как воспринял Марк Твен поклонение Вагнеру, на которое он натолкнулся в Байрейте: «В этом отдаленном уголке не на что больше смотреть, здесь нет газеты, которая бы обрушивала на читателей заботы далекого мира, здесь ничего не происходит, здесь всегда воскресенье. Паломник направляется за город к своему храму, отсиживает волнующую службу, возвращается в постель с сердцем, душой и телом, утомленными долгими часами глубоких переживаний, совершенно не способный ни к чему, лишь только лежать без сил, постепенно накапливая их для следующего богослужения. Вчерашняя опера «Тристан и Изольда» потрясла каждого, кто принадлежит к Вагнеровской вере, и многие говорили, что после спектакля не могли заснуть и проплакали всю ночь. Я ощущаю себя здесь в высшей степени не на месте. Иногда я чувствую себя, как нормальный человек среди сумасшедших, иногда – как слепой среди зрячих, иногда как дикарь среди грамотных, а во время спектакля неизменно чувствую себя еретиком на небе» («У гробницы святого Вагнера»)

Мы вправе восторгаться любого рода человеческими достоинствами, и все же у нашей экзальтации должна иметься вполне зримая граница, за которым ясно улавливается духовная фальшь, чтобы не сказать «идолослужение». Единственное исключение представляют собой… любовные отношения!

В самом деле, любые, самые фантастические проявления восторга со стороны влюбленного мужчины или женщины ни у кого не вызывают усмешку. Напротив, выражение этих восторгов занимает в литературе самое представительное место. Неадекватным показалось бы как раз их отсутствие. И как религия смело обращается к брачным образам (Суббота – невеста), и даже напрямую сопряжена с половой сферой человека (завет обрезания), так и сама эта сфера несет на себе ауру религиозности.

Религия и интимная жизнь человека обитают в едином эмоциональном пространстве, однако доминирует именно религиозная реальность, диктующая человеку свои жесткие условия. Верность Богу призвана быть более глубокой, нежели супружеская верность (как сказано: «Если будет уговаривать тебя… жена лона твоего, или друг твой задушевный, тайно говоря: "пойдем и будем служить божествам иным, которых не знал ты и отцы твои", из божеств народов, которые вокруг вас, близких к тебе или далеких от тебя, от одного края земли до другого, То не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, и не жалей и не прикрывай его, Но убей его: рука твоя первой да постигнет его, чтобы умертвить его, а рука всего народа после». Двар 13:7-12). Итак, человек не может вступать в интимные отношения с кем пожелает. Религия резко ограничивает число его потенциальных сексуальных партнеров.

Современный мир массовой культуры гедонистичен. Основная цель гей-парадов вовсе не в достижении «права быть другими», а в обсессивном навязывании идеи сексуальной вседозволенности. И все же даже современный человек способен признать, что интимные отношения должны подчиняться требованиям человеческого достоинства. Хотя бы, например, требованию не унижаться и не унижать другого.

Кьеркегор в своей книге «Наслаждение и долг» пишет: «Я не могу позволить молодой девушке забывать себя самое, повредить своей душе из-за любви ко мне. Я сам бы любил ее слишком горячо, чтобы позволить ей так унизить свое человеческое достоинство. А между тем действительно находятся такие высокомерные люди, которым льстит быть любимыми такой безграничною, безумною, готовую на все унижения любовью». И далее: «Всякая любовь должна иметь свою особенность, и любовь к Богу тоже имеет свою абсолютную особенность, выражающуюся в раскаянии. Что же в сравнении с этой любовью всякая другая? – Не более, как детский лепет».

В свете этих слов нас не должно удивлять, что Всевышний обладает полным правом вето при выборе супругов. Но, быть может, именно поэтому так важен закон «соты», предписывающий стирание Божественного имени ради восстановления доверительных отношений между супругами! Этот закон пришел, чтобы обозначить симметрию между любовью земной и любовью небесной, симметрию, позволяющую увидеть в «Песне песней» религиозный гимн!

Закон «соты» давно не исполняется, но и записанный только на бумаге, он остается навеки значимым. Ведь он является важным свидетельством исключительности брачных отношений, свидетельством их соразмерности с религиозной реальностью, для которой никакая экзальтация не является чрезмерной!

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИСТОРИЮ («Насо» 5772 - 31.05.2012)

Провидение постоянно перепрягает коней в колеснице мировой истории, и такова судьба всех народов – лишь однажды солировать на исторической сцене, а затем уступать место другим исполнителям. В этом отношении еврейский народ – это такой же отработанный материал, как и все другие («древние народы»).. Думать так достаточно естественно. Естественно, но все же совершенно неверно. Неверно прежде всего именно потому, что Израиль стоит выше естества, выше судьбы.

Хроника и агада

Недельная глава «Нассо» начинается словами: «И Господь говорил Моше так: Сочти поголовно также сынов Гершона по отчему дому их, по семействам их. От тридцатилетнего возраста и выше, до пятидесятилетнего возраста, исчисли их, всех, являющихся для совершения службы, чтобы исполнять работы в шатре соборном» (4:22-23).

Эти слова продолжают описание того подсчета сынов Израилевых, который начался «в первый день второго месяца, во второй год по выходе их из земли Египетской». (1:1-3) Продолжим и мы рассмотрение вопроса точной датировки этого события, а точнее вопроса: каким образом пристальное внимание древних евреев к текущим событиям своей истории сменилось полной утратой этого внимания в период упадка хасмонейской династии, и особенно после разрушения Храма.

В самом деле, если мы обратимся к собственно еврейским источникам, описывающим события первой и второй иудейской войн, то поразимся скудости содержащихся в них исторических сведений. Причем сведения эти в такой мере густо приправленны агадой, что их достоверность невольно вызывает сомнения (галаха, как известно, не обязывает верить в агаду, как в нечто реально имевшее место, равно как и не запрещает этого).

Основные известные нам подробности трагических событий связанных с римской оккупацией Иудеи и разрушением Храма содержатся в сочинениях Йосифа Флавия (37-100). Но характерно, что этот автор по существу покинул если не иудаизм, то еврейский мир. И здесь даже не важно отрицательное отношение к нему его сородичей, то есть не существенно, что в еврейском народе он снискал репутацию предателя. Существенно, что он действительно сменил культуру, действительно «перешел на сторону врага», то есть стал писать по латыни в духе своих современников - греческих и римских историков (Страбон (64-23), Плутарх (45-127), Плиний Старший (23-79), Плиний Младший (61-113), Тацит (56-117), Светоний (75-160)).

Насколько можно судить из «Иудейской войны», политические симпатии и антипатии Иосифа Флавия мало чем отличались от симпатий и антипатий рабби Иоханана бен Заккайя. Между тем очевидно, что если бы Иосиф Флавий не сменил культуру, если бы он до конца оставался со своим народом, то вместо того, чтобы писать историческую хронику, он бы ушел в йешиву, где бы стал спасать традицию, то есть среди прочего слагать связанные с «иудейской войной» легенды о Камце и Бар-Камце, о прыгавшем на версту Бар-Дроми и о поселившемся в мозгу императора Тита комаре.

Итак, в ту самую пору, когда народы завели моду писать исторические исследования, первые в мире «историки» - евреи - не просто это занятие целиком и полностью забросили, но занялись древним делом народов - слаганием легенд! Как такое могло случиться? Что сия метаморфоза означает? Тому мне видится два объяснения – естественное и сверхъестественное.

Смерть и воскресение

Естественное, и при этом весьма принятое объяснение, предложенное в свое время Гегелем, гласит, что каждый народ лишь однажды выбирается Мировым Духом для осуществления возложенной на него исторической миссии. Гегель пишет: «Народу, обладающему природным началом, поручено его исполнение в поступательном шествии развивающегося самосознания мирового духа. Он во всемирной истории для данной эпохи – господствующий народ, и лишь однажды он может составить в ней эпоху. Пред лицом этого абсолютного права быть носителем ступени развития мирового духа в настоящее время духи других народов бесправны, и они, равно как и те, чья эпоха минула, не идут больше в счет во всемирной истории».

Провидение постоянно перепрягает коней в колеснице мировой истории, и такова судьба всех народов – лишь однажды солировать на исторической сцене, а затем уступать место другим исполнителям. В этом отношении еврейский народ – это такой же отработанный материал, как и все другие («древние народы»), его время кончилось с приходом христианства, с разрушением Храма, и его упорное сопротивление этому факту более чем неуместно.

Думать так достаточно естественно. Естественно, но все же совершенно неверно. Неверно прежде всего именно потому, что Израиль стоит выше естества, выше судьбы. Израиль не только может дважды войти в одну и ту же реку, но и призван это сделать. Призван, потому что именно так предречено ему через пророков: «И будет в тот день: Господь снова, во второй раз, (протянет) руку Свою, чтобы возвратить остаток народа Своего, который уцелеет, из Ашшура и из Египта, и из Патроса, и из Куша, и из Эйлама, и из Шинара, и из Хамата, и с островов моря. И подаст Он знак народам, и соберет изгнанников Израиля, и разогнанных из Иудеи соберет от четырех концов земли» (Иешайя 11:11).

Именно так Израиль покажет всему миру, кто в нем Хозяин. Именно так он продемонстрирует, кто управляет мировой историей: рок, мировой дух, или Живой Бог. Во всяком случае, так всегда верил иудаизм, то есть верил даже тогда, когда он полностью выпал из истории, когда оглядываясь в прошлое и не замечая настоящего, он целиком устремлялся в будущее.

В какой-то момент евреи потеряли интерес к текущей истории, потому что для них она действительно прекратилась. Но прекратилась она по слову Гегеля, а восстанавливается по слову Бога: «И сильным сделаю дом Йеуды, и дому Йосефа помогу, и возвращу их, ибо Я сжалился над ними, и будут они, как (в те времена, когда) Я не покидал их, ибо Я – Господь Бог их, и Я отвечу им» (Захар 10:6).

Евреи потеряли интерес к текущей истории, потому что для них она реально прервалась, потому что пришел час рассеяния, потому что народ умер. А что может быть после смерти? По Гегелю - ничего, по вере Израиля - воскресение. Виленский Гаон писал (в 18 веке!): «Тогда, когда еврейский народ был изгнан из Земли Израиля – в тот момент еврейский народ умер. Затем труп народа лежал в могиле (период составления Талмуда и Гаонов). Потом этот труп стал распадаться на части (Ришоним, позднее средневековье). Затем и части тоже стали разлагаться, так что к нашему времени (18 век) этот труп уже полностью сгнил. Однако, точно так же как зерно, которое бросают в почву и кажется, что оно гниет и разлагается, но на самом деле оно прорастает, - также и еврейский народ – кажется, что он сгнил, но на самом деле нас ожидает в ближайшее время его воскрешение из мертвых».

Так и произошло. С сионизмом еврейский народ поднялся из гроба, с сионизмом он вернулся в историю, с сионизмом он обновил свою хронологию! К Пуриму и Хануке в еврейском календаре прибавились День Независимости и День Иерусалима!

Гегельянец мне возразит. Он скажет, что цыплят считают по осени, а сионизм вроде бы переживает трудные времена. Но у сионизма никогда не было легких времен. Напомню, что сионистский мейнстрим всегда соглашался с любым навязываемым ему «разделом Палестины» (не только «Квартетом», не только ООН, но даже комиссией Пиля). Кроме того, само существование еврейского государства представляется абсолютно сверхъестественным. Сегодня, когда арабские режимы осыпаются один за другим, можно дополнительно оценить то, что Израиль не только устоял в нескольких внешних войнах, но и благополучно перенес две интифады, экономически только окрепнув. И ведь это при том, что над делом его разрушения неустанно трудятся тысячи платных агентов Еврабии и десятки тысяч бескорыстных энтузиастов!

НЕВИДИМЫЙ, НО СЛЫШИМЫЙ («Насо» 5771 - 02.06.2011)

Когда мы говорим о «невидимом Боге» в Его противоположности как «видимым богам», так и «видимому миру», мы на самом деле имеем в виду не столько противоположность «слышимости» и «зримости», сколько противоположность непосредственной предметности и ее осмысленности. Мысли и слова по самой своей сути являются чем-то принципиально иным, чем предметы, которые они описывают и представляют.

Предмет и Слово

Недельная глава «Насо» завершается следующими словами: «Когда Моше входил в шатер соборный, чтобы говорить с Ним, слышал он голос, говоривший ему над покровом, что на ковчеге откровения, между двумя крувим, и Он говорил ему». (Бемидбар 7:89)

Как известно, видимые золотые крувим не обладали никакой божественностью и служили как бы седалищем невидимого Бога Израиля. Иными словами, крувим являлись своеобразной драгоценной рамкой, очерчивающей пустое пространство и дополнительным образом подчеркивающей незримость Создателя.

Сыны Израиля узнали, - а точнее даже услышали, - что их Бог невидим, от Него самого: « Я Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя богов других, кроме Меня. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой» (Шмот 5:6-10).

Но каким образом не имеющее никакого вида, никакого зримого облика Существо в то же время может быть Существом говорящим? Каким образом обитающий «над покровом, между двумя крувим» невидимый Бог Израиля был в то же время... слышимым Богом? Разве слух не такое же чувство восприятия, как и зрение? Разве имманентный и трансцендентные миры отличаются тем, что первый из них воспринимается с помощью зрения, а второй с помощью слуха? И с другой стороны разве «видимые», во всяком случае, имеющие зримый облик божества, когда-либо считались своими поклонниками немыми? Разве эти божества не обладали даром речи, разве они не обращались к своим служителям и приверженцам? Разве легенды и мифы древней Греции не содержат пространных диалогов между богами?

Чем таким принципиальным отличается слух от зрения, чтобы на его основе можно было бы претендовать на какую-то небывалую исключительность «невидимого» Бога, обратившегося к человеку на его языке? По-видимому, тем, видит человек предметы, принадлежащие этому вещественному миру, а слышит речь, то есть суждение о предмете, которое принадлежит миру мыслей и образов, т.е. миру идеальному. Все сразу станет на свои места, если мы осознаем, что дело заключается не столько в «видимости» и «слышимости», сколько в предметности и отвлеченности от нее. В самом деле, хотя слова Бога Израиля поначалу и слышались («над покровом, что на ковчеге откровения, между двумя крувим»), хотя исходно они и были устными словами, они немедленно записывались Моше на свитке и далее становились письменными, то есть вполне «видимыми» словами («Моше говорил перед Израилем определенную главу и записывал, а потом другую, до тех пор пока не закончил все...» Гитин 60). Причем эти «видимые» слова даже глубже и значимее «слышимых», на чем недвусмысленно настаивает Магараль, рассматривая эволюцию шрифта Торы от ассирийского к ивритскому и обратно («Тиферет Исраэль» 64).

Таким образом, не важно, слышим ли мы колебания воздуха или видим очертания букв, важно, что в слове (и в устном, и в письменном) мы имеем дело с отвлеченным смыслом, имеем дело не с предметом, а с информацией об этом предмете, с мыслью о нем.

Итак, когда мы говорим о «невидимом Боге» в Его противоположности как «видимым богам», так и «видимому миру», мы на самом деле имеем в виду не столько противоположность «слышимости» и «зримости», сколько противоположность непосредственной предметности и ее осмысленности.

Мысли по самому своему характеру отвлеченны, они по самому своему характеру противопоставлены бытию. Слова по самой своей сути являются чем-то принципиально иным, чем предметы, которые они описывают и представляют.

Удачная аллегория

Рамбам писал: «Различие между Ним и творениями не есть только различие между великим и малым, но - различие по виду существования. Иными словами, следует внушать каждому, что Его знание и наше знание, Его могущество и наше могущество отличаются друг от друга не как великое от малого или сильное от слабого и тому подобное, ибо сильное и слабое непременно уподобляются в том, что касается вида и их охватывает одно общее определение» ... «В тех же случаях, когда два предмета принадлежат двум различным родам, хотя бы даже восходящим к одному более общему роду, они не могут быть соотнесены никоим образом, даже согласно общепринятым первичным представлениям. Так, например, нет соотнесенности между сотней локтей и остротой перца, ибо одно принадлежит к роду качества, а другое - к роду количества. И так же нет соотношения между знанием и сладостью или между кротостью и горечью, несмотря на то, что все это подпадает под высший род качества. Так как же возможна соотнесенность между Ним, да превознесется Он, и чем-либо из сотворенного Им при том огромном различии в истине их существования, различии, глубже которого быть ничего не может?! А если бы была между ними соотнесенность, то Ему тем самым сопутствовал бы акцидент соотнесенности, и хотя это не акцидент, принадлежащий сущности Его, да превознесется Он, все же это, вообще говоря, некоторый акцидент.» (Рамбам «Путеводитель заблудших» Гл 32, 35).

Итак, согласно Рамбаму, соотнесенность между существованием предметного мира и существованием Творца принципиально труднее установима, чем соотнесенность между сотней локтей и остротой перца. Между тем приведенный Рамбамом пример все же не самый крайний. Соотнесенность между сотней локтей и остротой перца все же не столь отдаленная, чем соотнесенность между остротой перца и мыслью об этой остроте (а даже не о сотне локтей).

В самом деле, если обратиться к образам этого мира, то окажется, что ничего в нем так далеко не отстоит друг от друга, как мысль от своего предмета! Как впоследствии установила классическая философия, «мысль» и «бытие» – это две самые далеко-отстающие друг от друга реальности. Разрыв между «мыслью» и «бытием» задает образ самой предельной дистанции (как мыслимой, так и сущей), и не удивительно, что при учреждении cвоего культа Всевышний прибегнул именно к этой аллегории, обратился к образу именно этой разобщенности.

Тора говорит на языке людей! – сказано в Талмуде. Иными словами, даже самые запредельные истины для своего выражения обращаются к вполне определенным образам человеческой речи и человеческих понятий. Создатель мира пожелал этому миру открыться, пожелал как-то явиться внутри этого мира. На первый взгляд это может показаться странным. Вроде бы и так нет ничего, в чем бы Он не присутствовал, что бы Он не поддерживал ежесекундно, чему бы Он не предоставлял место в Себе, как сказано: «Куда уйду от духа Твоего и куда от Тебя убегу? Поднимусь ли в небеса – там Ты, постелю ли себе в преисподней – вот Ты! Возьму ли крылья утренней зари, поселюсь ли на краю моря, И там рука Твоя поведет меня и держать меня будет десница Твоя» (139:7). Но Всевышний, будучи везде и во всем, пожелал явиться этому всему также и некоторым дополнительным образом, пожелал явиться в cлове. И к этому слову, как письменному, так и устному, еврейский народ испытывает величайшее почтение.

Однако уподобление Всевышнего cлову, позволяя человеку глубже и адекватнее включиться в культ Единого Бога, способно также и запутать людей, которые могут понять «слышимость» Всевышнего буквально, понять Его как «Вселенский Разум». Так, символ веры Альберта Эйнштейна, который исповедуют вместе с ним миллионы приверженцев европейской культуры, гласит: "Я верю в бога Спинозы, который проявляет себя в упорядоченной гармонии сущего, но не в Бога, который интересуется судьбами и делами людей». И во избежание этой опасности, которая зачастую подстерегает также и вполне религиозных людей, нужно постоянно помнить символ веры другого великого математика и физика – Блеза Паскаля: «Бог Авраама, Бог Ицхака, Бог Иакова, а не бог философов и ученых».

ЕВРЕЙСКИЙ АСКЕТИЗМ («Насо» 5770 - 20.05.2010)

При всей своей бытовой распространенности и культовой осмысленности, вино коварно тем, что оно с легкостью способно создать зависимость, а зависимость – это лишь другое, «политкорректное», наименование смерти. Зависимый человек лишь кажется человеком. Всякий, кто не утратил живую совесть, воспринимает зависимость как ту критическую утрату своего человеческого достоинства, которое ставит под сомнение его собственное существование.

Обет назирейства

В недельной главе «Насо» говорится о своеобразной форме посвященности Богу – назирействе: «От вина и шейхара должен воздержаться; уксуса вина и уксуса шейхара не пить... Во все дни обета назирейства его бритва да не пройдет по голове его; до исполнения дней, на которые он посвятил себя в назиры Господу, святым быть ему; должен он отпускать волосы на голове своей. Во все дни, на которые он посвятил себя в назиры Господу, не подходить ему к человеку умершему. Из-за отца своего и матери своей, из-за брата своего и сестры своей, даже из-за них да не нарушит он чистоты своей по смерти их, ибо венец Бога на голове его. Во все дни назирейства его свят он Господу». (6:1-8)

Иудаизм не приветствует аскетизм, то есть какое-либо самовольное решительное ограничение здорового образа жизни. Самовольный пост не поощряется («Таанит» 11), а в Иерусалимском Талмуде – сказано: «В грядущем мире с каждого, кто видел и не вкушал того, что желали глаза его — спросится».

В рамках иудаизма аскетизм, в сущности, выглядит таким же пороком, как невоздержаность, выглядит обратной стороной этой самой невоздержанности. Так, Рамбам пишет: «велели мудрецы, чтобы человек не отказывался ни от чего, кроме вещей, запрещенных Торой, и не изнурял себя ограничениями и клятвами на разрешенные вещи. Так сказали мудрецы: тебе недостаточно того, что запретила Тора, что ты запрещаешь себе другие вещи? И, в частности, те, кто постоянно постится - идут нехорошим путем, и запретили мудрецы изнурять себя постом». Между тем этот подход обусловлен не погоней за удовольствиями, а тем, что, по Рамбаму, Тора уже содержит в себе необходимую человеку меру аскетизма. Рамбам утверждает, что любое не предусмотренное Торой самочинное ужесточение условий жизни – это неизбежно крайность. В этом смысле особого внимания заслуживает обет назирейства, как предложенная самой Торой форма добровольного самоограничения, освящающего человека. Как эту практику следует понимать? Какой смысл можно усмотреть в обетах назира?

Прежде всего необходимо заметить, что на фоне многочисленных форм аскетизма, известных другим религиям и народам, назирейство выглядит довольно бледно, то есть в духе тех самых принципов умеренности, о которых пишет Рамбам. Как, в самом деле, можно сравнить суровую жизнь какого-нибудь православного столпника, католического флагелланта или каталепсирующего буддийского монаха - с банальной трезвенностью, дополненной причудливым требованием обходить стороной кладбища и парикмахерские?

Кроме того, парадоксальным образом, сложение с себя обетов назирея требовало... искупительного жертвоприношения! Там мы читаем: «В день исполнения назирейства его... он принесет в жертву свою Господу одного агнца годовалого без порока во всесожжение, и одну овцу годовалую без порока в жертву грехоочистительную» (6:13-14). Комментаторы понимают под «грехом», в искуплении которого нуждался выходящий из-под обетов назир, именно воздержание от вина. То есть аскетизм выглядит чем-то негативным, также в том случае, когда он предусмотрен Торой! Но тогда тем более важен вопрос: зачем же этот вырожденный аскетизм вообще понадобился, и что стоит за этими ограничениями?

Зависимость

В писании мы встречаем двойственное отношение к вину. С одной стороны, вино - один из признанных даров Божиих: «Взращивает Он траву для скота и зелень для труда человеческого, извлекает хлеб из земли, и вино, веселящее сердце человека» (Тегил 104:15). Соответственно, употребление вина нередко подается Писанием как нечто достойное. Так, Малки-Цедек встречает Авраама хлебом и вином (Брешит 14:18), а при встрече братьев с Йосефом «они пили и пировали с ним» (43:34), что Раши расценивает как знамение достигнутого, наконец, единства: «и охмелели вместе с ним. С того дня, когда продали его, не пили вина, и он также не пил вина. А в тот день пили».

Но с другой стороны «вино – глумливо, шэйхар – буен, и всякий, увлекающийся ими, неразумен». (Притчи 20:1). А в книге пророка Иермиягу (35: 18-19) предвещается долголетие дому Рехавитов, дети которого, повинуясь правилу своего отца, не пили вина: «…так как слушались вы завета Йонадава, отца вашего… Поэтому сказал Всевышний, что не переведутся (в семье) у Йонадава, сына Рехава, мужи, стоящие передо Мною всегда». Что же стоит за этим амбивалентным отношением к вину, способному, как мы видим, в равной мере и освятить, и осквернить?

Если мы обратимся к словам ТАНАХа, порицающим использование вина, то заметим, что порицается в целом именно неумеренность, а не какие-то собственные «веселящие» качества алкоголя: «Слушай ты, сын мой, и будь мудр, и направляй сердце твое на (верный) путь. Не будь между упивающимися вином, среди обжирающихся мясом, Ибо пьяница и обжора обеднеют, и сонливость оденет в лохмотья». (Притчи 23:19-21)

Таким образом, можно сказать, что вино приветствуется традицией как созданный Богом «культовый» напиток. Соответственно всякий человек, способный этим напитком насладиться, грешит, если этого не делает. При всем том, что попытки отыскать «правильную» дозу спиртного в традиции предпринимаются, в силе остается индивидуальный подход.

Проблема «оскверняющей» стороны вина, состоит, по всей видимости, не столько в количестве его употребления, сколько в общем пристрастии к нему. При всей своей бытовой распространенности и культовой осмысленности, вино коварно тем, что оно с легкостью способно создать зависимость, а зависимость – это лишь другое, «политкорректное», наименование смерти. Зависимый человек лишь кажется человеком. Всякий, кто не утратил живую совесть, воспринимает зависимость как ту критическую утрату своего человеческого достоинства, которое ставит под сомнение его собственное существование. А ведь далеко не все вызывает у людей зависимость.

Когда влюбленный человек замечает, что его партнер лишь использует его чувства, он может еще какое-то время обманываться, но в какой-то момент он рвет отношения, предпочитая им одиночество. Я не располагаю статистикой, но из того что мне известно, полагаю, что лишь очень немногие люди в такой ситуации ломаются и соглашаются жить в условиях унижения и насилия. Между тем мне не раз в жизни приходилось видеть, как пристрастие к алкоголю разрушает брак, как вдруг какой-то человек начинает предпочитать суррогатную радость общению с некогда близким ему человеком!

При этом характерно, что зависимость от алкоголя чисто психологическая. В отличии от пристрастия к кофе и табаку, где явственно наличествует физиологический компонент, физиологическая зависимость у алкоголика возникает только в терминальной фазе. Иными словами – алкоголизм представляет собой проблему воли par excellence. Присловие алкоголика: «я не алкоголик - могу бросить пить когда захочу» совершенно справедливо. Он действительно может бросить, как только того захочет: никакие ломки ему не угрожают, ему важно именно захотеть.

Это значит, что всякий человек вправе, а если вино ему нравится, так даже и должен продолжать пить его, однако лишь до тех пор, пока убежден, что способен без него «психологически» обходиться, что воздержание не создает ему никакого дискомфорта. Однако если такой дискомфорт возникает, то ему предпочтительнее остановиться и добиться состояния полной безалкогольной комфортности.

Основным критерием болезненного пристрастия к алкоголю, разумеется, следует признать утрату социальной адаптации. Если человек ладит с женой, не теряет работоспособности и здоровья, то бестактно выхватывать у него из рук стакан, или даже просто заглядывать в него. Можно жить по режиму, разработанному Уинстоном Черчилем: «Пять-шесть сигар в день, три-четыре стакана виски и никакой физкультуры!». Но сомнения при таком режиме (т.е. даже пока он позволяет успешно править страной и оставаться сносным семьянином) всегда остаются. Простейшие интуиции подсказывают нам, что в посмертии мы будем совершенно беззащитны перед нашими слабостями, что избавляться от них мы должны спешить, пока живы.

В любом случае ясно, что при имеющейся у алкоголя способности усиливать страсти и формировать зависимость, воздержание от него является необходимым и достаточным упражнением с точки зрения аскезы. Соответсвенно независимость от алкоголя подобна независимости от смерти, от нечистоты, но тем самым становится понятна также и смысл того воздержания, которого придерживался назир. «Смысл обета назира — очевиден, — пишет Рамбам, — Он состоит, прежде всего — в отказе от употребления вина, от которого пострадали многие представители прошлых и нынешнего поколений. Как сказано: «…и великие от этого погибли» (Мишлей 7:26).... тот, кто воздерживается от вина, называется «святым», и по святости своей поднимается на одну ступень с первосвяшенником , подобно которому запрещено назиру оскверняться мертвым телом даже «отца своего и матери своей». На такую высоту он возведен, потому что не прикасался к вину» (Морэ Невухим, ч. 3, гл. 48).

Итак, оскверняясь воздержанием от вина, назарей одновременно этим воздержанием освящается, причем в такой же мере, как человек воздерживающийся от соприкосновением с трупом.

ФОРМУЛА МОНОТЕИЗМА («Насо» 5767 - 24.05.2007)

У человека может быть только один отец и только одна мать. Уникальность этих отношений предполагает их единственность. Самая первичная интуиция показывает нам, что идея монотеизма опирается на единственность родителей, имеет в нем свой образ, свое земное соответствие.

Не хочу другого мальчика

В недельном чтении «Насо» продолжается описание подсчета сынов Израиля: «И Господь говорил Моше так: Сочти поголовно также сынов Гершона по отчему дому их, по семействам их. От тридцатилетнего возраста и выше, до пятидесятилетнего возраста, исчисли их» (4:22).

Само название главы «Насо» означает «сочти», а подсчет, как мы видим, продолжал быть посемейным, «по отчим домам».

В прошлый раз в связи с этой переписью я отмечал важность семьи для всего человеческого рода и для Израиля в особенности, коль скоро еврейская религия основывается на семейности, обеспечивается ей. Сегодня я бы хотел продолжить разговор на эту тему, однако в несколько служебном смысле. Сегодня бы хотел показать, что в той мировоззренческой системе, в которой семья выступает в качестве базисной ценности, вера в реинкарнацию является неприемлемой.

Как же тогда можно понимать весьма распространенные утверждение типа следующего («Тания» (42)): «В каждом поколении искры души нашего Учителя Моше нисходят и облекаются в тело и душу мудрецов поколения, «очей общины», дабы учить знанию народ, чтобы знали величие Бога и служили Ему сердцем и душой»?

При «нисхождении» души учителя в душу ученика, или души художника в душу созерцающего картину происходит не реинкарнация, а дарственный акт. Если один человек вложил во что-то свою душу, то другой может это приобрести. Отдавая свою душу, человек ее не теряет при этом, и его душа остается с ним навсегда. Таковы законы души – чем больше отдаешь, тем больше остается.

При реинкарнации же душа, воплощаясь в другое тело, покидает первое навсегда. В качестве примера такого понимания можно привести следующие слова рава Штайнзальца из его книги «Роза о тринадцати лепестках»: «ей не удается завершить работу над той частью реальности, которую лишь она могла изменить, и поэтому после смерти человека она не обретает покоя и возвращается в другое тело, чтобы еще раз попытаться исполнить свою задачу и исправить вред, который она причинила миру и самой себе в предыдущей жизни на земле». Далее же даются следующие разъяснения: «однако обычно его «я» не является точной копией той личности, душу которой он унаследовал… Более того, душа, воплотившаяся в новое тело, может быть составлена из элементов душ нескольких живших прежде людей, причем личность каждого из них оказывает влияние на формирование «я» вновь рожденного человека».

Но кто же тогда это «я»? Чье оно вообще? Может ли мое «я» быть на 20% не моим? И если да, то в каком смысле «моими» остаются те 80%? . И если в каком-то смысле они еще остаются, то в каком смысле я не шизофреник? В том-то и дело, что душа по определению «элементарна», то есть не дробима. У меня, у моего тела имеются мизинец, аппендикс, коленка и прочее, но все они одушевлены одной душой. Нет души мизинца, души аппендикса и души коленки. Таким образом, если душа и делится, то при этом она образует вторую цельную родственную себе душу, но никак не раскалывается пополам.

Не так давно мне уже доводилось высказываться против веры в реинкарнацию как противоречащей догмату воскрешения мертвых. Ценность семьи в этом отношении является фактором не только аналогичным, но и с идеей воскрешения тесно сопряженной.

В «Предисловии к главе Хелек» (толкования к мишне) Рамбам перечисляет различные понимания «воздаяния», которые имеют хождение в еврейском народе. В том числе среди наиболее представительной группы он упоминает тех, которые верят, «что человек возвратится к жизни после смерти своей и вновь пребудет со своими близкими и членами своего семейства».

Итак, очевидно, что вера в воскресение находится в тесной связи с ценностями семьи. Согласно этой вере, не только из праха восстают тела, но тела эти объединяются в супружеские пары, дети которых сохраняют отношения со своими родителями.

Вера в гилгуль, в реинкарнацию полностью отрицает эту надежду. В следующих воплощениях душа не только вынуждена обзаводиться новыми супругами (кстати, могущими менять свой пол при каждом воплощении), но иной раз и вовсе вступать в брак с теми, кто в каком-то воплощении были их, скажем, бабушками и дедушками. Маразматических ситуаций здесь можно вообразить множество, и каждый волен пофантазировать на эту тему сколько ему угодно.

Однако сегодня я бы хотел сосредоточиться лишь на одной семейной ценности, полностью разрушаемой при перевоплощении, и это отцовство и сыновство.

Число детей у отца и матери может быть сколь угодно большим, но при этом уникальность каждого ребенка полностью сохраняется. Если ребенок умирает, по нему плачут как по единственному.

Правда, когда умирает младенец, то часто можно услышать о «несправедливости» и «дополнительном шансе», который ему следовало бы предоставить в лице реинкарнации. Но такое направление мыслей связано исключительно с тем, что младенец – это, так сказать, «абстрактный ребенок», что он еще не выработал своего лица и к нему не относятся лично.

Что же касается оформившегося ребенка, то есть ребенка, прожившего хотя бы четыре-пять лет, то его личность настолько ярка, что ни одна нормальная мать не пожелает получить его под другой внешностью. Под другой внешностью пусть и будет кто-то другой, а этот пусть останется под своей.

Нормальная реакция нормальных родителей, расставшихся с любимым ребенком, может быть только той, которую описал Достоевский в «Братьях Карамазовых»: Умирающий Илюша говорит отцу: «Папа, не плачь... а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого... сам выбери из них из всех, хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня...

- Не хочу хорошего мальчика! Не хочу другого мальчика! — прошептал он диким шепотом, скрежеща зубами. - Аще забуду тебе, Иерусалиме, да прильпнет... Он не договорил, как бы захлебнувшись, и опустился в бессилии пред деревянною лавкой на колени».

Один на небе, и один на земле

Но если число детей может быть любым (причем так, что каждый будет любим), то обратная связь ребенок – родители не терпит никакой множественности. У человека может быть только один отец и только одна мать. Уникальность этих отношений предполагают их единственность. Самая первичная интуиция показывает нам, что идея монотеизма опирается на единственность родителей, имеет в нем свой образ, свое земное соответствие.

«Ведь у всех нас один Отец», - сказал пророк Малахи (2:10), что можно понять не только в смысле, что все люди – дети одного небесного Отца, но также и в том смысле, что каждый человек - сын лишь одного отца земного.

Истинный монотеизм двучастен. Истинный монотеизм не может ограничиться заявлением, что Бог един и Его Имя (Его истина) едина, как провозглашается в молитве «Алейну». Все синкретисты говорят о едином. Вслушаемся, например, в слова Инайят-хана, близкого индуизму суфиста: "Те, кто видели Истину без всяких покровов, не знают больше разума и логики, добра и зла, высокого и низкого, нового и старого, - короче говоря, перестают различать все имена и образы. Весь мир для них - только Истина. В их понимании Истина едина, но, представляясь человеческим взорам, принимает множество форм, причем разница в образах ее возникает благодаря ее проявлению в различных условиях места и времени".

Другими словами, те, кто видели такую истину, не знают больше ни Рувена, ни Шимона, ни Петрова, ни Иванова. Во всех них гильгулирует одна Истина, им же только кажется, что они существуют.

Поэтому для того, чтобы отдифференцировать истинный монотеизм от синкретического, в действительности достаточно лишь постулировать, что един не только небесный, но также и земной отец.

Итак, формула истинного монотеизма звучит следующим образом: Один Отец у всех на Небе и еще один отец у каждого на земле.

На иврите имеют хождение идиомы, связанные со словами «бен» и «бат». Например, четырехкомнатная квартира на иврите произносится как «дира бат арба хадарим», что в буквальном переводе значит: «квартира – дочь четырех комнат».

Но как говорят философы, так можно сказать, но так нельзя подумать. Когда же человек говорит, что у него было, скажем, четыре воплощения, то есть, что он сын четырех отцов и четырех матерей, то так в действительности можно подумать, но так нельзя сделать, то есть так нельзя существовать в качестве человека. Во всяком случае нельзя существовать в качестве человека, видящего в семье хоть какую-то ценность.

Если нормальный отец не хочет другого мальчика, то тем более нормальный мальчик не хочет другого отца. Единственность и неподменимость родителей является основой их почитания. И то, что в своем воображении современные иудеи позволяют себе иметь десятки родителей (не говоря уже о целом гареме жен), ставит под вопрос всю еврейскость их религии, вроде бы дорожащей семейственностью.

Разумеется, в предлагаемой оценке скрывается известная тавтологичность. Ведь того, кто семьей не дорожит этими аргументами не напугаешь. Если родители не могли терпеть своего ребенка, а он не мог терпеть их, если его родители расстались и не создали другой семьи, а он последовал их примеру, то что он теряет с перевоплощением? Здесь уже в пору припомнить другой возглас из русской классики: «А был ли мальчик-то?»

«Вот они-то, такого рода люди, - скажут мне приверженцы теории сансары, – и гильгулируют. Мы ведь говорим о людях, не видящих смысла в жизни».

Я не спорю, что полностью отвергнуть такой вариант невозможно. В конце концов каждому воздается по его вере. И в свое время я уже представил эту возможность, как возможность обратного самоубийства, то есть как возможность «покончить с собой» на том свете, путем возвращения на этот свет через новое воплощение. Но во-первых, это действительно похоже на самоубийство, и ни о какой «карме» здесь речь не встает, а во-вторых, в тотальном распространении этой веры в еврейском мире есть что-то пугающее.

Та легкость, с которой люди допускают возможность собственного перевоплощения при том, что они остаются в целом вполне счастливыми детьми и благополучными супругами и родителями, свидетельствует о полном отказе от элементарной рефлексии.

РЕВНОСТЬ ("Насо" 5766 - 01.06.2006)

Детектор лжи

В недельной главе «Насо» среди прочего говорится о некоем способе верификации подозрений мужа в неверности его жены. Мы читаем: «Каждый человек, жена которого совратится и нарушит верность ему. И ляжет кто с нею с излиянием семени, и скроется это от глаз мужа ее; и она тайком осквернилась, и свидетеля против нее нет, и не была она захвачена; И найдет на него дух ревности, и будет он ревновать жену свою, а она осквернилась; или же найдет на него дух ревности, и будет он ревновать жену свою, а она не осквернилась, То пусть приведет муж жену свою к священнику... И поставит священник жену пред Господа, и распустит он головные волосы жены, и возложит ей на ладони тот дар поминальный, – это приношение ревности, а в руке священника будет вода горькая, наводящая проклятие. И заклянет ее священник, и скажет жене: если не лежал с тобою мужчина, и если не совратилась ты осквернением втайне от мужа твоего, то невредима будь от сей горькой воды, наводящей проклятие. Но если ты изменила втайне мужу твоему и осквернилась, и совершил с тобою соитие мужчина, кроме мужа твоего, Тогда заклянет священник жену клятвою проклятия, и скажет священник жене: да предаст тебя Господь проклятию и клятве в народе твоем, тем что сделает Господь бедро твое опавшим и чрево твое опухшим; И да войдет вода эта, наводящая проклятие, во внутренности твои, чтобы распух живот и опалым стало бедро. И скажет жена: амэйн, амэйн. И напишет священник заклинания эти на свитке, и сотрет их в горькую воду. И даст жене выпить горькую воду, наводящую проклятие, и войдет в нее вода, наводящая проклятие, и станет горькою... И когда напоит он ее этою водою, то, если она осквернилась и поступила вероломно против мужа своего, то станет в ней эта вода, наводящая проклятие, горькою, и опухнет чрево ее, и опадет бедро ее, и будет эта жена проклятием среди народа ее. Если же не осквернилась жена и чиста она, то останется она невредимою и будет оплодотворяема семенем. Это наставление о ревности». (5.13-29)

С этой практикой выявления супружеской неверности связаны два обстоятельства. Во-первых, воды соты действовали лишь в период первого Храма, то есть в тот период, когда в Израиле обитал пророческий дух. Практика выявления неверной жены водами соты была полностью утрачена вместе с общим даром пророчества.

Во-вторых, этот «детектор лжи» имел очень узкое применение, а именно он использовался исключительно в случае супружеской неверности. Никакая другая ложь этим средством не вскрывалась.

Два этих обстоятельства сразу обращают наше внимание на одну странность: пророчество, которое проявляет себя не только в прозрении будущего, но также и в видении прошлого и настоящего, в черезвычайно редких случаях изобличает коварство врагов.

Чего только не открывал Всевышний рабам Своим пророкам. Авраам заранее был уведомлен о чудесном рождении сына, о гибели Содома и Гоморры, о пленении его потомков в Египте. Но там, где приходилось противостоять противнику, Авраам действовал вслепую. Например, он завел себе правило называть сестрой свою жену Сару, для того чтобы не быть убитым ради нее. А ведь казалось бы, если ты пророк, то в каждом конкретном случае можно было бы прозреть, насколько действительна эта опасность.

Всевышний может послать Ангела, чтобы спасти человека от неведомой для него опасности, но информировать его об этой опасности Он явно избегает.

Это с одной стороны. С другой стороны, воды соты вроде бы выявлявшие случаи неверности, касались исключительно неверности супружеской.

С чем связана такая специфичность? Почему бы средствами этой воды цари не могли бы проверять на верность своих царедворцев, чтобы среди них не возникали всякие Ахитофели?

Почему воды соты не выявляли других случаев предательства и обмана? Уж если этот «детектор лжи» вообще существовал и действовал, то почему благодаря ему нельзя было бы разоблачить любую другую ложь? Почему бы его было не использовать против лиц, подозреваемых в убийстве и в других преступлениях? Почему Всевышний выделил прелюбодеяние из всех прочих преступлений? Почему Он предусмотрел для его дознания чрезвычайное средство?

Об этом мы можем лишь гадать, но по меньшей мере одна особенность супружеских отношений позволяет нам предложить некоторый ответ.

Роскошь неведения

Согласно закону Торы супружеская неверность разрушает брак. Если жена изменила мужу, то она больше не может оставаться его женой, и муж обязан прекратить с ней всякую интимную связь.

Сохранение дружеских отношений в условиях измены дозволительно. Во всяком случае характер этих отношений полностью предоставляется нашему усмотрению. В том числе человек вправе сохранить дружеские отношения со своей неверной женой, хотя любовные отношения с ней им обязаны быть немедленно пресечены.

Иными словами, согласно Торе, в супружеских отношениях обман представляется недопустимым по самой своей сути.

Что такое ревность, во всяком случае в значении подозрения жены в неверности?

Это чувство неопределенности, чувство неведения в одном из самых главных вопросов существования – является ли твое другое Я подлинным и надежным, или же лживым и иллюзорным?

На неопределенность обычно все сетуют. Говорят, что ее бремя вынести очень трудно, гораздо труднее, чем бремя определенного трагического известия.

Между тем этот подход иначе как инфантильным не назовешь. Например, во времена застоя некоторые советские граждане прибывали в КГБ по первому звонку из этого учреждения только для того, что бы «выяснить», зачем это их собственно вызывают. В результате они влипали в пренеприятнейшие истории, так как КГБ менее всего собирался им что-либо сообщать, но напротив, намеревался многое у них самих выведать. Но тот, кто давно усвоил, что в жизни много неопределенного, в КГБ являться не торопился.

Мудрый человек своим состоянием неведения нисколько не тяготится. Более того, он умеет извлечь из неопределенности свою психологическую и духовную выгоду. Неведение и неопределенность представляются ему явлением здоровым и нормативным.

С известной долей цинизма Анатоль Франс замечает в этой связи следующее ("Сады Эпикура"): «Неведение – необходимое условие не то что счастья, а самого существования. Если б мы знали все, мы не в состоянии были бы мириться с жизнью ни одного часа. Чувства, делающие ее для нас приятной или хотя бы сносной, порождаются обманом и питаются иллюзиями. Если бы какой-нибудь человек, обладая, подобно Богу, истиной, совершенной истиной, выронил ее из рук, мир был бы уничтожен на месте и вселенная тотчас исчезла бы, как тень. Божественная истина, словно приговор Страшного суда, обратила бы ее в пепел».

Есть много вещей, которых человеку лучше было бы не знать. Однако относительно верности своей супруги человек должен быть полностью осведомлен. И законы Соты громко напоминают нам об этом. Неопределенность в вопросе супружеской верности недопустима.

С другой стороны, существование этого закона обнаруживает также и другое: ревность по отношению к спутнику жизни - чувство столь же допустимое и уместное, сколь оно неуместно и недопустимо в рамках любого другого отношения.

Ревность к другу является той чрезмерной требовательностью, которая деструктивна для чисто дружеских отношений. Ревность в рамках дружбы осмыслена и допустима только в кругу подростков, на отношениях которых (особенно у девочек) зачастую отрабатывается навык отношений супружеских.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В РАЙ («Насо» 5765 - 09.06.2005)

Общение и уединение

В недельной главе «Насо» среди прочего говорится о некоем способе верификации подозрений жены в неверности. Мы читаем: «Каждый человек, жена которого совратится и нарушит верность ему, и ляжет кто с нею с излиянием семени, и скроется это от глаз мужа ее; и она тайком осквернилась, и свидетеля против нее нет, и не была она захвачена; И найдет на него дух ревности, и будет он ревновать жену свою, а она осквернилась; или же найдет на него дух ревности, и будет он ревновать жену свою, а она не осквернилась, То пусть приведет муж жену свою к священнику… И подведет ее священник, и поставит ее пред Господом. И возьмет священник святой воды в глиняный сосуд, и земли, которая на полу скинии, возьмет священник и положит в эту воду… И когда напоит он ее этою водою, то, если она осквернилась и поступила вероломно против мужа своего, то станет в ней эта вода, наводящая проклятие, горькою, и опухнет чрево ее, и опадет бедро ее, и будет эта жена проклятием среди народа ее. Если же не осквернилась жена и чиста она, то останется она невредимою и будет оплодотворяема семенем. Это наставление о ревности, когда совратится жена скрытно от мужа и осквернится, Или когда на мужа найдет дух ревности, и будет он ревновать жену свою, и представит жену пред Г-спода, и сделает с нею священник по всему этому закону. И будет муж чист от греха, а жена понесет на себе грех свой». (5.10-31).

Как мы видим, Тора до такой степени считается с чувством мужской ревности, что предусматривает для его умиротворения целое специальное чудо!

И это не удивительно. Брак держится на полном и безусловном доверии супругов, на полной принадлежности одной личности другой. Неопределенность в таком вопросе как супружеская верность способна полностью отравить человеческое существование. И соответственно чувство ревности может многое поведать нам о природе супружеской любви.

Учитывая, что в браке утверждается наша собственная индивидуальность, в нем обнаруживаются свои, подчас весьма неожиданные, духовные законы, в частности повышенная требовательность к супругу. Так, если кто-либо из наших друзей совершил недостойный поступок, то мы можем продолжать поддерживать с ним дружеские отношения, т.е. быть к нему снисходительными и т.п.

Но по отношению к своим супругам мы неизбежно оказываемся такими же требовательными и строгими судьями, как по отношению к самим себе. Если нашим супругом было совершено что-то недостойное, мы вынуждены добиваться полного раскаяния, полного исправления своей половины. В противном случае наши взаимоотношения будут вынуждены «понизить профиль» и перейти с любовных на дружеские.

Очевидно, что если жена какого-либо человека колдует, ворует или убивает, то он не может вступить с ней в интимные отношения и при этом не стать ее сообщником, не стать колдуном, вором и убийцей.

Но в первую очередь эта требовательность, разумеется, касается сферы самой супружеской жизни, касается взаимной верности супругов. Человек не может находиться в интимных отношениях с неверной женой, он должен расстаться с ней. И это уже не только его внутренний порыв, таково требование галахи.

Ревность, таким образом, является в определенных ситуациях совершенно закономерным и естественным чувством. Она неизбежно возникает в минуту сомнений в верности своей половины и также неизбежно прекращается, когда выясняется истина – какой бы она не оказалась.

При этом присущая супружеской любви ревность быть может как ничто другое выявляет особенность этой любви в ряду всех прочих самоотверженных человеческих отношений.

В самом деле, почему одна сестра милосердия не ревнует к другой сестре, когда именно к той поступает тяжело раненный солдат? Почему друзья немедленно и навсегда рассорятся, если один из них станет претендовать на всецелое внимание другого и начнет устраивать сцены? Почему в супружеской любви присутствует не просто избирательность, но именно то, что в широком смысле слова уместно обозначить словом «ревность»?

Супружеская любовь радикально отличается от любой другой любви всецелой претензией на личность другого человека. В супружеской любви происходит таинственное отождествление личностей. Чужое «Я» воспринимается в браке так же, как свое собственное: общаясь с внешним по отношению к себе лицом, человек удивительным образом оказывается «наедине с самим собой».

Общение с посторонним - даже самое заинтересованное и дружеское - требует перерывов, требует возвращения к себе в уединении. Человек может, разумеется, устать и от самого себя, но в целом это особая ситуации. В норме человек утомляется от общения с другими и отдыхает наедине с собой.

Между тем общение ладящих между собой супругов представляет собой исключительную ситуацию, при которой дружеское общение не только никогда не утомляет, но, напротив, придает сил. Иными словами, радость общения парадоксально сочетается в браке с радостью уединения.

Брак в свете садоводства

В связи с отмеченной особенностью брачных отношений уместно обратить внимание на то, что брак нередко сопоставляется с райским блаженством, представляется неким возвращением в рай.

Причем такое ощущение возникает не только в связи с теми наслаждениями, которые приносит сексуальная близость, но также и по некоторым другим ассоциациям.

Утрата райского состояния сопровождалась, как это описывается в Торе, рядом событий. Так мы читаем, что Адам и Хава увидели, что они наги, и устыдились. Но этот естественно заложенный в человеке стыд обнажения утрачивается по отношению к супругам. Муж и жена так же не стесняются друг перед другом своей наготы, как ее не стеснялись Адам и Хава до грехопадения. Разве это не свидетельство своеобразного возвращения в рай?

Мы читаем также, что в результате грехопадения труд стал тяготой, источником страданий: «в поте лица твоего будешь есть хлеб свой» (3.19). При этом, однако, мы знаем, что ранее человеку уже было дано поручение трудиться, а именно «возделывать и хранить» Эдемский сад (Берешит 2.15). Садовник – это самая древняя, базисная профессия человека. Соответственно садоводство - это деятельность, напоминающая о «Ган Эдене» - об «Эдемском саде».

Условно можно сказать, что в отличие от земледелия, являющегося тяжелым трудом, садоводство остается чистой радостью. «Возделывать и хранить» сад - остается одной из самых базисных потребностей человека. Если даже у кого-то нет земельного участка и досуга обрабатывать его, он, по меньшей мере, установит в своей квартире или на балконе горшки с цветами и станет любовно следить за их произрастанием.

Этим качеством радости отмечено, разумеется, не только садоводство. Многие люди находят в некоторых видах деятельности не только источник дохода, но также и источник нравственного удовлетворения. Но это лишь значит, что не только садоводство напоминает им о райском саде, но и что-то еще.

В этой связи уместно вспомнить, что человеческие отношения также являются трудом, причем одним из самых тяжелых его видов. На каждое «легкое», приятельское общение человеку выпадает по меньшей мере десяток общений «тяжелых». Сохранение уважительного отношения к окружающим, при одновременной снисходительности и требовательности к ним требует от человека немало сил. А в так называемой «сфере обслуживания» на угождение «клиенту» вообще уходит большая часть вкладываемой душевной энергии.

В браке же примечательно прежде всего то, что забота о другом осуществляется «под охотку». Проявлять внимание по отношению к обаятельному существу противоположного пола, предупреждать все его желания - легко и приятно.

Классический европейский роман обыгрывает именно эту особенность: герой спасает героиню, а ее благодарность очень скоро перерастает в нечто большее. В каком-то романе, кажется Майн Рида, герой откровенно рефлексирует на то, что если бы ему пришлось спасать старуху, то это было бы куда менее вдохновляющее предприятие.

Но справедливо и обратное: когда человек стремится к браку, он стремится не просто к наслаждениям, а в не меньшей мере также и к заботе о другом человеке, т.е. прежде всего к некоему нравственному служению. То, что именуют «любовью», является стремлением наполнять человеческими чувствами те отношения, которые властно заданы самой природой.

Таким образом, в браке ценно именно то, что человеческое служение в нем (так же как и в садоводстве) оказывается выхваченным из общего ряда проклятых видов деятельности и совершается «без пота».

Эти естественные свойства брака, являющиеся воспоминанием о Ган-Эдене, невольно превращают его в естественную религию тех людей, которые другой религии не знают.

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЕДИНСТВО («Насо» 5764)

Логика уникальности

В недельном чтении «Насо» продолжается перечисление сынов Израилевых, начатое в главе «Бемидбар»: «И Господь говорил Моше так: Сочти поголовно также сынов Гершона по отчему дому их, по семействам их. От тридцатилетнего возраста и выше, до пятидесятилетнего возраста исчисли их всех, являющихся для совершения службы, чтобы исполнять работы в шатре соборном» (4.22). Счет производился с помощью шекелей. Это делалось для того, чтобы не пересчитывать сынов Израиля непосредственно, что обычно интерпретируется в том смысле, что каждый из них уникален и не может подвергаться подсчету наравне с другими: он не равен другим, он – другой.

В этой связи еще более показательно приводящееся в этой же главе перечисление приношений, сделанное главами колен Израилевых. «И был принесший в первый день приношение свое Нахшон. А приношение его было: одно серебряное блюдо в сто тридцать шекелей весом, кропильница одна серебряная в семьдесят шекелей… Одна ложка в десять шекелей золота, наполненная курениями. Один бык молодой, один овен, один агнец годовалый» и т.д. Вслед за этим говорится: «Во второй день принес Нетанель, сын Цуара, начальник Иссахара. Принес он жертву свою: одно серебряное блюдо в сто тридцать шекелей весом, кропильница одна серебряная в семьдесят шекелей… Одна ложка в десять шекелей золота, наполненная курениями. Один бык молодой, Один овен, один агнец годовалый» и т.д. Вслед за этим в Торе слово в слово повторяется то же самое приношение, сделанное в третий день начальником сынов Звулуна: «одно серебряное блюдо в сто тридцать шекелей весом, кропильница одна серебряная в семьдесят шекелей» и т.д.

Двенадцать раз, по числу колен Израилевых, в Торе повторяется один и тот же внушительный список: «одно блюдо, одна ложка, один бык, один овен, один агнец». Только после всего этого перечисления производится суммирование: «Вот освящения жертвенника в день помазания его от начальников Израиля: серебряных блюд двенадцать, серебряных кропильниц двенадцать, золотых ложек двенадцать… Двенадцать быков, двенадцать овнов, двенадцать агнцев» (Бемидбар 7.85-87)

Согласно традиционному объяснению, эта двенадцатикратная повторяемость обусловлена неповторимостью и уникальностью каждого из колен.

Идейная сторона этой уникальности разъясняется в трактате Сангедрин (37.а), где сказано: «Кто спас одну еврейскую душу - спас целый мир», а также: «Адам был создан единственным... ради мира между людьми, чтобы не говорил человек человеку: "Мой отец больше твоего" и чтобы выразить величие Пресвятого. Ибо человек чеканит много монет одним чеканом и все они похожи друг на друга. А Царь над царями царей отчеканил всех людей чеканом Первого Человека, но ни один из них не похож на другого. Поэтому каждый должен говорить: Ради меня создан мир».

Согласно исконному иудейскому подходу, человек самоценен. Это положение стало общим и центральным положением также и европейской культуры, существованию которой угрожали, да и продолжают угрожать тоталитаризм и конформизм.

Виктор Франкл в следующих словах формулирует эту ценностною предельность человеческой личности: «Человека нельзя ввести составляющим элементом ни в какую систему высшего порядка - ведь при этом он неизбежно теряет особое качество, которое отличает собственно человеческое бытие, - чувство достоинства. Наиболее ярко это проявляется в феномене массы, или толпы. Толпа как таковая не имеет ни сознания, ни ответственности. И именно поэтому она лишена существования. Несмотря на то, что толпа может действовать и в этом смысле она «реальна», она не действует ни внутри себя, ни сама по себе. Социологические законы действуют не поверх людских голов, а напротив – люди сами являются проводниками этих законов. Возможно, подобные законы и кажутся имеющими силу, но они являются таковыми лишь в той степени, в какой является предсказуемым среднестатистический человек. Но этот среднестатистический человек – выдумка ученых, а не реальная личность. Он никак не может быть реальным человеком именно в силу своей предсказуемости».

Итак, человек не суммируется с другими людьми, не создает вместе с ними следующую «большую» интегральную реальность. Религиозная община видит своим центром каждого члена, воспринимает каждого члена как себя целиком. Община отказывается оценивать входящих в нее лиц функционально.

Нельзя не признать, что вопреки сказанному многие религиозные авторы уподобляют религиозную общину человеческому организму. Так Магараль в 67 главе книги «Гвурат Ашем» сравнивает положение Израиля среди народов с положением головы и мозга среди прочих частей человеческого тела, которые все по-своему осмыслены. А апостол Павел видел Церковь именно в телесном образе: «Как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело – так и Христос… И вы – тело Христово, а порознь члены. И иных Бог поставил в Церкви во-первых Апостолами, во-вторых пророками, в третьих учителями, далее иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки» (1 Кор 2.12-28)

Однако в действительности здесь нет противоречия. Речь идет лишь об одном аспекте, в котором любая религиозная община оказывается также и живым организмом. Ведь община обитает в этом мире и многообразно проецируется на этот мир. Это данность, которую невозможно отрицать: как органы несут разные функции, так разные функции несут и разные члены общины: один делает обрезание, второй читает Тору, третий пишет мезузы, четвертый толкует законы и т.п. Но это не отрицает того факта, что каждый из членов, независимо от своей функции, является центральной фигурой общины.

Более того, следует отметить, что по крайней мере в иудаизме почти все эти «профессионалы» являются посланниками каждого в отдельности. Еврей должен сам сделать своему сыну обрезание, но делает это с помощью посланника, он должен сам прочитать свиток Торы, но это делает за него специально подготовившийся к этому чтению человек и т.д. Иными словами даже все функции сводятся в последнем счете к каждому отдельному человеку. Центром Израиля все равно выступит каждый отдельный еврей!

Органические образы личности

Пожалуй, ничто так не подтверждает представления об Общине, центром которой является каждый ее член, как мистические прозрения Сведенборга. Согласно видениям этого независимого мистика каждая община имеет на небесах образ человека. В книге «О небесах, о мире духов и об аде» Сведенборг пишет: «Каждое общество на небесах изображает человека». «Всякое общество, когда оно в сборе, является одним лицом в образе человека» 68,70).

«Надо знать, что хотя всякое общество, когда оно в сборе, является одним лицом в образе человека, тем не менее ни одно общество в человеческом образе своем не подобно другому обществу; они различаются между собой, как лица одной семьи… Достойно замечания, что чем более ангелов составляют одно небесное общество и образуют одно целое, тем совершеннее человеческий образ этого общества» (71).

Сам Сведенборг в следующих словах характеризует надорганическую логику единства общины: «Как небеса составляют человека в наибольшем образе и каждое небесное общество в меньшем, так и каждый ангел (так Сведенбогом именуется душа, удостоившаяся небесной жизни - А.Б.) в наименьшем; ибо в образе, столь совершенном, каков образ небес, целое подобно части, а часть подобна целому» (73)

При всем том, философы весьма преуспели в разработке органически понимаего единства, определений, сходных со сведенборговским, которые можно было бы использовать для описания логики личностного единства, существует не так уж много. В этом отношении заслуживают упоминания изречения Анаксагора: «Во всем есть часть всего» и Николая Кузанского: «Все вещи суть само единство в единственном максимуме».

Вместе с тем можно отметить, что хотя личностное единство находится по другую сторону единства органического, ему тоже можно отыскать органические прообразы. Я бы хотел привести ряд примеров.

Во всех тканях клетка вплетена в общую структуру, нигде она не претендует на индивидуальность. Однако не таков сперматозоид.

Тот, кто наблюдал в микроскоп поведение сперматозоидов, не может удержаться от мысли, что каждый из них одержим той же страстью, которая обуревает целого мужчину. Мужчина испытывает половое влечение не потому, что миллионы его сперматозоидов томятся в семенных железах и воздействуют на него. Нет. Естественней предположить, что желание, овладевающее мужчиной, не является суммой желаний миллионов его сперматозоридов, но что это то же самое желание, которое присущее каждому из них.

Это предположение, кстати говоря, полностью разделял Сведенборг, который писал: «Душа содержится вся целиком в самой малой сущности, которая есть семя, а равным образом и в самом большом сосуде, который есть тело» («Супружеская любовь» 220)

Другой пример, голография. В каждой точке голографической фотопластинки записана информация обо всем изображаемом на ней объекте. Это значит, что если разрезать стеклорезом голографическую фотопластинку, то каждый из кусков будет воспроизводить одну и ту же полную голографическую картину. Единственное отличие будет состоять в качестве изображения. Чем мельче мы будем дробить пластину, тем менее резким и четким будет голографическое изображение.

Как тут не вспомнить замечания Сведенборга, что малочисленные общины выглядят менее совершенными, т.е. имеют слабое «разрешение»!

Наконец, невозможно не заметить, что вся Вселенная в целом также напоминает общину.

В самом деле, теория относительности показала, что явление «разлетающихся галактик», обнаруженное благодаря смещению спектра, наблюдается одинаково изо всех точек вселенной. Иными словами, галлактики разлетаются, но центра, из которого они разлетаются, не существует. Или что то же самое, этим центорм может быть представлена любая точка. Все точки вселенной равноценны.

Обычно разлетающиееся галактики сравнивают с поднимающимся тестом, все точки которого удаляются друг от друга. Но в действительности это лишь грубая аналогия. В тесте легко установить центр. В космосе же этот центр полностью отсутствует. Т.е. отсутствует то 4-е измерение, которое позволило бы обнаружить центр.

Более подходящая аналогия представляет Вселенную в качестве двухмерной поверхности раздуваемого резинового шара. По мере того как шар будет раздуваться, расстояния между всеми его точками будут увеличиваться, причем «скорость разлетания» окажется пропорциональна изначальной отдаленности одной точки от другой.

Итак, даже в природных предметах иногда просматривается та же парадоксальная логика надорганического единства, которым отмечено единство Общины.

НЕВЕРНАЯ ЖЕНА («Насо» 5760)

Неверная жена

В недельном чтении “Насо” продолжается описание исчисления сынов Израилевых “по семействам их, по отчим домам их”, т.е. продолжается провозглашение семьи, как меры и истока человеческой индивидуальности. И видимо, не случайно вскоре после завершения этого исчисления дается закон о “неверной жене”, о горьких водах соты, выявляющих внебрачную связь.

Подозреваемая в неверности жена, если она отрицала свою вину, подвергалась испытанию. Она должна была выпить специально приготовленную смесь, в результате чего, если она действительно была неверна своему мужу, то “опухало чрево ее, и опадало бедро ее” (Бемидбар 5.27). Подобная практика существовала только в период первого храма и впоследствиии была утрачена.

Тем не менее характерно, что воды соты не являлись универсальным “детектором лжи”, что они касались исключительно супружеской неверности. Это говорит нам о том, что с ложью в брачной сфере Тора не желает мириться неким особенным образом.

Неверность замужней женщины расценивается иудаизмом весьма сурово. При этом, правда, важно отметить, что речь в данном случае идет именно о замужней женщине, а тем самым закон Торы как бы высвобождает определенное место для интимных отношений вне формального брака. Трактат Талмуда Кидушин начинается с разъяснения того, что женщина становится чьей-либо женой посредством символической купли, брачного контракта и непосредственного обладания. Таким образом простое сожительство мужчины и женщины является полноценным браком.

Однако если такое сожительство со временем завершается, если пара расстается, то развода не требуется. По существу в наше время даже когены могут вступать в брак с такой, побывавшей в неформальном браке, женщиной.

Кто-то скажет, что подобный союз имеет только преимущества, и не обнаруживает никаких недостатков. Однако именно неокончательность, незавершенность этого союза не устраивает многих. В браке люди стремятся как раз к максимально большей определенности. Но тем самым они неизбежно вовлекаются в религиозную сферу. Брак, равно как рождение человека и его смерть - это те пункты, в которых даже самая отдаленная от религии душа чувствует, что находится у границ бытия и вспоминает о Всевышнем (92% израилитян делает новорожденным мальчикам брит-милу, 91% читают кадиш по умершим родителям, и 87% делают хупу).

Итак, нет ничего странного в том, что подавляющее большинство людей стремится к тому, чтобы их брак был освящен религиозным обрядом, а вместе с этим обрядом на них ложатся и всевозможные обязательства, первым и главным из которых является безусловная взаимная верность.

Свидетели незаменимости

В отношениях между мужем и женой галаха отмечена определенной асимметрией, а именно неверность мужа и неверность жены осуждаются с разной строгостью. Тем не менее это не отрицает того факта, что брачный союз держится на равной незаменимости партнеров.

Разумеется, каждый наш ближний, каждый человек - это уникальная незаменимая личность. Для иудаизма это неоспоримая данность. Так в нашем недельном чтении описываются приношения, сделанные поочередно главами двенадцати колен. Эти приношения были идентичны: “одно серебрянное блюдо в сто тридцать шекелей веса, кропильница одна серебрянная в семьдесят шекелей.... и т.д.” (Бемидбар 7.13). Между тем вместо того, чтобы сказать, что перечисленные предметы были принесены каждым коленом в свой день, Тора двенадцать раз подряд слово в слово воспроизводит одну и ту же пространную опись. Зачем? Традиция видит в этом именно свидетельство уникальности каждого колена. При всем том, что дары были идентичны, они перечисляются отдельно, для того чтобы подчеркнуть неповторимость каждого из двенадцати патриархов.

Итак, каждый человек уникален, каждая личность неподменима. Однако дело в том, что в браке речь идет о некоем специфическом единении, в котором неподменимость дополнительно обнаруживается и подчеркивается.

Так, если незаменимая семья Рабиновичей сегодня занята, мы идем в гости к неподменимой семье Берковичей. Если неподменимый Шимон сегодня готовится к докладу, то мы едем на рыбалку с уникальным и неповторимым Рувеном. Есть люди, которые таким же образом воспринимают и своих сексуальных партнеров. Однако это означает по меньшей мере лишь то, что они не очень понимают, с чем имеют дело.

Любовь между мужчиной и женщиной - это не застолье и не рыбалка, при всем том, что за этими занятиями неподменимые человеческие души также общаются. Любовь между мужчиной и женщиной - это дело, в которое вовлекаются также и их тела, столь же неподменимые, как и их души. Таким образом в тех культурах, где сформировано представление об индивидуальности, тело мужа оказывается неподменимо для жены, также как и ее собственное тело. Тем самым в браке уникальность партнера переживается во всей мыслимой полноте, переживается как собственная уникальность.

Поясню это положение следующим примером. Нет сомнения, что человек познается и мерится своей жертвенностью. Если человек способен поделиться последним с другим человеком, он заслуживает глубокого уважения. Так, если кто-либо жертвует своим имуществом или даже собственной жизнью ради другого, мы высоко ценим его. Однако если кто-либо (как это принято у некоторых примитивных народов), из духа гостеприимства предложит кому-либо свою жену, то мы отнесемся к нему с недоумением и гадливостью.

С чем это связано? Почему в одном случае порыв поделиться воспринимается как подвиг, в другом - как моральное уродство? По-видимому, по той простой причине, что в одном случае индивидуальность раскрывается, а в другом - разрушается. Потому что в одном случае жертва приносится индивидуальностью, в другом жертвуется сама индивидуальность.

Таким образом, брак является одним из важнейших критериев индивидуальности и ее мерой. Муж и жена - свидетели друг друга, свидетели взаимной уникальности и неподменимости. Не регулируя свои интимные связи браком и разводом, беспорядочно обмениваясь партнерами, люди разрушают собственную индивидуальность, подрывают основы собственной личности.

Прелюбодеяние, т.е. связь с замужней женщиной, по закону Торы карается смертью. Однако для того, чтобы прибегнуть к этой крайней мере, необходимо, чтобы прелюбодеи были предупреждены о грозящем им наказании и чтобы имелись свидетели их связи.

Во всех других случаях, т.е. когда муж уверен в неверности жены, но нет свидетелей (другие доказательства не обладают в еврейском праве юридической силой), то неизбежно должен последовать развод. Иными словами, замужняя женщина, вступившая в интимную связь с постронним мужчиной, делается запрещенной для них обоих.

Таким образом воды соты были необходимы не просто для того, чтобы умерять муки ревнивых мужей, а для того, чтобы разрешать нестерпимую по своей сути ситуацию. Любой обман со стороны наших ближних мы вправе простить, но не обман со стороны супруга. Поэтому никакие другие отношения, кроме супружеских, не нуждаются в том “детекторе лжи”, которым являлись воды соты.

Итак, освященная брачным союзом любовь между мужчиной и женщиной явление уникальное: жена не вправе подменить в своей постели тело мужа на другое мужское тело так же, как она не может подменить собственного тела.

Воскресение и реинкарнация

В этом смысле физический брак - тайна соединения мужчины с женщиной - поразительно напоминает психофизическую тайну, т.е. тайну соединения души с телом. Суженые не могут существовать друг без друга, и эта предназначеность суженых уподобляется иудаизмом предназначенности души и тела, причем даже не в момент зачатия, а в момент воскресения. В Зогаре Элиэзер, посланный Авраамом сосватать невесту Ицхаку, уподобляется вестнику Воскресения, Ицхак - душе, а Ривка - праху.

Иными словами, муж и жена предназначены друг другу столь же неотвратимо, как их собственные души предназначены их собственным телам.

Тем самым можно сказать, что иудаизм признает связь мужа с женой столь же нерасторжимой, как и связь души с телом. Однако развод возможен, и только этим обстоятельством я могу объяснить тот факт, что наряду с воскресением иудаизм допускает также и возможность реинкарнации.

В целом тема перевоплощения душ, “гилгуль” - это большая и сложная тема, которой при случае я еще надеюсь коснуться. Однако всвязи с обсуждаемым в этой статье вопросом следует отметить, что учение о реинканции (известное нам по индуизму и другим восточными учениям) по сути целиком соответствует беспорядочному обмену сексуальными партнерами, стирающему всякую индивидуальность. Строго говоря, идея воскресения и идея реинкарнации полностью взаимоисключают друг друга, и нет ничего удивительного в том, что и христианство, и ислам, исповедующие веру в воскресение плоти, не верят в перевоплощение душ. На этом же основании отрицают перевоплощение и многие иудеи (Саадия Гаон квалифицировал веру в перевоплощение как “чужое служение”, “авода зара”.).

Как бы то ни было, реинкарнация полностью отрицает смысл брака и тем самым человеческую индивидуальность. В самом деле, человек, смотрящий на супружеские узы как на нечто самоценное и вечное, может в течение жизни сменить несколько жен, однако при этом он признает, что связывая свою судьбу со следующей женщиной, он расторгает связь с предыдущей. Между тем если человеческая душа перевоплощается, то у нее помимо ее воли должно оказаться несколько жен, каждая из которых имеет несколько мужей. Если же учесть, что по вере многих, душа перевоплощается прежде всего внутри рода, то значит, эти последующие супруги могут быть ее собственными внуками и правнуками. Иными словами, если реинкарнация возможна, то все наши семейные связи заведомо абсурдны и лишены всякой ценности.

Что же тогда значит вера иудаизма в возможность повторного рождения? В перспективе я надеюсь вернуться к этому вопросу, но предварительно отмечу, что на мой взгляд, концепции воскресения и реинкарнации могут сочетаться только в том случае, если реинкарнация подразумевает полное отречение ото всей своей предыдущей жизни со всеми ее человеческими связями.


 

Недельная глава Торы -

Aryeh Baratz: arie.baratz@gmail.com      webmaster: rebecca.baratz@gmail.com