ПУБЛИЦИСТИКАполитические статьи, напечатанные в израильской газете "Вести") |
Давно ли мы слышали, что стоит Израилю вернуться к границам 1967 года, как вековой конфликт между евреями и палестинцами волшебным образом разрешится!
Но вот мы еще даже не успели вернуться к этим самым границам, как обнаружили, что самих палестинцев главным образом волнует судьба беженцев 1948 года!
Сразу же после подписания Норвежского соглашения его критики предрекали, что возвращением к “зеленой черте” дело не органичится, что деление сионизма по принципу “до и после 1967 года” совершенно искусственно. Ведь Тель-Авив и Хайфа появились также “нелегально”, “абсурдно” и провокативно, как Офра и еврейский Хеврон. Более того, если все поселения Иудеи, Самарии и сектора Газы возникли преимущественно на бесхозных пустынных землях, или в редких случаях на землях, выкупленных у арабов, то этого как раз нельзя сказать о множестве населенных пунктов так называемого “суверенного Израиля”. Десятки киббуцев, мошавов и городов стоят на месте сметенных арабских деревень. Значительные городские площади прибрежного Израиля находятся на землях, владельцы которых живы и поныне, и в чьих интересах как раз и была создана Организация Освобождения Палестины! Думать, что эта организация добровольно откажется от своей главной задачи, более чем недальновидно.
Достаточно полистать газеты семи-шестилетней давности, чтобы убедиться, что правые политики и публицисты довольно точно прогнозировали развитие событий, когда предрекали постановку вопроса о беженцах 1948 года, радикализацию израильских арабов, общую деморализацию Израиля и т.п.
Если в чем правые критики Норвежского соглашения и ошибались, так это в том, что проблема беженцев 1948 года всплывет лишь после достижения “постоянного урегулирования”. Ведь, как им казалось, арафатовский план ликвидации государства Израиль именуется все-таки “поэтапным”.
Но палестинцы, по-видимому, решили, что время пришло, и судя по всему, не ошиблись. Вместо того, чтобы приостановить выполнение соглашения Уай и обусловить ход дальнейших переговоров отказом от обсуждения проблемы беженцев 1948 года, израилитяне сами начинают в эту проблему втягиваться.
Так Йоси Кац (Исраэль Эхат), побывав в лагере беженцев Шуафат, заявил, что Израиль должен абсорбировать сотню тысяч беженцев 1948 года. Эти слова были встречены на палестинской улице с большим воодушевлением и нет сомнения, что благодаря им давление на Израиль в вопросе беженцев теперь усилится.
Доктрина израильских левых, согласно которой палестинцы почему-то никогда не смирятся с существованием Офры, но непременно смирятся с существованием Рамат Авива - рухнула.
Пора признать, что арабы смирятся лишь с существованием того сионистского образования, которое не будут способны уничтожить. Пора сосредоточиться не на проблеме палестинских беженцев, а на предотвращении проблемы беженцев еврейских.
Все мы помним высказывание Барака, что если бы он родился палестинцем, то примкнул бы к террору. Между тем ему бы стоило провести другой мысленный эксперимент - более близкий и более естественный: Бараку следовало бы задуматься над тем, как бы он повел себя на месте Арафата.
Если бы Барак это сделал, он бы не столь оптимистично взирал на перспективу начавшихся недавно переговоров о постоянном урегулировании.
Последние многочисленные заявления палестинских лидеров о необходимости возвращения Израиля к границам 1967 года были расценены у нас как прием восточного рынка: т.е. как ритуальное заламывание заведомо несоразмерной цены (ведь палестинцы подразумевают отказ Израиля даже не только от Офры с Бейт Элем, но и от многих еврейских кварталов Большого Иерусалима).
Между тем требование Арафата как раз отвечает всем требованиям цивилизованной торговли. Называя несоразмерную цену, Арафат ведет себя совершенно адекватно, поскольку вообще не заинтересован в сделке.
В предоставленных ему Рабином - Пересом условиях Арафат просто не может стремиться к достижению соглашения с Израилем.
Он заранее предпочтет любые границы палестинского государства, проведенные самими израилитянами, любым границам согласованным с ними. Ведь тогда на теле Палестины останется кровоточащая рана, служащая источником вдохновения для дальнейшей борьбы.
Какие бы “согласованные карты” не составлял Барак со своим советником Шило Галем, они заведомо не устроят Арафата.
И дело тут не в бурном террорристическом прошлом палестинского лидера. Так на месте Арафата повел бы себя всякий вменяемый политик, отстаивающий интересы своего народа. Иными словами, так бы себя повел даже и Барак.
В том случае если бы Арафат оставался в Тунисе, соглашение о “постоянном урегулировании” с ним, возможно, и удалось бы достигнуть. Однако после того как боевиков ООП в виде “аванса” впустили в Израиль, вооружили и передали им власть над всеми населенными арабскими пунктами ЕША, у Арафата не осталось ни малейшего интереса приходить к какому-то соглашению.
Даже евреи долгое время не хотели делить землю с палестинцами, даже израилитяне стремились добиться от палестинцев всего лишь автономии! Так с какой же стати ждать от Арафата, что он пожелает евреям чего-либо большего чем автономию?
Если евреи сошли с ума и добровольно решили поменяться силовыми позициями с арабами, то с какой стати арабам брать с них пример? Сумасшествие - болезнь не заразная.
Итак, если евреи вдруг захотели поделить Землю, то это не значит, что Арафат ставит перед собой такую же цель. Зачем ему, в самом деле, соглашаться на то меньшее, которое он и без того имеет (палестинское государство), если несогласие облегчает ему возможность добиться гораздо большего (уничтожение государства Израиль)?
Просачивание террористов, поднятие вопроса о беженцах 1948 года на всех международных форумах, поддержка сепаратистских настроений израильских арабов - эти и многие другие меры могут со временем окончательно надломить Израиль. И это в то время как палестинцам не угрожает ровным счетом ничего!
Ставка Норвежского соглашения на “положительную динамику” в отношениях с палестинцами - прекраснодушная утопия. Перефразируя Кастелио, я бы сказал так: впустить в Израиль Арафата - это не значит примириться с палестинцами, это значит лишь впустить в Израиль Арафата.
Я не отрицаю, что на Арафата могут влиять также и другие факторы, в конечном счете способные заставить его прийти к “согласованным границам”. Я не могу поручиться, что в какой-то момент под давлением Америки палестинцы не подпишут какой-либо долгосрочный промежуточный вариант урегулирования. Однако, если это даже и произойдет, то произойдет не благодаря, а вопреки Норвежскому соглашению.
После прихода к власти Эхуда Барака все ждали решительного прорыва на переговорах с Сирией.
Но вот прошло несколько месяцев, а вместо “прогресса” мы слышим повсеместное выражение скепсиса. Недовольство Асадом сегодня высказывают все без исключения левые политики. Даже такие заоблачные голуби как Перес и Вайцман обвиняют сирийского диктатора в нежелании заключать мир.
Но чем они собственно недовольны? Условия Сирии были им давно хорошо известны. Еще при Нетаниягу Асад требовал “продолжить переговоры с той точки, на которой они были прерваны” (кстати говоря, им самим). Причем под такой точкой понимались слова Кристофера о том, что Рабин говорил о возможности отступления Израиля до вод Кинерета.
Итак, в требованиях Асада нет решительно ничего нового.
Вроде бы надо срочно соглашаться, пока он не одумался и не потребовал еще чего-то, Галилею, например. Однако голуби почему-то вдруг дружно возмутились.
В чем дело? Почему такая негативная реакция? Ведь никто не отрицает, что Рабин (на которого вообще принято равняться левым израильским политикам) действительно сказал Кристоферу о возможности такого отступления.
Да и наконец, почему именно выход Сирии к озеру Кинерет должен являться камнем преткновения?
Да, при таком отступлении Израиль теряет 30% своих водных ресурсов, но ведь снявши голову по волосам не плачут.
Отдавая Голаны, Израиль лишается ценнейшей стратегической территории и теряет столь необходимое ему жизненное пространство.
Наконец, - и это быть может самое главное, - Израиль превращает в беженцев почти 20 000 своих граждан, т.е. идет на преступную акцию, на беспрецедентное национальное самоунижение, могущее иметь самые катастрофические последствия.
Все это почему-то кажется левым политикам приемлемым и разумным, но вот лишиться 30% воды, на это они пойти не могут ни при каких обстоятельствах! Водой мы, видите ли, не торгуем!
Но ведь в отличие от родины и национального достоинства, воду как раз всегда можно купить у тех же турков!
Скажу больше, если бы можно было прекратить всякие разговоры о передачи Голан Сирии ценою потери 30% водных ресурсов, это не задумываясь следовало бы сделать.
Но почему же тогда голуби вдруг так уперлись? По-видимому, это какая-то особенность местной ментальности, которую простому репатрианту постичь не дано.
В сентябре 1993 года половина израилитян поверила в то, что подписанное Рабиным и Арафатом соглашение способно принести мир. Однако другая половина утверждала, что это соглашение - заведомая фикция, которая может закончиться лишь новой войной.
За истекшие шесть лет ясности в этом вопросе не прибавилось. Мы уже отдали палестинцам почти 40% ЕША (а за счет коридора, соединяющего Газу с Хевроном, даже еще и какие-то проценты “суверенного” Израиля), но так и не узнали, сможем ли с ними договориться; так и не выяснили, ожидает ли нас война или мир. Однако при всем том, что ясности в этом вопросе нет как и не было, соотношение между верующими в Осло и скептиками существенно изменилось.
Во всяком случае, после того как Ликуд продолжил реализацию Норвежского соглашения и тем самым признал, что это (как он его называл) “проблематичное соглашение” может иметь мирное разрешение, то в этом уверилась практически вся нация.
Об этом прежде всего говорит соотношение числа мандатов между Ликудом и Ихуд Леуми, т.е. между Ликудом, “уверовавшим” в Осло, и партией, занявшей его прежнюю “скептическую” позицию.
Перед последними выборами противники Осло расчитывали, что их голосов хватит хотя бы на 10-12 мандатов. Но действительность оказалась другой. Ликуд получил 19 мандатов, а Ихуд Галеуми всего 4.
Узнав о таком сокрушительном поражении, лидер этой партии, Бени Бегин, ушел от политических дел.
Признаюсь, что этот шаг выглядел для меня в ту пору каким-то досадным позерством. Более того, молчаливым согласием с тем, что “миротворцы” правы, т.е., что Норвежское соглашение может завершиться миром.
Ведь в противном случае Бегину просто следовало ждать, когда в несостятельности Осло убедятся все и рейтинг его партии резко поднимется. Ведь в этой ситуации Ихуд Леуми мог бы возглавить нацию независимо от того, сколько у него мандатов.
Однако последние события убедили меня в том, что моя оценка была весьма наивна: даже признав правоту правых, левые присвоят себе все их патенты.
Приступив к переговорам о постоянном урегулировании, Барак не произнес традиционного присловия, что “у мира не существует альтернативы”. Напротив, он объявил, что видит перед собой три варианта развития событий:
1. Достижение соглашения. 2. Достижение долгосрочного промежуточного урегулирования и 3. Полный срыв переговоров.
Собственно говоря последняя возможность допускалась Бараком и прежде, задолго до его победы на выборах, но всегда лишь в заявлениях для русскоязычной прессы.
В ту пору это представлялось мне всего лишь заигрыванием с “русскими”, славящимися своею правизной. Истинное лицо Барака я усматривал в его выступлениях перед ивритоязычной публикой, выступлениях, переполненых трескучими демагогическими лозунгами типа: “деньги больницам, а не поселениям”.
Но вот теперь, придя к власти, Барак вдруг громогласно объявил ивритоязычной публике то же, что в свое время шептал русскоязычной. Барак заявил о возможности срыва переговоров, т.е. о возможности военной конфронтации с ПА, заговорил о возможности отказа от Норвежского соглашения (второй вариант).
Фактически Барак произнес то же самое, что все эти годы неоднократно повторял Бени Бегин: переговоры могут довести нас до катастрофических уступок, но не избавят от войны. Напротив, они сделают ее более кровопролитной.
Если расхождения между Бегином и Бараком в этом вопросе и имеются, то лишь в оценке степени вероятности войны (которую, впрочем, никто из них так и не назвал).
Ну а теперь представим себе, что худшие опасения сбудутся. Представим себе, что старые прогнозы правых подтвердятся и все эти игры в Новый Ближний Восток закончатся большой кровью. Кто в этом случае возглавит нацию? Ханан Порат? Ганди? Кляйнер?
Разумеется, все тот же Барак. Все эти годы он и его соратники подталкивали страну к безрассудным односторонним уступкам, однако даже в случае полного провала своей политики они будут продолжать править.
Никто не привлечет к суду партию Труда, приведшую страну к катастрофе. Ну, а Ихуд Леуми будет по-прежнему ходить в “правых экстремистах”.
Итак, через шесть лет после подписания “мирного соглашения” с ООП и после передачи под ее контроль почти половины территорий ЕША, Израиль, наконец, решил для себя выяснить, можно ли вообще с этой организацией о чем-то договориться.
Судя по тому, что израилитяне услышали 13 сентября в заявлении Абу Мазена - это отнюдь не гарантировано. Причем скептицизм на сей раз выражают не только правые, но и левые политики. Сам Барак признал, что вместо “постоянного урегулирования” нас может ожидать “долгосрочное промежуточное соглашение”. А Хаим Рамон сказал, что это будет “долгосрочное промежуточное соглашение с элементами постоянного урегулирования”.
Что это за “элементы” постоянного урегулирования, догадаться нетрудно. Это те пункты палестинских требований, которые Барак в принципе согласен удовлетворить, а именно признание палестинского государства и передача под его контороль дополнительных территорий, сопровождающаяся ликвидацией по меньшей мере ряда поселений.
Таким образом можно ожидать, что единственным пунктом, по которому в ближайшее время можно ожидать “продвижения” (если оно не будет торпедировано отсутствием успеха в других областях), будет пункт дальнейших территориальных уступок.
На то, каковы будут масштабы этих уступок, может указывать способ ведения переговоров, а именно, будет ли идти речь о конкретных землях или о “процентах территорий”?
По-видимому, уже на встречах Бейлина с Абу-Мазеном и главным образом в Уай-плантейшен был создан черезвычайно опасный прецедент ведения переговоров о “цифрах”, о “процентах”, а не о конкретных территориях.
Насколько мне известно, явление это не имеет аналогов и напоминает скорее реалии из сферы каких-то соцобязательств, нежели из традиционной “рыночной” политики. Ведь обычно страны спорят и договариваются о заранее известных землях, нисколько не интересуясь при этом, на какую долю они увеличили или уменьшили свои просторы. Слышали ли мы, например, когда-нибудь, сколько процентов своих земель потеряла Германия в результате Второй мировой войны?
В этом отношении подписавшие Осло-2 Рабин и Перес вели себя еще вполне адекватно. О том, сколько процентов ЕША они передали Арафату, стали говорить только в связи с соглашением в Уай.
Как бы то ни было, но выторговав у Израиля N%, а не конкретные территории, примыкающие к тем или иным палестинским городам и селам, Арафат совершил определенную победу.
Прецедент был создан. И теперь возникает опасение, что последующие переговоры могут продолжаться в той же абсурдной манере, что битва будет вестись не за конкретные земли, а именно за абстрактные “проценты”.
Но в чем особенность такого спора? Почему он может быть невыгоден Израилю, ведь, казалось бы “цифровой” подход сохраняет нам возможность маневра?
Дело в том, что ведя переговоры о “процентах”, можно добиться ликвидации поселений, даже не поднимая об этом вопроса на самих переговорах, точнее не произнося этих режущих слух слов.
Нередко эвфемизмы достаточно эффективно помогают скрыть истинные планы, помогают усыпить бдительность тех, кто мог бы этим планам воспротивиться.
До сих пор среди израилитян негласно предполагалось, что раздел между двумя народами должен пройти по месту их основного проживания (“мы здесь, они там”), что помимо стратегических соображений должен учитываться также и этот естественный фактор. Но такой подход совершенно не устраивает Арафата. Ведь такого естественного разделения народов по месту их проживания он уже добился: земли, на которых преимущественно проживают евреи, и земли, на которых преимущественно проживают арабы - уже поделены, поделены в ходе промежуточного соглашения!
42% территорий (зоны “А” и “В”), которые должны оказаться у палестинцев после реализации соглашения Уай - это все земли основного проживания арабов плюс немалые пустынные территории, соединяющие отдельные анклавы. Добавление 10 - максимум 20% обеспечит дальнейшее слияние этих земель, обеспечит создание единого территориально - цельного палестинского образования.
Оставшиеся территории, составляющие 40-50% ЕША, местами пусть и неплотно, но заселены преимущественно евреями, и в дальнейшем их совершенно естественно было бы видеть в составе государства Израиль. Во всяком случае сохранить эти территории в принципе входит намерения Эхуда Барака.
Однако спор на такой “географической” основе совершенно не устраивает Арафата, и он предпочтет вести торги именно о “процентах”, сразу заломив уже знакомые нам 100%.
Ведя споря на языке цифр, Арафат заведомо может добиться лучших для себя результатов.
В наш компьютерный век границы вычерчивает не человек, а пентиум. И палестинцы и израилитяне уже давно изучили все мыслимые “конфигурации”. Арафат отлично знает, сколько “абстрактных” процентов нужно запросить, для того чтобы развалить
все израильские надежды на сохранение поселенческих блоков.
Так настаивание палестинцев на передаче им дополнительных “критических” 2-3% (13 вместо 10, на которые первоначально соглашался Нетаниягу) территорий было равнозначно принятию израильской стороной вполне “стратегического” решения: или удушить десяток поселений, или передать Арафату пустынные земли.
Как известно, Нетаниягу выбрал второе, решившись передать палестинцам на промежуточном этапе соглашения треть Иудейской пустыни, Барак - как будто бы первое, т.е. он предпочел отрезать от “большой земли” около 10 поселений.
В настоящий момент позиция Израиля выражена вполне географически определенно. На стадии постоянного урегулирования Барак надеется сохранить за Израилем Западную Самарию, Гуш Ацион, поселения вокруг Иерусалима и Иорданскую долину с прилегающими склонами самарийского хребта. Эти территории составляют по меньшей мере 40% Иудеи и Самарии.
Если Барак проявит в этом вопросе твердость, то мы, по всей видимости, будем слышать сами эти географические названия, а не их цифровой код - 40%.
Однако если Барак вслед за Бейлиным допускает возможность уступки в этой области, то мы услышим о злополучных процентах (по Бейлину - это 5-10% в обмен на эквивалентную площадь в Негеве).
Нужно думать, что если по ходу переговоров Барак откажется от населенных евреями и стратегически важных территорий, то предварительно он перейдет с конкретных их названий на соответствующие цифровые эквиваленты.
Итак, каким бы числом Барак не кончил, начав с этой цифры - 40%, мы должны знать, что если из его речей полностью исчезнут географические наименования и останутся только “проценты”, то значит, Израиль стоит на пороге своих самых роковых уступок.
Сколько существует антисемитизм (являющийся специфическим идеологическим феноменом христианского мира, а не просто разновидностью неприязни к чужакам), столько существуют евреи - антисемиты.
История знает множество выкрестов - яростных гонителей своих соплеменников. Евреи - отступники приложили руку и к распространению обвинений в кровавом навете (Теобальд 1144 г.) и к оклеветанию священных еврейских книг (Донин 1239 г., Пфеферкорн 1516 г.).
Новое время породило совершенно новый тип отступничества, такого же нетерпимого и агрессивного, как и сам новый тип антисемитизма.
Примеров евреев - антисемитов нового типа можно привести немало, начиная со Спинозы, в значительной мере повлиявшего на становление светского антисемитизма, и кончая Эфроном-Левитиным, развившем идею всемирного еврейского заговора на страницах повести “Среди евреев”, изданной еще за несколько лет до появления “Протоколов сионских мудрецов”.
Весьма характерна также и история служения виртуоза Йосефа Рубинштейна музе Рихарда Вагнера.
Рихард Вагнер, как известно, был убежденный антисемит: “Я считаю еврейскую расу прирожденным врагом человечества и всего благородного на земле”, - писал он в одном частном письме. А его программный антисемитский труд “Иудаизм в музыке” завершается таким воззванием к еврейскому народу: “Подумайте, что существует одно единственное средство снять проклятие, тяготеющее над вами: искупление Агасфера - уничтожение!”
Музыкант Рубинштейн, ознакомившийся с “Иудаизмом в музыке”, полностью признал правоту немецкого композитора и написал ему, что видит перед собой две возможности: осуществление обращенного к нему призыва (“уничтожение”) или же служение музыке у ног Вагнера. Вагнер милостиво принял раскаявшегося грешника, и тот на протяжении многих лет играл в его оркестре.
Но интересно даже не это (в этом оркестре подвизалось немало и других евреев, честно искупавших свое родовое проклятье), интересно то, что Рубинштейн оказался все же абсолютно последовательным учеником Вагнера, ибо после смерти автора Лоэнгрина он выполнил его духовное завещание и покончил с собой на его могиле.
В наше время эстафету еврейского антисемитизма перехватили левые израильские радикалы, главным образом представители движения Шалом Ахшав. Прикидываясь миротворческой правозащитной организацией, Шалом Ахшав последовательно поддерживает в арабо - израильском конфликте палестинскую сторону. Борясь за сохранение каждого незаконно построенного арабского дома, эта публика иступленно призывает к ликвидации законно появившихся еврейских строений (“незаконные” строения уничтожаются гражданской администрацией еще до того, как про них узнает Шалом Ахшав, который, вопреки своей нерасторопности, собирает сейчас в США средства для мероприятия, названного им “антипоселенческий шпионаж” - “settlement watch”).
Но главными последовательными выразителями этого жидоедского подхода безусловно являются “новые историки”.
Эта историческая “школа”, учащая, что сионизм не более чем орудие колониализма, сформировалась на основе программных документов ООП и в настоящий момент выполняет приблизительно ту же миссию, которую выполнял Рубинштейн, служа в оркестре Вагнера. Эта “школа” подготавливает Израиль к уничтожению.
Дело в том, что труды “новых историков” потребляются не только самими представителями этой израильской академической секты. Эти труды предоставляют алиби для внешних воинствующих антисемитов. Благодаря этой “школе” Израиль начинает выглядеть как бы признающим, что он заслуживает уничтожения.
Как мы помним, недавно в Лос Анжелосе неонацист обстрелял из автомата еврейских детей. В его автомашине было найдено множество антисемитской литературы. В том числе там был обнаружен текст, посвященный “лживой сионистской пропаганде”, который представлял собой сборник избранных мест из статей профессора Бени Мориса из университета Бен Гурион. Перевод с иврита на английский был осуществлен другим израильским профессором, профессором Еврейского университета Исраэлем Шахаком.
Труды “новых историков” переводятся не только на английский, но и на арабский.
Соглашение Уай, как известно, предусматривает отказ палестинцев от разжигания ненависти и подстрекательской пропаганды. Соответствующая комиссия, в которую входят американцы, следит за состоянием дел в этой области. Однако когда эта комиссия отмечает бесчисленные нарушения, палестинцы ссылаются на “новых историков”. В самом деле, почему палестинцы не могут свободно говорить то, что открыто произносят израильские профессора с вершин своих кафедр?
Не пора ли нам вспомнить, что между свободой слова и клеветой, объявляющей себя “научной теорией”, есть легко уловимая разница? Например, во многих европейских странах можно попасть под суд за “исследовательскую деятельность” в области отрицания катастрофы. “Новые историки” уже давно заслуживают того, чтобы против них было возбуждено уголовное дело.
Однако до сих пор израильская общественность относилась к этому явлению с полным безразличием, невольно легализируя этот самоубийственный подход.
Впрочем, возможно, что одно событие последнего времени и произведет в этой области какие-то изменения. К началу нового учебного года министерство просвещения подготовило новый учебник истории для 10 класса, написанный доктором Эялем Наве из Тель-авивского университета.
В этом учебнике в адаптированном виде излагаются практически все основные мифы “палестинской революции”. Таким образом уже в этом году многие израильские школьники могут усвоить, что в 1948 году “израильские оккупанты” превосходили своих арабских противников и по вооружению, и по численности, и по организации, что в пятидесятых годах федаюны проникали в Израиль из-за ностальгических чувств, а не с целью убивать евреев. Наконец, что террор ООП возник как закономерная реакция на израильскую агрессию 1967 года (разумеется, в учебнике не указывается, что ООП была сформирована в 1964 году).
Так вот, как ни странно, появление этого учебника не прошло незамеченным. Во всяком случае возмущенные публикации появились не только в “Макор Ришон” и “Ацофе”, но и в “Едиот Ахронот”, и в “Аарец”.
Хочется верить, что инстинкт национального самосохранения наконец сработает, и израильское общество сумеет отмежеваться от своих антигероев.
Долгое время после подписания Норвежского соглашения оно казалось какой-то случайной исторической абберацией, каким-то сиюминутным помрачением. Абсурдность этого договора (стороны договорились договориться), его явная избыточность (интифада подавлена, Арафат - погребенный политический труп) - все это позволяло оценивать Норвежское соглашение как явление случайное, как поддающийся лечению идеологический вывих.
Однако с течением времени, после того как правый национальный лидер продолжил реализацию абсурдных "промежуточных договоренностей", возникло ощущение, что как будто бы еврейский народ махнул на свою историю рукой.
"Народ устал", - этот довод был извелечен левой пропагандой в первые же дни "мирного процесса".
Никакой народ не способен десятилетиями жить в состоянии мобилизации - нашептывал израилитянам их внутренний голос.
И сегодня все больше начинает казаться, что это именно так.
Но действительно ли эта усталость связана исключительно с длительным воздействием враждебного окружения?
Не те ли же самые настроения распространяются сегодня и среди других народов?
Хайфский журналист Константин Фрумкин, печатающийся в Вестях Севера и в журнале "22", в свое время опубликовал статью в журнале Дружба Народов, под названием "Усталость нации".
Фрумкин анализирует в этой статье состояние духа послеперестроечных россиян. Он отмечает у них общую апатию, опустошенность, восприятие своего положения в неадекватно трагических тонах.
Одновременно автор выражает уверенность, что фашизм России не угрожает и не угрожает именно по причине всеобщей апатии.
Он пишет: "Для того чтобы появился фюрер, необходимо, чтобы народ был способен к культовым чувствам, чтобы он мог выдвинуть искренних и хотя бы отчасти бескорыстных последователей и поклонников вождя. У нас же даже такие претендующие на фюрерство политики как Жириновский, не могут составить свою штаб-квартиру ни из поклонников, ни даже из сторонников - только из просто сотрудников."
Автор связывает это явление усталости с самыми разными факторами, в частности с последствиями длительного коммунистического правления, выжавшего из нации все силы.
В этих доводах, вероятно, есть своя здравость (как есть здравость в утверждении, что ни один народ не может десятилетиями жить в состоянии мобилизации). Однако если взглянуть на другие народы, то может создаться впечатление, что патологическая усталость охватывает сегодня так же и их.
Повсюду в мире нации как будто бы все больше теряют стимулы для борьбы, все больше утрачивают способность к "культовым чувствам". Слова Трумпельдорфа "хорошо умереть за родину" кажутся сегодня "старомодными" не только израилитянам. Повсюду в мире люди сегодня считают, что гораздо лучше умереть от спида или от рака.
Все мы видели, как держался на суде вождь курдских террористов. Разве бы он так себя вел, попадись он двадцать лет назад? Да и приговор над ним не привел к всплеску насилия. Похоже, что курды устали бороться за свою независимость не меньше, чем израилитяне.
Нет былого энтузиазма и среди палестинцев, хотя их дело вроде бы на подъеме. Арафат сумел удержать своих подданных в домах во время солнечного затмения, поскольку это совпадало с их собственными предрассудками, но ему практически никогда не удается вывести палестинцев на массовые демонстрации.
А сербы? Когда НАТО начало бомбить Сербию и в ответ из Косова потянулись тысячи мусульманских беженцев, все разумные люди предрекли Клинтону поражение. Ведь опыт всех войн показывал, что если завоеватель не ставит своей целью полного изгнания или истребления какой-то нации, что если он только намерен диктовать этой нации свою волю, то рано или поздно он проигрывает.
Для полного провала операции Северо-атлантического союза, казалось бы, недоставало только наземной операции (тогда бы потянулись гробы с погибшими американскими военнослужащими). Но до нее, как ни странно, дело не дошло. После трехмесячных бомбардировок экономика Сербии действительно оказалась разрушена, но число погибших было незначительно - не более 1000 человек, т.е. число, соизмеримое с жертвами автодорожных аварий. Казалось бы, ради использования уникального исторического шанса (реконкисты Косовского края) можно было бы еще немного потерпеть. Но тем не менее сербы, которые всегда до сих пор сражались до последнего солдата, капитулировали.
Более того, после капитуляции улицы сербских городов наполнились демонстрантами, требующими отставки Милошевича.
Что ж, - скажет кто-то, - ничего плохого в этой эволюции нет. Индивидуальная жизнь стала цениться выше, чем жизнь коллектива. Это только к лучшему, это признак повзросления, признак укрепления ценностей европейской цивилизации.
Допустим. Однако во-первых, в отношении индивидульных ценностей также все обстоит не лучшим образом. А во-вторых, индивидуальные ценности всегда были каким-то образом сопряжены с ценностями общественными. Иными словами, индивидуальная жизнь наполняется смыслом только тогда, когда имеются ценности, за которые ее не жалко отдать. Этот парадокс известен довольно давно, во всяком случае с тех самых пор, когда фундаментальные человеческие ценности (честь, верность) впервые оказались под вопросом. И вот в этом отношении нынешний период отмечен каким-то явным спадом, какой-то явной фрустрацией.
Ситуация несколько напоминает ту, о которой рассказывается в Гемаре (Иома 72), когда мудрецы, устрашенные страстью Израиля к идолослужению, молили Всевышнего об ее искоренении, и добились того, что во всем мире спала снизилась открытость религиозным реалиям, в том числе из мира исчез также и дар пророчества.
Создается впечатление, что в наше время какие-то мудрецы, устрашенные тоталитаризмом, помолились об упразднении этого зла, и в результате повредили общую способность людей воспринимать национальные и духовные ценности.
О несовместимости политики и нравственности говорено много. В частной жизни один человек не может приноситься в жертву другому (как говорит по этому поводу Гемара: “твоя кровь не красней его крови”). В политике же постоянно делается именно это. В политике люди выступают не как люди, а как математические величины.
Почти каждое политическое решение аппелирует к “справедливости”, но практически определяется лишь групповыми интересами и балансом сил.
Однако эта потребность темных политических решений рядиться в белые нравственные одежды отнюдь не случайна. Ибо в действительности политика предполагает нравственность. Нравственность всегда присутствует в политике как граница вседозволенности, как то, что принято именовать “красной чертой”.
Настоящий политик всегда готов уйти от дел, всегда готов подать в отставку, если обнаруживает решительное расхождение между политическими интересами представляемой им группы и элементарными требованиями нравственности. Более того, такой шаг ожидается от него, причем ожидается не только с нравственной точки зрения, но и с точки зрения политической.
“Политический расчет” - понятие гораздо более сложное и сбалансированное, нежели элементарная продажность.
Например, Алекс Мицубиши поступил образцово продажно, но никто никогда не назовет его хорошим политиком, что видно уже хотя бы из того, что он не засиделся в кнессете (аналогичная судьба ждет, по всей видимости, также и Бронфмана с сотоварищем).
Но насколько нравственная составляющая важна в политике, особенно ясно демонстрирует история потери власти Беньямином Нетаниягу.
Надолго или нет, но Нетаниягу ушел из политики. Этим он как будто бы спас свою честь. Однако если бы он ушел чуть раньше, он, по всей видимости, спас бы еще и Израиль.
Никто не ждал чудес от правительства Нетаниягу, никто не надеялся, что Норвежское соглашение будет им дезавуировано, а Арафат и Перес отданы под суд. Но по меньшей мере одного от этого правительства ждали: от него ждали, что оно не станет выполнять безумных промежуточных соглашений, что оно решится передавать палестинцам территории только в порядке постоянного урегулирования и при получении всех необходимых гарантий безопасности.
На протяжении двух с половиной лет Нетаниягу пытался сохранять верность этому здравому принципу.
Однако когда дальнейшее проявление твердости стало угрожать стабильности его правительства, стало угрожать потерей власти, тогда Нетаниягу принял решение уступить всем требованиям американцев.
В результате он отдал Арафату не только почти все территории, где плотно проживают палестинцы, но и треть Иудейской пустыни, т.е. ту землю, которую ни одно правительство Израиля не намеревалось отдавать даже при постоянном урегулировании (сегодня ради сохранения этих территорий Барак идет на “удушение” 15 поселений). Более того, Нетаниягу согласился отменить то положение Осло, согласно которому палестинская автономия обязывалась выдавать Израилю террористов.
Но что самое прискорбное, подпись Нетаниягу под этим документом привела к полному разгрому национального лагеря.
Те идеи, которые когда-то разделял весь израильский кнессет, а в недавнее время - его половина, сегодня с грехом попалам разделяют четыре дерущихся между собой представителя Ихуд Алеуми!
Сегодня трудно найти левого лидера, который бы не критиковал Уай-соглашение справа. И это понятно, соглашение Уай было состряпано в худших традициях Осло (достаточно напомнить, что оно было составлено так, что должно было вступить в силу раньше, чем пройдет ратификацию в кнессете!).
Я не поручусь, что Барак не отдал бы больше того, что отдал Нетаниягу. Я этого просто не знаю, а гадать не хочу. Но я определенно знаю одно: позиция Израиля была бы сегодня несоизмеримо более выгодной, если бы Барак унаследовал не Уай, а отказ Нетаниягу идти на требования американцев.
Если бы Нетаниягу не играл в “большую политику”, а поступил бы в соответствии в минимальными требованиями его принципов и его совести, если бы он пошел на досрочные выборы, отказавшись от поездки в США - политический результат такого шага можно было бы признать блестящим, а сам бы он не нуждался ни в какой отставке.
До Норвежского соглашения вопроса о депортации поселенцев ни перед кем не стояло. В ту пору израильская общественность обсуждала совсем другую возможность - возможность трансфера палестинцев. При этом левые выходили из себя и уверяли, что лягут под танки, если будет отдан приказ об изгнании палестинских арабов. Однако этот мужественный акт гражданского неповиновения им явно не угрожал.
Израильские правые представляли себе возможным насильственное изгнание палестинцев только в одном единственном случае: в случае очередной арабской агрессии.
Те, кто серьезно говорили о трансфере, понимали его как результат экономического стимулирования.
Соответственно в ту пору говорили также и о "афраде", о "разделении". Вообще сам этот термин ввел в политическую жизнь именно Рехавам Зееви, а не Шуламит Алони и не Ицхак Рабин. "Вопрос лишь в том, - говорил в связи с этим сам Ганди, - где должна пройти граница этого разделения: к западу от Калькилии или вдоль реки Иордан" .
Однако после Норвежского соглашения ситуация круто изменилась, после Норвежского соглашения был поставлен вопрос о депортации не палестинцев, а поселенцев.
При этом выяснилось, что расхождение относительно будущих границ Израиля вовсе не единственное отличие между Моледет и Мерецом, и даже не главное отличие.
Выяснилось, что главное различие пролегает в степени радикальности их подходов. Если Ганди призывал лишь к экономическому стимулированию арабской эмиграции, то Сарид оказался полон решимости вышвыривать поселенцев из их домов силами ЦаХаЛа. Причем его решимость ни в ком не вызвала желание преградить своими телами движение танков.
Разумеется, периодически мы слышим утверждения, что большинство поселенцев - это поселенцы экономические, что если им предложить хорошую компенсацию, то они предпочтут покинуть и Голаны и ЕША. Но в действительности никто в Мереце на экономический фактор не расчитывает. Экономическими средствами можно ослабить, обескровить общину, но ее нельзя выкорчевать.
А как выяснилось, израильским “миротворцам” необходимо именно это. Оказалось, что согласно их политическому credo мир может наступить лишь в том случае, если Голаны и ЕША будут превращены в юденфрай, т.е. в край, полностью очищенный от еврейского присутствия.
Но важно при этом и другое: если план Сарида провести границу к западу от Калькилии (он еще до переговоров с палестинцами говорит о передачи им 90-95% ЕША) увеличивает риск войны, причем с самым трагическим для Израиля исходом, то план Ганди действительно мог бы привести Израиль к миру.
Его план, правда, всегда казался достаточно вздорным. Но ведь Новержское соглашение куда более абсурдно и невероятно, чем проект Ганди, а тем не менее оно неукоснительно воплощается в жизнь.
Если уж израилитяне вообще решили обращаться к маргинальным программам, то им безусловно следовало начать с плана Рехавама Зееви.
Кто знает, может быть дело бы и пошло. Ведь арабы такие же люди как и евреи, и если, как утверждается в ходе нынешней пропагандистской кампании, половина поселенцев готова (подразумевается, что за неплохую компенсацию) покинуть свои дома, то аналогичных результатов следовало бы ожидать и с палестинской стороны.
Это предположение может быть подтверждено множеством примеров. Так, известны случаи, когда арабские рабочие тайком от ООП и израильской гражданской администрации (т.е. по ночам и по субботам) строят на частных арабских землях дома для еврейских поселенцев. Владельцы не решаются продать эти земли евреям в открытую, так как могут пострадать от ООП, но после завершения строительства они расчитывают получить за них компенсацию.
В старом городе в христианском и мусульманском кварталах евреи начиная с 1978 выкупают у арабов дома. В настоящий момент их число приближается к сорока. Причем дома эти выкупаются по цене ненамного превышающую рыночную (максимум в полтора раза). А в Шилоахе, арабской деревне, располагающейся на склоне горы Сион, уже около тридцати владельцев продали евреям свои дома, причем большинство уже после подписания Норвежского соглашения. А ведь эти сделки угрожают их жизням.
Когда в Шилоахе начали выкупать дома, то тогдашний глава правительства Шамир категорически против этого возражал, видя в этом не столько практическое, сколько пропагандистско-провокативное предприятие. Но вот прошло менее десяти лет, и та часть Шилоаха, которая располагается на месте древнего града Давида, полностью изменила свой облик. Больше половины территории в этой исторической части сегодня принадлежит евреям.
То что произошло в этой одной отдельно взятой деревне, ясно показывает, что могло бы произойти в масштабах всей страны, если бы Рабин решил дать "шанс миру" не так, как его подучили Сарид и Бейлин, а так, как предлагал Ганди.
Во всяком случае ясно одно: уж если Израиль решил обращаться к экстремистским мерам, то начать ему все же следовало с более умеренных, более перспективных и главное, более сионистских.
Успешная военная карьера считается в Израиле наилучшим трамплином для вхождения в политику. Высокий престиж, широкая известность, наконец, материальная обеспеченность, сразу позволяющая включиться в предвыборный марафон - все это делает высокопоставленных генералов потенциальными политиками первой величины.
Однако стремительное политическое восхождение Йосефа Лапида ясно показывает, что журналистская карьера в этом отношении гораздо эффективней, нежели генеральская.
Присоединившись к Шиную за два месяца до выборов, Лапид придал совершенно выдохшейся партии, партии исходно не проходящей электорального барьера, 6 мандатов, т.е. ровно столько же, сколько дали партии центра 2 уважаемых генерала. Если же учесть, что при этом Лапид окончательно разгромил Цомет, перетянув его электорат, то это значит, что на политическом поприще один этот израильский журналист стоит трех генералов, двое из которых были главнокомандующими, а один министром обороны!
А ведь в журналистском мире Лапид отнюдь не звезда первой величины. Вздорный и провокативный, он всегда мог наскакивать и на левых и на правых, но при этом никогда не имел своей собственной позиции: от всех его нападок обычно веяло эпатажем и горлопанством. И вот оказалось, что один этот средний журналист стоит троих блестящих генералов!
Но почему же тогда другие журналисты не идут в политику? Почему в кнессете любого созыва не менее десятка отставных генералов, но нет отставных журналистов?
По-видимому, уход в политику для журналиста - это не взлет, а падение. Примерно такое же падение, как для крупного политика - обращение к дипломатической деятельности.
Ведь хотя власть журналиста над обществом не столь непосредствена, как у политика, она гораздо более могущественная. Не говоря уже о том, что эта власть не обусловлена волеизъявлением народа: как и монархов, журналистов не выбирают, их получают такими, какие они есть.
За примерами всевластия прессы ходить далеко не приходится. Поэтому я наугад беру несколько ближайших: После того как произошло два убийства в среде школьников, все разом заговорили о критической ситуации в этой области. Мы узнали, что только в этом году полицией было возбуждено более двух тысяч уголовных дел среди подростков на почве насилия. Сразу же были оглашены опросы, согласно которым большинство учащихся идут на занятия со страхом.
Израильские СМИ оказались перегружены обсуждением проблемы насилия среди школьников. Говорилось обо всем, однако при этом никем не оговаривалась одна деталь: все эти сведения, вся эта “статистика” относятся только к светским, а не к религиозным школам. Пресса говорила о светской системе образования с таким видом, как будто бы речь шла о каком-то вполне общем явлении.
Религиозные школы периодически привлекаются журналистами к ответу по самым разным поводам, но в данном случае о них почему-то никто не вспомнил.
Я не поручусь,что все учебные религиозные заведения в этом отношении одинаковы. Во всяком случае известно, что ряд государственных религиозных школ находится на вполне “общем” уровне. Но все это догадки. Никаких подробностей на этот счет услышать невозможно. Единственной радиостанцией, обращающей внимание на то, что в отношении насилия религиозные школы выгодно отличаются от светских, является Аруц 7.
Не так давно по этому же каналу сообщалось еще об одной истории, блестяще характеризующей могущество прессы: Все мы помним кампанию, развернувшуюся в конце мая против пиратских радиостанций, нарушающих - так нам рассказывали - связь пилотов с диспетчерами аэропорта.
Между тем, по данным Седьмого канала - те помехи, о которых шла речь в майских репортажах, были сделаны не пиратскими религиозными радиостанциями, а злоумышленником, работающим в системе государственного радиовещания. Этот человек сознательно подвергал опасности жизни сотен людей, для того чтобы скомпрометировать самочинное религиозное вещание.
Но официальная пресса, так бойко включившаяся в шельмование пиратского радиовещания, в данном случае явно не торопится удовлетворить право общества на получение информации.
Наконец, блестящий пример уже не царского, а поистине жреческого всевластия представляет собой недавняя передача Иланы Даян “Увда” (“Факт”), посвященная проблеме Голан.
Собственно говоря, речь в этой передаче шла не о Голанах, а о вере Иланы Даян в то, что если с голанского плата согнать поселившихся там 17 000 евреев, то угроза того, что саму ее прогонят из Тель-Авива, резко снизится. Для того, чтобы превратить эту свою проблематичную веру в “факт”, ведущая собрала на склоне Голан несколько своих единоверцев и предложила им высказаться на эту тему.
То, что проделала Илана Даян, явно относилось уже не столько к журналистике, сколько к магии, на худой конец, к массовому гипнозу. Телезрителям внушалось, что число сторонников отступления с Голан неукоснительно растет, и что скоро они составят большинство. Объявив всем своим видом, что это большинство уже можно считать достигнутым, Илана Даян вместе со своими единоверцами - земляками представили передачу Голан Сирии как дело давно решенное и исторически предопределенное. Демонстрировалась несколько интервью с обитателями Голан, в которых все как на подбор выражали уверенность, что уйти им придется, да они и не против.
Позицию тех, которые в отношении Голан (пока все же еще!) представляют большинство израилитян, выражало всего двое приглашенных. Но как водится, им высказываться не давали, постоянно перекрикивали и тем самым дополнительно подчеркивали проигрышность их дела.
Общепризнанно, что после подписания Норвежского соглашения Израиль претерпел разительные перемены. Из грозного и сильного противника, которого боялся и по-своему уважал весь Ближний Восток, государство евреев стало превращаться в затравленную деморализованную страну, на глазах теряющую самоуважение. В обществе стала нарастать апатия и фрустрация.
Посмотрим, например, как изменилось отношение израилитян к проблеме Голан.
Уже без малого двадцать лет как было принято решение об аннексии этого горного плато, а еще раньше там началась поселенческая деятельность, которая поощрялась всеми правительствами Израиля. До победы Рабина на выборах 1992 года подавляющее большинство израилитян не то что не поддерживало идею передачи Сирии этой территории, люди просто не могли даже вообразить себе, что такой вопрос может быть поставлен. Но сегодня количество сторонников отступления продолжает расти, и все большее число политиков утверждает, что в отношении Сирии нам предстоят “трудные решения”.
Сентенции такого рода просто обескураживают. В самом деле, почему раньше никто этих “трудных решений” не искал? Почему раньше мир с Сирией казался возможным только при условии, что Голаны будут израильскими? Да и о каком вообще мире с Сирией может идти речь? Эта страна - одна из омерзительнейших диктатур современности, жестоко преследующая любые формы инакомыслия. В ее 36 тюрьмах в невыносимых условиях содержатся десятки тысяч людей, тысячи из которых свободно можно квалифицировать как узников совести (напомню, что в брежневский период в лагерях и тюрьмах Советского Союза насчитывалось менее тысячи политзаключенных).
Если бы даже у Израиля имелись дипломатические отношения с Сирией, ему бы, пожалуй, следовало расторгнуть их в знак протеста против нарушения прав человека. Но наша сумасшедшая страна почему-то как раз хочет эти отношения установить, причем установить совершенно фантастической ценой, ценой отказа от стратегических территорий и превращения собственных граждан в беженцев!
Не удивительно, что главным аргументом в пользу отступления считается сегодня ливанская проблема. Слишком уж очевидно для всех, что никаких других выгод мирное соглашение с Сирией нам не предвещает. Более того, такого рода мирное соглашение даже существенно увеличивает возможность агрессии. Ведь плацдарм для этой агрессии возвращен, а сам мирный договор сулит Сирии улучшение взаимотношений с США и как следствие этого модернизацию ее вооружений.
Но что особенно поражает, так это то, что навязчивое стремление Израиля заключить дипотношения с Сирией резко контрастирует с ее собственным нежеланием этого делать.
Ведь только нежеланием подписывать мирный договор с Израилем можно объяснить то, что сначала Сирия запросила заведомо абсурдную цену (не только отступление с Голан, но и раздел озера Кинерет), а затем, когда на переговорах зимой-весной 1996 года выяснилось, что израильская сторона готова и эту цену заплатить, резко дестабилизировала обстановку в южном Ливане (Перес ответил тогда “Гроздьями гнева”, и переговоры оказались заморожены).
При этом следует отметить, что в данном пункте Сирия ведет себя как раз вполне достойно и адекватно. Асад совершенно здраво полагает, что если уж израилитяне так хотят вручить ему Голаны, то делать это им следует на основании соответсвующей резолюции ООН. Что же касается установления дипотношений, то по его мнению, это совершенно дополнительная и никак не связанная с войной и миром материя. У Сирии вообще далеко не со всеми странами установлены дипломатические отношения.
Так чего же хочет Израиль? Зачем ему понадобилось навязываться в друзья диктаторскому режиму? Зачем ему нужен этот “мир”, который лишает его водных источников и резко увеличивает опасность войны? Почему израилитяне предпочитают быть бедными и больными вместо того, чтобы оставаться здоровыми и богатыми? Чем вызвана эта нарастающая деморализация? Является ли она одним из последствий Норвежского соглашения? Или быть может мы имеем дело с каким-то давно прогрессирующим национальным недугом?
В свое время, когда Рабин впервые открыто заговорил о возможности “отступления с Голан” (сменив этими разговорами непродолжительную риторику о возможности “отступления на Голанах”), то его сторонники разом припомнили один малоизвестный исторический казус. Оказывается, сразу же после шестидневной войны Израиль уже предлагал Сирии вернуть все Голаны в обмен на мир. Просто тогда (как впрочем и сегодня) это предложение Сирию не очень заинтересовало.
Разумеется, отказаться от только что завоеванной земли значительно проще, чем от земли, осваиваемой на протяжении десятилетий, но все же предложение 1967-го года отдать сирийцам Голаны тоже кое-что значит, и в действительности вырисовывает динамику наших упаднических настроений в несколько ином ракурсе.
В свое время в самом начале “мирного” процесса в Окнах (21.04.94.) была опубликована статья “По ту сторону нормального поведения”, подписанная Александром Бен Акивой, в которой обращалось внимание на некоторые особенности еврейского национального характера, которые мне лично до той поры были совершенно неведомы. В ту пору, на заре Осло я еще считал израилитян спасителями еврейского национального достоинства и соответственно усматривал в соглашении с ООП роковой срыв древней мечты, а не развитие и углубление какого-то давнего комплекса.
Однако после той публикации я стал смотреть на ситуацию несколько иначе. Начиналась статья Бен Акивы следующими примечательными словами: “Мое знакомство с публицистикой оставляет желает лучшего, и я не уверен в том, что изложенное здесь уже не было в основном высказано раньше - и даже не раз... Скорее наоброт: странно было бы, если бы никто не обратил внимание на явление, столь очевидным образом из ряда вон выходящее...”
После этого вступления автор привел одно свое любопытное наблюдение, связанное с поведением израильских политиков в отношении к СССР: “С конца 1970 года - со времени моего непосредственного знакомства с жизнью страны - меня стали удивлять настойчиво повторяемые публичные заявления определенного рода, исходящие от наших официальных лиц. Суть этих повторов сводилась к горячему желанию восстановить дипломатические отношения (которые противная сторона отнюдь не собиралась восстанавливать), встретиться в любое время и в любом месте - например, у нас (когда никто и не думает к нам приезжать), или у них (никто и не собирается приглашать)... О том, что обращения эти были сугубо односторонними, нечего и говорить, но подобное определение слишком мягко и неточно: все они предназначались не просто какому-то игнорирующему нас невеже, но стране, самым грубым и действительно односторонним образом порвавшей с нами нормальные отношения и поставившей условиями этих отношений выполнение совершенно абсурдных самоубийственных для нас требований”.
Подтверждая свое наблюдение рядом других ярких примеров, автор приходит к выводу, что “время от времени наносить сокрушительный удар врагу мы можем, сохранять элементарное достоинство после победы на поле боя - очевидно, неспособны”. (Напоминаю, что статья была опубликована через полгода после подписания Норвежского соглашения, еще до того как Арафат был впущен в Газу, когда даже левым казалось естественным, что если он своих обязательств не выполнит, то опять отправится в Тунис)
Причем саму эту особенность израильских политиков автор возводит к самим истокам сионизма, подтверждая свой тезис следующими словами Жаботинского: “Политическая наивность еврея баснословна и невероятна: он не понимает того простого правила, что никогда нельзя “идти навстречу” тому, кто не хочет идти навстречу тебе”.
Бен Акива обращает внимание, что столь аномальное поведение можно сравнить только с той аномальной предвзятостью, которую выражает по отношению к Израилю мировое сообщество, и связывает две эти аномальности в единый комплекс. По его мнению, недостойное поведение Израиля в значительной мере провоцирует враждебное к себе отношение, подобно тому как субъекты с мазахистскими наклонностями пробуждают садистские позывы даже у нормальных людей.
“Мы склонны таким образом говорить об этнопсихологической стороне дела, о специфическом проявлении мазохизма в нашей национальной психике” - заключает автор.
Возможно, я тоже не лучший знаток публицистики, но все же кое-что читаю, и меня удивляет, что тема этой выдающейся и загадочной патологии еврейского национального характера если и затрагивается, то только вскользь.
Впрочем, в данной статье я сам поступаю точно таким же образом. Я обратился к этой теме лишь затем, чтобы отметить, что та постыдная болтовня о “трудных решениях” в вопросе Голан, которой сегодня предаются даже политики, слывшие некогда правыми, не плод какой-то неожиданной духовной деградации. В значительной мере это проявление какого-то глубинного национального комплекса, который является для сионизма врожденным.
А это вселяет определенный оптимизм. Ведь одно дело, когда мы изменям себе, отрекаемся от своей святыни, - в этом случае мы стремительно катимся вниз. И другое дело, когда мы продолжаем продвижение, будучи исходно помраченными каким-либо пороком. В этом случае мы совершаем серьезные ошибки, но наше нравственное ядро не задето, мы не отрекаемся от самих себя. Мы можем продолжать свое дело, и даже изжить свой порок.
Иными словами, диагноз нашего духовного недуга может оказаться другим: Возможно, мы не столько “сорвались в пропасть”, сколько стремительно приближаемся к тому испытанию, на которое обрекли себя с самого начала.
И кто знает, если в конце концов израилитяне все же сумеют сказать “нет” территориальным уступкам на Голанах, то не приведет ли это к какому-то духовному перелому, к какому-то исправлению национального характера?
С самого начала горбачевской перестройки раздаются призывы предать суду бывших коммунистических властителей. Ставя в пример Германию, исцелившуюся от нацизма в значительной мере благодаря Нюренбергскому процессу, многие бывшие советские диссиденты призывают провести аналогичный трибунал также и в России.
Едва ли кто-нибудь верит, что суд над коммунистами действительно может состояться, но вместе с тем многие считают, что сам призыв к нему не только нравственно, но и политически осмыслен. Ведь этот призыв не дает уснуть разуму и по меньшей мере предостерегает против новых духовно-политических авантюр.
Быть может, то предложение, которое я намерен сделать в этой статье, осуществимо в небольшей мере, чем суд над русским коммунизмом, но зато оно и никак не менее осмыслено.
Нет, я не призываю привлечь к суду Шимона Переса. От этого вполне можно было бы воздержаться даже в том случае, если бы такая возможность реально предоставилась. Однако совсем не спрашивать с архитекторов Осло непозволительная роскошь.
Да, Александр Македонский был великий полководец, но зачем же стулья ломать?! Вести с палестинцами мирные переговоры было необходимо и это делалось, но зачем же при этом воплощать в жизнь ООПовский план поэтапной ликвидации Израиля?
В результате мадридских переговоров к настоящему моменту можно было бы добиться окончательного раздела территорий на более лучших условиях, нежели они поделены с Арафатом в рамках временного урегулирования. Но даже не это главное. Дальнейшая перспектива начатых в Осло переговоров очень часто рисуется в откровенно апокалиптических тонах.
Разумеется, в сложившейся ситуации мы уже не можем отвергнуть Арафата в качестве партнера, но вместе с тем основная схема Осло должна быть пересмотрена. Израиль не сможет сохранить свою независимость, если он будет продолжать называть документ, подписанный в 1993 году Рабиным и Арафатом, “мирным соглашением”. Это не “мирное соглашение”, а фантастическое, беспрецедентное по своей безрассудности обязательство государства Израиль передать основные библейские территории террористической организации, ничего не получая взамен. Продвижение по пути Осло неуклонно ведет страну к катастрофе.
Сломить эту тенденцию можно только в том случае, если горькая правда будет осознана всем обществом и переговоры с палестинцами будут продолжены на принципиально иной основе.
Судить Переса и Бейлина совершенно излишне. Но что не излишне - так это добиться от этих политиков признания в том, что они совершили ошибку.
Совершенно недопустима ситуация, при которой Сарид и Барак требуют от Нетаниягу, чтобы тот извинился перед памятью Рабина, поскольку он, видите ли, сам теперь жмет руку Арафата. Нетаниягу пошел на это исключительно во избежании национального раскола, а не потому, что усмотрел в Норвежском соглашении крупицу здравого смысла. Итак, извиняться должен не Нетаниягу, а сам Барак. Но как этого извинения можно было бы от него добиться?
Если распределение сил в следующем кнессете будет не менее “правым”, чем в нынешнем, а Нетаниягу вновь будет выбран на пост главы правительства, то ему не следует автоматически идти на создание правительства национального единства. Правительство национального единства должно быть создано только при том условии, если партия Труда открыто признает, что Осло явилось ошибкой.
Как известно, Барак выработал с Нетаниягу общую платформу. Однако когда запахло досрочными выборами, лидер оппозиции заявил, что ему не о чем говорить с Нетаниягу. Барак предпочел досрочные выборы, понимая, что ничем не рискует. Ведь договор был уже у него в кармане, портфель министра обороны в правительстве национального единства в любом случае был ему гарантирован.
Но в политике так дела не делаются. Если Барак действительно проиграет на выборах, то за свой уже достигнутый с Нетанягу договор ему придется немного переплатить.
И Нетаниягу совершит серьезную ошибку, если запросит с Барака что-либо другое, кроме признания партии Труда в том, что Норвежское соглашение явилось авантюрой.
Все мы хорошо знаем цену предвыборным обещаниям. Однако в том случае, когда обещается что-то неблагоприятное, никаких веских причин для недоверия у нас, как правило, нет.
В отношениях с палестинцами Барак любит повторять о следующих “красных чертах” своей политики:
1. Иерусалим останется единой и неделимой столицей Израиля.
2. Нет - вражеской армии между Иорданом и Средиземным морем.
3. Нет - возвращению к границам 1967 года. Большинство поселенцев остается под израильским суверенитетом. Крупные блоки поселений войдут в суверенный Израиль, но отдельные изолированные населенные пункты будут “перенесены”.
Два первых пункта вызывают серьезные сомнения. В явочном порядке Иерусалим начал делить еще Рабин, его дело продолжает сегодня Нетаниягу. Трудно поверить, что Барак тот человек, который может положить этому конец (не взрывать же, в самом деле, из-за Иерусалима весь “мирный процесс”!).
Что же касается вражеской армии между Иорданом и Средиземным морем, то она уже расквартирована Рабиным и Пересом и в будущем не предвидится никаких действенных средств предотвратить ее оснащение самыми усовершенствованными видами вооружений.
Однако утверждение Барака относительно поселений настораживает и даже пугает своей откровенностью. Здесь тоже, разумеется, можно отметить определенное преувеличение. Так фраза “крупные поселенческие блоки” особенного доверия не вызывает. Не вызывает уже хотя бы потому, что целиком отрицается формулой “большинство поселенцев останется под израильским суверенитетом”.
И вот на анализе этой фразы и стоит подробнее остановиться.
В ЕША 150 поселений. Таким образом Барак мог бы с чистой совестью применить формулу “большинство поселений”, намеревайся он “перенести” только 74 из них. Но значит речь идет о заведомо большем числе.
Самое поверхностное знакомство с георгафией Израиля показывает, что сохранение половины поселений можно осуществить, удержав около 20-25% территорий. Таким образом если бы Барак намеревался сохранить за Израилем эту территорию, он бы так именно и сказал. Но он сказал “большинство поселенцев”. Какая же территория достаточна для выполнения такого предвыборного обещания?
В настоящий момент в ЕША проживает 170 000 человек. Иными словами Бараку достаточно оставить в своих домах 90 000, и он будет безупречно чист перед своими избирателями.
Но это число легко набирается за счет двух десятков населенных пунктов, которые можно удержать, сохранив около 5% территории!
Это показывает самый простой расчет.
В Гуш Ацион проживает 25 000 человек (численность населения я даю с незначительным округлением), в Гиват Зееве -10 000 , в Маале Адумим - 30 000, в Алпей Менаше - 5 000, в Эммануэле - 4 000, в Карней Шомрон 6 000, в Ариэле - 15 000. И того 95 000. Если к этому числу попутно прибавить Элькану (3200), Хашмонаим, Матитьягу и Нили (4000) и несколько других приграничных поселений, то численность поселенцев, проживающих на соответсвующих 5% территорий ЕША, может достигнуть 110 000 - 120 000.
Итак, как легко заметить, для того чтобы набрать “большинство поселенцев”, нет нужды сохранять какие-то там “крупные поселенческие блоки”, главным из которых, разумеется, является Иорданская долина.
Если бы Барак ориентировался не на этот минималистский саридовский уровень - 5%, а надеялся хотя бы на 20% (что равнозначно сохранению не только некоторых районов Западной Самарии, но и Иорданской долины), он бы сказал “половина поселений”, а не “половина поселенцев”.
“Большинство в один голос - учил нас Рабин - это тоже большинство”.
Соответсвенно и сохранение 5% ЕША за Израилем - это не возвращение к границам 1967 года.
Помню, как в прежней советской жизни меня удивил один отказник. “Я телевизора не смотрю, - сказал он мне - Такие вещи бесследно не проходят. Это все равно как некоторые, прежде чем упьются, говорят: “Да что я, пить не умею?”
Мне это было в диковинку. Как может вполне сознательный человек, отказник, опасаться влияния советской пропаганды?
Я тоже не смотрел телевизор, но по совершенно иной причине. Обычно я “зависал” перед экраном, переполняясь одним и тем же душераздирающим вопросом: “Да как же так можно врать?”
Допустить, что советский телевизор может мне предложить что-либо, что я бы мог воспринять в качестве довода, я был неспособен.
Однако сейчас, в Израиле, я часто вспоминают ту сентенцию своего приятеля в связи с израильским телевидением. С духовной точки зрения смотреть израильское телевидение действительно очень вредно. Наивен тот человек, который полагает, что эту отраву можно потреблять в неограниченных дозах, что систематический просмотр политических программ никак не скажется на его интеллекте и психике.
Во всяком случае каждый раз ему требуется специальное усилие, чтобы освободиться от пропагандистского дурмана. Приведу небольшой пример.
Недавно в одном из выпусков Мабата Хаим Явин в беседе с Ларисой Герштейн охарактеризовал репатриантов из СНГ как “экстремистов”, как “крайне правых”, и задался вопросом, с чем это может быть связано. Лариса Герштейн отвечала вполне здраво, в частности говорила, что репатрианты желают “выжить” и т.д. Но при этом характерно, что все основные параметры дискуссии все же задавались маститым журналистом. Как бы само собой подразумевалось, что русские действительно “экстремисты”, а он, Хаим, “умеренный” интеллектуал.
А ведь после такого сеанса телевизионного гипноза подразумеваемое входит в сознание “пациента”, и для того чтобы вернуться в нормальное состояние, ему требуется специальные интеллектуальные усилия.
Проделаем вместе с читателем эту небольшую черную работу. Зададимся вопросом, кого вообще следует именовать этим термином “экстремист”?
По-видимому, того, кто в стремлении реализовать свою политику заведомо отказывается учитывать чужие интересы (если они не подкреплены грубой силой). Таким образом экстремизм - это характеристика не столько взглядов, сколько методов. Вполне легитимно, например, желать национальной независимости, но совершенно недопустимо добиваться ее ценой геноцида соседствующей национальности.
Согласно этим формальным критериям, которых долгое время придерживались не только израилитяне, но и американцы, ООП - это именно экстремистская организация. В качестве ее главы Арафат несет прямую ответственность за гибель сотен мирных жителей. Более того, палестинские экстремисты совершали в Кувейте в 1990 году точно такие же преступления, которые в прошлом месяце совершили их сербские “единомышленники” в Косово. И совершенно непонятно, почему одних нужно привлекать к ответственности, а других вводить в ранг блюстителей закона, передавать им территории и награждать Нобелевской премией мира.
Итак, ООП является террористической организацией, а потому все те, кто способствовали ее признанию и легимации, должны расцениваться как левые радикалы, как экстремисты. Те же, кто (как в массе своей репатрианты из СНГ) противятся законными средствами этому признанию, являются умеренными.
Недавно партия Мафдал сформулировала свои новые политические принципы. Эта партия соглашается продолжать переговоры с Арафатом о постоянных границах, хотя и возражает против реализации соглашения Уай.
Как объективно следует оценивать подобную платформу? Если судить формально, то как крайне левую. Ведь эта платформа признает террористическую организацию в качестве партнера и намеревается продолжать по отношению к ней политику уступок. Это формально. Если же определить позицию этой партии исходя из реальной обстановки, то она должна быть признана умеренной.
Но поразительное дело - эту по своим объективным характеристикам вполне умеренную партию в израильском политическом лексиконе характеризуют как “крайне правую”, как ту самую “правоэкстремистскую” силу, на поводу у которой все это время тащился Нетаниягу!
Истина же состоит прямо в противоположном. Все эти годы Нетаниягу шел на поводу не у умеренных членов собственной коалиции, а у крайне левых представителей оппозиции, в частности он уступал давлению того же Барака.
И вот все эти банальности надо каждый раз воспроизводить сызнова как великие откровения, после того как четверть часа проведешь у израильского телеэкрана!