- ГЛАВНАЯ
- КНИГИ
- НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ
- ПУБЛИЦИСТИКА
- ПОИСК ПО ТЕМАМ
- Иудаизм и европейская культура
- Иудаизм и христианство
- Иудаизм – христианство - ислам
- Иудаизм и восточные религии
- Смыслы еврейской истории
- Иерусалимский Храм
- Антисемитизм
- Экзистенциализм
- Мужчина и женщина
- Природа и культура
- Право и правда сионизма
- "Мирный процесс"
- Арабо-израильский конфликт
- Израильская пресса
- ОБ АВТОРЕ
(еврейская камасутра)В этой книге рассматриваются общие вопросы брачных отношений в свете еврейской традиции. Представления восточных учений, посвященные супружеской и сексуальной жизни, пользуются широким признанием. Число людей, проявляющих интерес к камасутре, значительно выше общего числа лиц, интересующихся индуизмом. Вместе с тем лишь немногие знают, что иудаизм не просто уделяет большое внимание супружеской любви, но и мыслит ее как последнюю глубину бытия. Иудаизм в куда большей мере чем любая другая религия способен ответить на все те вопросы супружеской жизни, которые волнуют многих людей, но которые они порой даже не умеют спросить. |
ИЗБРАННЫЙ НАРОД
«Исааков комплекс»
Кто не знает, что иудаизм - это религия исключительно евреев, т.е. религия одной определенной нации. С этим положением легко согласятся и сами евреи, и антисемиты, и равнодушные к «еврейскому вопросу» непредубежденные люди. И все же это представление грешит некоторой неточностью. В действительности иудаизм понимает себя как религию всего человечества, в которой роль священников предоставлена одной нации - Израилю.
В самом деле, фундаментальный иудейский комментарий к Св.Писанию - Талмуд исследует требования Всевышнего по отношению к «гоям» так же внимательно и пристально, как и Его требования по отношению к евреям, а Иерусалимский Храм, в котором приносились жертвы не только за Израиль, но и за все народы земли, провозглашается пророком «Домом молитвы всех народов».
Иудеи верят, что, предписав евреям множество самых разнообразных заповедей, Всевышний одновременно наложил ряд требований также и на неевреев, ожидая от них преимущественно самостоятельного поиска истины. Так, если Израилю дан вполне четкий свод так называемых законов Моисея, то всем прочим народам, согласно иудейским представлениям, поручено собственное законодательное творчество. При этом иудаизм признает включенными в Божественный план все те законы и обычаи народов, которые строятся на принципах справедливости. Израиль и народы составляют в системе еврейской религии устойчивую пару.
Таким образом можно сказать, что «избранный народ» – это священники, служащие от лица всего человечества, но выделенные из него именно на национальной, родовой, а не на какой-либо другой основе.
Между тем священническая «родовитость» еврейского народа имеет свои особенности. Потомки Авраама, Исаака и Иакова дорожат своим происхождением не так, как им дорожат потомки аристократов, или потомки тотемических предков. Они дорожат им, как местом встречи с Богом. «Родовитость» еврейского народа неразрывно связана с его духовностью.
Тора приводит множество историй, показывающих, как Всевышний создавал «избранный народ», проникая в самую его плоть и кровь. Рассмотрим лишь один, кульминационный эпизод, а именно принесение в жертву Авраамом своего сына Исаака.
Суть этой истории следующая: на старости лет, после долгих испытаний Авраам получил благословенного сына, но в какой-то момент Всевышний повелел принести его в жертву. Авраам выразил полную готовность выполнить это жестокое и нелепое требование. Со своей стороны, убедившись в твердости намерений Авраама пойти до конца, Бог отменил свой приказ.
Ясно, что жертвоприношение Исаака не могло быть только «испытанием» верности Авраама, но что оно закономерно породило также и новую духовную реальность.
Фрейд объяснял происхождение примитивных тотемических религий убийством вождя племени и последующим вытеснением этого события из коллективной памяти. Эдипов комплекс лежит в основе, по мнению Фрейда, не только индивидуальной, но и племенной психологии. В конце жизни Фрейд попытался применить свой психоаналитический метод для объяснения возникновения иудаизма. В частности он предположил, что Моисей был убит взбунтовавшимся народом, что это событие было вытеснено из национальной памяти, а затем вернулось в коллективное сознание в форме веры в Мессию.
Но может быть, Фрейд ломился в открытую дверь? Может быть, для адекватного понимания иудаизма было бы правильнее проанализировать действительно описанные в Торе события, а не «вычислять» альтернативные? Разве не ясно, что абортированное заклание собственного сына должно повлечь куда более значимые духовные и психологические последствия, чем убийство вождя? Тем более, если память об этом заклании сознательно поддерживается в народе, а не вытесняется в подсознание. А ведь история жертвоприношения Исаака прочитывается религиозными евреями ежедневно! Уже одного этого факта было бы достаточно, для того чтобы заключить, что трепетность еврейских семейных уз коренится в «комплексе Исаака».
В самом деле, Исаак родил Иакова, прозванного впоследствии Израилем. Таким образом, Израиль родился из жертвы и существует на правах жертвы. Не только религиозное учение, но уже сам факт рождения направляют мысли еврея к Богу. Род и семья оказываются в Израиле преодоленными, но при этом сохраняются… в форме все той же семьи и того же рода. Именно в этом заключается смысл различных изречений Св.Писания, как например: «Я - Господь, обитаю среди сынов Израилевых» (Числ 35.34), или «ты народ святый у Господа Бога твоего, и тебя избрал Господь, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле» (Втор 14.2).
В этом просматривается коренное отличие иудаизма от христианства, начавшегося именно как интернациональное движение, в котором не было «ни эллинов, ни иудеев». В своем романе «Доктор Живаго» Борис Пастернак в следующих словах выразил смысл этой христианской идеи: «в том, сердцем задуманном, новом способе существования и новом виде общения, которое называется Царствием Божьем, нет народов, есть личности».
Это представление о великом интернационале, о едином человеческом братстве, пожалуй, в еще более рельефной форме проступило в секулярной культуре. В Новое время множество мыслителей резко выступили против национализма и даже патриотизма. Так, по словам Вольтера, «для мыслящего человека нет ни француза, ни англичанина: кто нас просвещает - тот наш соотечественник». Шопенгауэр в «Афоризмах житейской мудрости» писал: «…самый дешевый вид гордости - гордость национальная. Ибо кто ею одержим, обнаруживает этим отсутствие в себе каких-либо индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться, так как иначе ему незачем было бы хвататься за то, что у него общее с миллионами. У кого есть выдающиеся личные достоинства, тот, напротив, всего яснее видит недостатки собственной нации, так как они постоянно у них на глазах. А всякий жалкий бедняга, у которого нет за душой ничего, чем он мог бы гордиться, хватается за последнее средство - гордиться той нацией, к какой именно он принадлежит».
А вот что говорит Лев Толстой в статье «Патриотизм или мир?»: «…патриотизм есть пережиток варварского времени, который не только не надо возбуждать и воспитывать, как мы это делаем теперь, но который надо искоренять всеми средствами: проповедью, убеждением, презрением, насмешкой».
В контексте этого мировоззрения верность еврея своему происхождению выглядит банальным «пережитком варварского времени». Но это лишь видимость.
В том-то и дело, что когда еврей ценит свое происхождение и так или иначе стремится его сохранить, он парадоксальным образом культивирует именно свою человечность, а не свою «почву».
«Измаилов комплекс»
Скептики, разумеется, могут объявить библейскую историю о жертвоприношении Исаака вымыслом, «эпосом», они вообще могут считать патриархов не историческими лицами, а литературными персонажами. Но, по крайней мере, сами евреи искренне считают себя потомками этих «литературных персонажей», и явственно испытывают их влияние.
Разумеется, одного этого «литературного» влияния было бы недостаточно. Для того чтобы обладать качествами «избранного народа», необходимо действительно быть рожденным жертвенным отцом.
Как ни странно, но сама история произвела в этой области один любопытный эксперимент, подтверждающий подлинность библейского повествования. Через тысячелетия после того, как сказание о жертвоприношении Авраама было написано, и через столетия после того, как оно оказалось оглашено во всем цивилизованном мире, арабы вдруг выдвинули «альтернативную версию». Они объявили, что на самом деле в жертву был принесен не Исаак, а Измаил. В Коране имя принесенного в жертву сына не называется, но в Хадисах (предании) этим сыном объявлен именно Измаил, т.е. сын Авраама не от его жены Сары, а от ее служанки Агари. При этом излишне напоминать, что арабы верят в то, что они произошли от Измаила, так же твердо, как евреи верят в то, что они произошли от Израиля.
Но как не похожи образы веры двух этих народов, как не похожа жертвенность иудеев и мусульман! Евреи на протяжении веков гибли ради сохранения своей религии, мусульмане убивали других ради распространения своей. При этом умереть за ислам представляется мусульманам не столько подвигом, сколько глупостью. В случае угрозы жизни мусульманину рекомендуется не умереть, а отречься от своей веры. Это именуется «такия» - благоразумие. Под «шахидом» - мучеником - в первую очередь понимается воин, павший в войне с неверными, а не невинная жертва.
История сохранила множество случаев, когда еврейские родители собственными руками убивали своих детей, чтобы предотвратить их насильственное крещение. При этом хорошо известно, что они вдохновлялись именно жертвоприношением Авраама.
Арабские родители, произведшие на свет террористов-смертников и соглашающиеся с их действиями, также могут апеллировать к образу Ибрагима, вознесшего на алтарь своего сына Измаила. Но какое разительное отличие: еврейские родители жертвовали своих детей ради сохранения и прославления своей веры, мусульманские - исключительно для уничтожения «неверных».
Разве не является это различие иудейской и мусульманской самоотверженности ясным подтверждением, чья версия подлинна?! В отличие от «комплекса Исаака» «Измаилов комплекс» действительно характеризуется вытеснением, т.е. вытеснением из национальной памяти арабов травмирующей истории о том, что их праотец Измаил оказался отвергнут своим отцом Ибрагимом и изгнан в пустыню (Бытие гл.21).
Кого-то, впрочем, поступок Авраама может ужаснуть и оттолкнуть независимо от того, кого он на самом деле вознамерился убить – Исаака или Измаила. Кому-то готовность совершить нелепое человеческое жертвоприношение может показаться заслуживающим осуждения «фанатизмом». Не правильнее ли Аврааму было вообще отказаться от выполнения этого преступного приказа, никчемность которого вскоре признал сам Всевышний? Не правильнее ли Аврааму было поступить «по совести»?
Но дело в том, что источником совести является сам Всевышний, и когда Он открывается человеку непосредственно (как, например, тем, кто пережил околосмертный опыт), то совесть немедленно опознает свой исток и соглашается выполнять Его требования. Это положение очень ясно сформулировано создателем психотерапевтического метода логотерапии Виктором Франклом: "Инстанция, перед которой мы несем ответственность - это совесть. Если диалог с моей совестью - это настоящий диалог, то встает вопрос, является ли совесть все-таки последней или предпоследней инстанцией. Последнее "перед чем" оказывается возможным выяснить путем более пристального и подробного феноменологического анализа, и "нечто" превращается в "некто" - инстанцию, имеющую облик личности. Более того - это своеобразная сверхличность. Мы должны стать последними, кто не решается назвать эту инстанцию, эту сверхличность тем именем, которое ей дало человечество: Бог" +В.Франкл «Человек в поисках смысла» М. 1990. Стр 126
Понятно, что когда человек воочию встречается с этой Сверхличностью, его совесть соглашается со всеми Ее требованиями, какими бы неожиданными и нелепыми они на первый взгляд не казались.
«Избрание народа» многим видится вздорной и нелепой идеей, за которой не стоит ничего кроме самообмана, кроме «национального эгоизма».
Между тем, если мы допустим, что избрание еврейского народа осуществлено именно Сверхличностью, то нам не покажется зазорным искать в опыте еврейской религии последние тайны семейной привязанности и супружеской любви.
СМЫСЛ ПОЛА
Две жены первого человека
Вспомним историю создания мужского и женского полов, излагаемую на первых страницах Торы: «И навел Господь Бог крепкий сон на человека; и, когда он уснул, взял одно из ребер его («целотав»), и закрыл плотью то место. И перестроил Господь Бог ребро, которое взял у человека, в женщину, и привел ее к человеку. И сказал человек: сей раз это кость от моих костей и плоть от плоти моей; она будет называться иша (женщина), ибо от иш (мужчины) взята она. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и станут они одной плотью» (Бытие 2.21-24)
Итак мы видим, что если мужчина творился из праха земного, то женщина была произведена из самого мужчины. Это весьма существенный и оригинальный момент библейской концепции пола: брак, любовная связь потомков Адама и Евы держится за счет их выраженной асимметрии, в основе которой лежит женское чувство принадлежности мужчине. Мужчина счастлив тем, что владеет прекрасной женщиной, но при этом не вполне правильно говорить, что женщина владеет мужем, она именно принадлежит ему и именно в этом обретает свое счастье.
В трактате Талмуда Кидушин (5.б) обсуждается, какая брачная формулировка делает брак действительным. Так, если мужчина дает женщине деньги, или что-то эквивалентное им, и говорит: «этим ты посвящаешься мне», или «этим ты венчаешься мне», или «этим ты становишься моей женой», то брак признается свершившимся. При этом мудрецы спорят по поводу ситуации, в которой женщина принимает от мужчины деньги и говорит: «Этим я посвящаюсь тебе». Однако ситуация, в которой женщина предложит мужчине деньги и скажет «этим ты посвящаешься мне», даже не рассматривается.
Когда-то среди народов было широко распространено поверье, что человек уносит с собой в загробный мир весь свой скарб, все что он нажил; так что людей повсеместно хоронили вместе с их имуществом. В древнем Египте, как мы хорошо знаем, гробницы были подлинными дворцами, которые еще и сегодня потрясают воображение людей.
Но по мере того как иудейские ценности и представления распространились в этом мире, это поверье стало себя изживать. Некоторые легкомысленные христиане игнорируют заповедь своего Учителя: «не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровище на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут». Однако даже они признают, что нажитое ими в этом мире имущество в мир грядущий никакой контрабандой переправить невозможно. Даже эти нерадивые ученики признают, что в тот мир мы отходим только с «капиталом» своих духовных достижений.
Но в этой связи уместно отметить, что жена – это единственное «материальное» приобретение, которое человек забирает с собой из этого мира в мир иной. Действительно, с одной стороны брак считается «приобретением» (поэтому, в частности, еврейские свадьбы не проводят в субботу, когда покупки и продажи запрещены), а с другой признается продолжающимся в посмертии. Смерть, правда, разводит пару. Это, как мы знаем, признают даже католики. Однако этот развод условен. И если брак действительно состоялся, то все признают, что он продолжается также и на небесах.
Все нажитое нами в этом мире мы в этом же мире и оставляем. Все кроме жены. Жена – эта такое необычное, совершенное в этом мире приобретение, которое мы забираем с собой также и в жизнь грядущую.
Сказанное, разумеется, не следует понимать слишком буквально. «Экономический» аспект брачных отношений производен от «психофизического», и в принципе допускает определенные изменения, связанные с общим прогрессом человечества.
Женская эмансипация – это великое достижение последних веков. В своей основе женщина такой же человек, как и мужчина, и в качестве человека должна обладать всеми социальными, экономическими и политическими правами. Это положение неизбежно отражается также и на домашнем быту, на определенном перераспределении ролей внутри современной семьи и т.д. Однако в психофизической сфере, в сфере сексуальной «неравенство» мужчин и женщин полностью сохраняется, так как именно на этом «неравенстве» держится таинство брачного союза.
Феминистки категорически спорят с этим положением. Они настаивают на полном равенстве мужчин и женщин. Но их спор бессмыслен. Это не две позиции, это наличие и отсутствие некоего опыта, как беспринципность – это не альтернативный принцип, а именно отсутствие принципиальности.
Действительно, женщина, которая желает принадлежать какому-то мужчине, одновременно не менее любой феминистки не желает принадлежать всем остальным представителям сильного пола. Иными словами, этот опыт (нежелания принадлежать) прекрасно знаком всякой женщине, которая требует, чтобы закон защищал ее от сексуальных домогательств.
Но в том то и дело, что феминистка не ограничивается запретом сексуальных домогательств, она требует изменения общего отношения к ней как к женщине. Феминисткам по тем или иным причинам недоступен инстинкт нормальных женщин, и они не желают принадлежать никому.
Суть брака, возможность брака держится именно на ярко выраженном неравенстве полов. Сколько бы феминистки не пытались установить полное «равенство», природа продолжает громко говорить, кто владеет, а кто принадлежит. Феминистки, разумеется, могут сослаться на теорию относительности, согласно которой точки отсчета равноценны, и заверить нас, что с равным правом можно сказать и то, что мужское тело движется относительно женского, и то, что женское относительно мужского. Но даже если им оставить это утешение, возможность единения в любви всегда будет сохраняться только за счет того, что мужчина обладает, а женщина принадлежит. Брак всегда будет возможен именно за счет неравноценности точек отсчета. Безотносительно друг к другу мужчина и женщина равны, т.е. они в равной мере являются людьми и в равной мере могут обрести вечное блаженство. Однако если они удостоились создать пару, если они создают в вечности одну личность, то создают они ее только в соответствии с природой, согласно которой мужчина владеет женщиной, а не наоборот. А это положение и подчеркивается библейской историей о произведении женщины из ребра мужчины.
Рассматривая этот вопрос, невозможно не коснуться также и легенды о сотворении первой жены Адама Лилит, которая приводится в мистической книге Зохар. Согласно этой истории, первоначально Всевышний создал женщину так же, как и мужчину – из праха земного. Созданная таким способом женщина была полностью от мужчины независима. Причем согласно легенде, это обнаружилось уже на уровне их сексуальных отношений. Адам и Лилит не смогли совершить половой акт, так как не смогли договориться о том, кто из них займет господствующее положение: кто из них будет сверху, а кто снизу. Наконец, взбешенная Лилит покинула Адама и впоследствии стала вредить потомству Адама от Евы. Согласно народному поверью, Лилит промышляет демонизмом: она прерывает беременность, приносит вред роженицам; губит младенцев, а также искушает мужчин во сне.
Эта легенда дополнительно подчеркивает смысл библейской истории о создании женщины из ребра мужчины, не говоря уже о том, что она предвосхитила основные положения феминизма еще за столетия до его возникновения!
Две стороны человеческого рода
Итак, согласно библейской истории, женщина была произведена из человека путем отделения. Причем, согласно простому смыслу текста, в результате этого отделения человек остался тем же самым человеком, а не претерпел каких-либо драматических морфологических изменений.
В традиции иудаизма существует, правда, взгляд, согласно которому до отделения женщины человек представлял собой андрогина, т.е. сочетал мужские и женские признаки. Однако не менее принятым, а главное единственно интересным и продуктивным, является альтернативный взгляд: человек (он же мужчина) в результате разделения остался тем же человеком (Всевышний лишь «закрыл место», из которого отделил женщину), в то время как произведенная от него женщина представляет собой существо новое и радикально отличное от этого первозданного человека («перестроил ребро»).
Женщина – это иной человек, иной род человека. При этом знаменательно, что половые различия не ограничиваются детородными органами, но охватывают всего человека целиком. Мужчина и женщина – это именно два различные человеческие существа. Половая принадлежность опознается уже в каждом изгибе человеческого тела, в каждом лоскутке его кожи. Причем эти внешние различия являются как бы отражением и повторением различий душевных.
Так В. Розанов писал в этой связи: «Есть какое-то тайное, невыразимое, никем еще не исследованное не только соотношение, но полное тождество между типичными качествами у обоих полов их половых лиц (детородных органов) с их душою в ее идеале, завершении. И слова о «слиянии душ» в супружестве, т.е. в половом сопряжении, верны до потрясающей глубины. Действительно, «души сливаются» у особей, когда они сопряжены в органах! Но до чего противоположны (и от того дополняют друг друга) эти души! Мужская душа в идеале – твердая, прямая, крепкая, наступающая вперед, напирающая, одолевающая, но между тем ведь это все – почти словесная фотография того, что стыдливо мужчина закрывает рукой… В психике женской есть то качество, что она не жестка, не тверда, не очерчена резко и ясно, а, напротив, ширится как туман, захватывает собой неопределенно далекое; и, собственно, не знаешь, где ее границы. Но ведь это все предикаты ее органа и вообще половой сферы… Мужчина никогда «не наполнит ароматом» весь дом: психика его, образ его, дела его – шумны, но «не распространяются». Он – дерево, а без запаха; она – цветок, вечно пахнущий, далеко пахучий. Каковы души, таковы и органы!». (+Розанов В.В. Люди лунного света. Метафизика христианства. Спб, 1913 стр 39-41)
Это интересное наблюдение вместе с тем невольно пробуждает дополнительные вопросы и направляет ум искать более глубокого проникновения в смысл пола. Розанов лишь констатирует факт. Но гораздо интереснее понять, в чем состоит «идея» мужского и женского родов? Что скрывается за его «твердостью» и «прямотой» - и за ее «мягкостью» и «размытостью»?
В этой связи уместно обратить внимание на то, что слово, которое обычно переводится как «ребро» («цела»), имеет также значение «бок» и «сторона»! Иными словами, мужчину и женщину можно представить как две разные стороны одного прежнего человека.
Слова Торы можно понять в том смысле, что единый человек был разделен Всевышним так, что определенные его качества обособились и приняли независимое существование: один пол преимущественно оказался сильным, другой прекрасным, у одного преобладает разум, у другого чувства, один отражает явное в человеке, другой – сокровенное. Но корень этого разделения полов естественно усмотреть в том различии внешнего и внутреннего, которое явственно улавливается в рассказе о создании женщины из «стороны» человека.
Разъяв единую поверхность Первого Человека, Всевышний придал обособленное существование двум образовавшимся сторонам – внешней и внутренней.
Этому имеется одна наглядная аналогия: кольцо Мёбиуса – односторонний предмет. Мы привыкли воспринимать его как перекручивание обыкновенной ленты, т.е. как превращение двустороннего предмета в односторонний. Но представим себе обратную картину, представим, что первично существует кольцо Мёбиуса и что путем его рассечения получается двусторонний предмет – обыкновенное кольцо.
Может быть, тогда мы лучше поймем то, что описывается в Торе, а именно сотворение двух существ из одного, из «стороны» (единственной «стороны!») одного цельного существа.
Предмет, имевший одну сторону (поверхность), превращается в предмет, состоящий из двух сторон (поверхностей). Причем обе эти стороны расщепляются и приобретают независимое существование. И тогда увидев перед собой вынесенное во вне свое собственное сокровенное существо, мужчина восклицает: «Сей раз это кость от моих костей и плоть от плоти моей!» (Бытие 2.23)
Метафизическая эмбриология
На одном из ранних этапов эмбрионального развития животный организм (в том числе и человек) представляет собой так называемую гаструлу - полый шар, стенки которого образованы двойным слоем клеток (он возникает за счет «впячивания» внутрь бластулы – однослойного шара).
Кожа и мышцы человека развиваются из эктодермы (внешний слой гаструлы), в то время как внутренние органы развиваются из энтодермы (внутренний слой гаструлы).
Половые органы формируются одними из последних, причем и мужские и женские – из одних тех же эмбриональных элементов, способных взаимопревращаться под воздействием гормонов.
Разительная несхожесть, комплементарность половых органов, при том, что они имеют единую эмбриональную генеалогию, наводит на мысль, что сами они воспроизводят ту же логику двух поверхностей, которая ранее обнаружила себя в формировании эктодермы и энтодермы.
Возможно, этому и нельзя привести точного эмбриологического подтверждения, но на смысловом уровне вполне можно сказать, что так же, как ранее происходило образование эктодермы и энтодермы – так единая эктодерма расщепляется в мужском и женском существах на две поверхности: на внешнюю и внутреннюю.
Мужчина – это внешняя сторона единого цельного человека, женщина – внутренняя. Их внешности выражают внешность «сторон», внешность «боков», т.е. внешность внешнего и внешность внутреннего.
Половые органы - это как бы «шрамы», как бы места разрыва (прежде одностороннего «кольца Мебиуса»). И если для женщины это место соответствует поверхности всего того сокровенного сосуда, который принимает семя и вынашивает плод, то для мужчины – это его крайняя плоть.
При всей своей «явности» крайняя плоть, безусловно, весьма загадочное образование. Границы этого органа размыты и неуловимы, и при этом лишены какого-либо биологического смысла (о чем однозначно свидетельствует положительный медицинский аспект обрезания).
Единственный смысл, который можно усмотреть в этой оконечности мужского детородного органа – чисто метафизический: выворачиваясь наизнанку, она создает единую поверхность между мужским и женским телами (соответственно обряд обрезания означает некое «вечное заклание», т.е. пожизненное жертвенное рассечение единого брачного тела).
Стремление к интимной близости – это стремление двух обособленных сторон единого человека вновь воссоединиться, составить хотя бы на миг ту единую поверхность, которую имел первый человек.
Кто-то может сказать, что половое вожделение испытывают также и все животные, а все млекопитающие к тому же еще наделены и крайней плотью. А раз так, то является натяжкой связывать рассказ об особом создании женщины из «ребра» с организацией человеческих половых органов.
Но все дело в том, что для человека, в той мере в какой он человек, половая сфера насыщена глубоким смыслом. То, что мы именуем любовью, строится не на похоти, не на вожделении, а на поиске смысла («и прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен»). Иными словами, в животных лишь предвосхищено то, что только у человека становится духовной действительностью. Или другими словами, Всевышний лишь использовал форму половой расщепленности всего живого, для того чтобы наполнить ее смыслом личностным.
Как справедливо отметил Карл Маркс, «голод, удовлетворяемый с помощью когтей и зубов, отличается от голода, удовлетворяемого с помощью ножа и вилки». Как это ни парадоксально, но в отношении секса это положение справедливо вдвойне, и прежде всего как раз потому, что сексуальная потребность по-прежнему удовлетворяется людьми не с помощью орудий, а с помощью губ, рук, ног и т.д. Интимная близость - это единственное культурное действие человека, в котором орудием выступает его собственное тело, а значит, для того чтобы отличаться от зверя, он дважды обязан исходить из смысла.
Причем эта потребность осмысления столь сильна, что она обнаруживается не только на самом высоком, но и на самом низменном и вульгарном уровне. Половой акт не может быть для человека нравственно нейтральным, чисто физиологическим актом, каким он является у животных. Овладевая женщиной, мужчина либо любит ее, либо глумится над ней.
Соответственно порнография не могла бы являться профанацией, если бы женское тело не представляло собой великой тайны, насыщенной глубочайшим смыслом.
Мужская нагота может не на шутку испугать женщину (чего и пытаются добиться эксгибиционисты), но не может привести ни в трепет, ни в изумление. Во всяком случае женские чувства при виде обнаженного мужчины не имеют ничего общего с тем мальчишеским удивлением и потрясением, которое до старости лет может переживать мужчина, «увидавший тайком до колен приоткрытые женские ноги» (Шершеневич).
Тот сокровенный сосуд, который, согласно нашей гипотезе, представляет собой «место разрыва», является полостью, т.е. оказывается как бы укрывшейся внутри внешнею поверхностью тела. Но коль скоро внешность женщины - это внешность внутреннего, то тогда этот сосуд оказывается внутренностью внутреннего, оказывается самой трансцендентностью.
Соответственно те несколько линий, которые стягиваются к выходу из этого сосуда, образуют собой иную «крайнюю плоть», они знаменуют собой тот последний предел сокровенного, который еще дано воспринять извне. Однако при этом они также намекают на ту глубину, которая принципиально сокрыта от глаз, но открыта для того проникновения, благодаря которому восстанавливается единая поверхность. В этих линиях сосредотачивается та самая «загадочность», которая запечатлена уже в каждом движении, в каждом очертании женского тела.
В этом отношении замечание Розанова, что все устройство женского тела и ее души подобны устройству ее полового органа, осмысленно. Таким образом позволительно сказать, что в каждой точке своего тела, и в детородном органе в особенности, женщина выражает внутреннюю сокровенную сторону единого человека.
СУПРУЖЕСКАЯ ЛЮБОВЬ
Брак по-еврейски
Известно, что анатомические особенности человека по сути лишь отображают его духовное устройство, о котором в Торе говорится: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину – сотворил Он их» (Быт 1.27).
Действительно, согласно еврейской традиции, Сам Всевышний представляет собой единство Всесвятого, да будет Он благословен, и Шехины Его. Сам Всевышний мыслится имеющим мужской и женский аспекты.
Не удивительно, что и человек, являющийся Его образом, также считается полноценным лишь тогда, когда он представлен союзом мужчины и женщины.
Брак относится к фундаментальным экзистенциальным характеристикам человека. Так в Талмуде говорится, что когда человек достигает двадцатилетнего возраста Всевышний говорит: «когда уже этот человек женится, наконец». «Неженатый человек – не человек» - сказано в другом месте (Ибамот 63.а). «Женящийся как бы исполняет всю Тору» (+Мидраш Зута – Рут 4.11).
В мистической книге «Зоар» утверждается, что два керувима установленные на крышке ковчега завета (Исход 25.17-21) имели вид мужчины и женщины. Причем согласно «Зоару», присутствие Шехины между ними указывает на то, что лишь в супружестве человек достигает цельности и Божественного света.
В Мидраше Брешит Раба говорится, что с той поры как Всевышний создал мир, Он занят лишь тем, что сочетает супружеские пары. При этом мудрецы понимают этот мидраш в том смысле, что Всевышний сочетает все существующие в мире противоположности. Но это значит, что все противоположности сочетаются по тому же принципу, по которому сочетаются мужчины и женщины. Все диалектические полярности, и соответственно также и все духовные категории несут мужские или женские признаки, и всякий подлинный синтез возможен по образу супружества.
Согласно еврейскому видению, не существует парных категорий, которые не отличались бы прежде всего именно по своему полу. Так, например, адекватное отношение человека к Всевышнему описывается двумя чувствами: любовью и страхом. Эти чувства иногда сравниваются с парой крыльев, ибо только обладая двумя этими чувствами, можно подняться к Богу. Но одновременно каббала указывает, что эти чувства коренятся в разделении мироздания на два пола. Чувство любви – это мужское начало религиозного чувства, чувство страха - женское начало. Когда мы читаем в Псалмах слова: «Милость и истина встретились, справедливость и мир соединились» (85.11), то должны понимать, что помимо всего прочего здесь идет речь также и о духовном браке диалектических противоположностей, восходящей к двум именам Единого Бога: Элоким - женская категория, связанная с судом и Четырехбуквенное имя - мужская категория, связанная с милостью.
Здесь, по-видимому, уместно сделать некоторое разъяснение, каким образом женское начало связывается с судом и страхом, а мужское - с милостью и любовью. Ведь на первый взгляд, казалось бы, все должно быть наоборот. Причем уже даже чисто семантически. Так, например, качество Дин (Суд) именуется так же словом Гвура, которое часто переводят как доблесть. Между тем слово «гвура» однокоренное со словом «гевер» - мужчина. С другой стороны слово «милосердный» - «рахамим» производно от слова «утроба» - «рахама». Да вроде бы и самые общие интуиции говорят нам, что мужчина тверд и строг, а женщина мягка и уступчива. Как можно ей приписывать качество суда?
Дело в том, что мужское начало все подчинено волевой и личностной оценке, женское же начало связано также еще и с красотой. Иными словами, оно тяготеет к природе, тяготеет к некой надличной гармонии, которая в последнем пределе связана именно с качеством Суда. Красота образует один ряд с Судом через гармонию, через порядок. Красота выступает как последняя глубина Суда, как лик Нелицеприятного, как страсть Беспристрастного.
Но почему именно противопоставленность полов является ключом ко всем другим «противоположностям»?
Дело в том, что сочетание мужского и женского начал задает «тон» сочетаниям всех полярностей своей выраженной асимметрией. Действительно, пара «мужское – женское» - это заведомо асимметричная пара, где одна (женская) сторона производна, а другая (мужская) исходна, причем исходна прежде всего благодаря тому, что включает в себя обе стороны!
Это положение особенно наглядно можно представить в свете данных генетики. Действительно, как установила наука, мужчина всегда представляет собой результат сочетания мужского и женского начал (Х и У хромосомы), в то время как женщина - отдельная обособленная реальность (ХХ хромосомы). Благодаря этой особенности мужчины и женщины, «синтезируясь» между собой, не создают третьей реальности - андрогина, а размножаются. И этот принцип дополнительности мы узнаем во всяком продуктивном сочетании.
В этом отношении иудаизм заметно отличается от христианства, которое всегда имело тенденцию преодолеть половую различенность и тем более отказывалось признавать наличие этой различенности в Боге: «Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного, нет мужского пола, ни женского» (Галат 3.28).
Супружеская жизнь - это пункт, в котором церковь, назвавшая себя «Израилем по духу», фронтально противопоставила себя «Израилю по плоти». Хотя формально брак и признается церковным таинством, он издревле расценивался христианской традицией как уступка плоти, а не как религиозно осмысленное служение.
Причем это отношение сформировалось на самых ранних этапах церковной истории. Так, уже апостол Павел писал: «Хорошо человеку не касаться женщины. Но во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» (1 Кор 7.1-2). Т.е. брак - это просто лишенная всякого религиозного смысла дань плоти.
Как известно, Основоположник христианства не был женат, и нет христианина, который бы мог посчитать это случайным эпизодом его биографии. Более того, верующий христианин не может даже помыслить Иисуса женатым. Классический идеал христианства – это анахорет, идеал, который со временем рассыпался на множество светских прототипов, начиная Робинзоном Дефо и кончая Посторонним Камю.
В христианском сообществе человек со всеми своими особенностями и призванием к поиску смысла традиционно противопоставляется «миру», стригущему всех под одну гребенку. При всех несомненных достоинствах этой героической позиции, она обладает также и рядом издержек, одна из которых - настороженное и даже пугливое отношения к сексуальности, как к реальности заведомо природной и противной духовности.
Известно, что у некоторых мужчин, начавших свою половую жизнь с беспорядочных связей, нередко развивается невроз, характеризующийся двойственным отношением к женщинам, которых они делят на «мадонн» и «шлюх». Первые существуют для целомудренного поклонения, вторые - для сладострастных утех. Известно, что такого рода проблемы стояли перед Альфредом Мюссе, Александром Блоком, Жан Полем Сартром и некоторыми другими, вполне уважаемыми деятелями культуры.
Между тем корни этого комплекса можно усмотреть уже в самом контексте христианской культуры, которой свойственно видеть в сексуальности самой по себе потребительское отношения к человеку.
Тертулиан писал: «Брак – это не что иное, как вид разврата. Апостол, говоря, что супруги стараются угодить друг другу (1 Кор 7.33), не имел в виду угождения чистотою нравов, чего, конечно же, не осудил бы, но он говорил тут о нарядах, украшениях и прочих мелочах, посредством которых супруги стараются возбуждать друг друга к сладострастию. Желание нравиться внешне есть самая сущность плотской похоти, которая в свою очередь, есть причина прелюбодеяния. Но брак не уподобляется ли прелюбодеянию, не бывает ли следствием удовлетворения тех же желаний? Сказано: «Всякий, кто с вожделением взглянул на женщину, мысленно уже соблазнил ее» (Мф 5.28). Человек, ищущий брака с женщиной, не творит ли того же самого, хотя бы после и женился на ней? Да и женился ли бы он на ней, прежде чем посмотрел на нее с похотью? Ведь невозможно брать в жены ту, которой не видел и не возжелал. Неважно, что до женитьбы он не желал чужой жены: до женитьбы все жены – чужие, и никакая жена не выйдет замуж, если муж уже до брака не прелюбодействовал с нею взором…. Самое лучшее для человека – совершенно избегать женского пола». («О поощрении целомудрия» 9)
Стоит ли говорить, что подобное отношение немыслимо для еврейской религии. И Рамбам в «Мишне Тора» («Хилхот исурей биа» 21.9) пишет: «Человеку разрешена собственная жена. Поэтому все, что желает человек делать с женой – делает. И всегда может целовать ее в любое место, которое пожелает, и совокупляться с ней может любым образом, только чтобы семя не уничтожалось».
Небесные браки
Между тем все же было бы неправильно утверждать, что христианство не способно религиозно осмыслить брак. Во всяком случае современная церковь стремится реабилитировать супружеские отношения. Вот например, что говорится о браке в современном католическом катехизисе: «Поскольку Бог создал человека мужчиной и женщиной, их взаимная любовь становится образом абсолютной и нерушимой любви, какой Бог любит человека. Она является благой, более того, очень благой в глазах Творца (Ср. Быт 1, 31). Эта любовь, благословенная Богом, предназначена плодоносить и воплощаться в общем деле сохранения творения: И благословил Бог и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею (Быт.1, 28) +Катехизис Католической Церкви. М., "Истина и жизнь", 1998. С.378 (1604).
О христианских возможностях религиозного осмысления брака говорит опыт Сведенборга, безусловно, являющегося христианином при всей своей оригинальности и, даже можно сказать, надконфенсиональности. При этом остается лишь удивиться, в какой мере взгляды Сведенборга совпадают в вопросе брака со взглядами иудейскими.
Сведенборг неизменно касается брачной темы в каждой своей книге, но систематически излагает ее в сочинении «Супружеская любовь».
Он категорически не согласен с общехристианской идеей лишенной пола души: «Люди продолжают оставаться людьми после смерти, и они остаются мужчинами и женщинами, ибо мужское остается мужским, а женское женским, и они не могут обращаться одно в другое» (32)
А вот что говорит Сведенборг о грехе прелюбодеяния: «всякий, кто считает прелюбодеяние чем-то вполне приемлемым, то есть всякий, кто совершает его из убеждения, что это не есть грех, в сердце своем грешник и неверующий. Для человека супружеская любовь и религия неразделимы. Каждый шаг, сделанный из религиозных побуждений и ради веры, есть также шаг, сделанный ради супружеской любви и во имя супружеской любви» (80).
Согласно Сведенборгу, супруги продолжают совместную жизнь в небесах. Однако далеко не все удостаиваются сохранить свои установившиеся на земле браки: «Ни одна супружеская чета не может попасть на Небо, если супруги не едины внутренне или если они не могут быть заодно. Ибо их на Небе величают не двумя, но одним ангелом. Причина, по которой их не принимают на Небо, есть та, что в противном случае они не смогут там жить вместе – в одном доме, в одной спальне и в одной постели… Вот почему тот, кто подготовлен к тому, чтобы пребывать на Небе, может заключить брачный союз (лишь) с тем, чья душа настолько склонна к союзу с другим человеком, что хочет, чтобы у них было не две жизни, но одна. Вот почему в противном случае они разлучаются» (50).
Утверждая, что евреи способны лишь к природной, но не к духовной любви, так как в иудаизме допустимо многоженство, Сведенборг обнаруживает в этом вопросе досадную неосведомленность. В частности он не отдает себе отчета в том, что полигамные браки патриархов - Авраама и Иакова в первую очередь - создают для христиан такую же проблему, как и для евреев, которые фактически перестали практиковать многоженство еще до того, как возникло христианство, а с Х-го века наложили на него формальный запрет. Не подозревая, что иудаизм - это единственная религия, которой знакомо таинство брака в том смысле, который Сведенборг в него вкладывал, он объявил на брак полную христианскую монополию.
Однако при этом Сведенборг косвенно признает, что опыт супружеской любви в христианском обществе носит как раз совершенно вырожденный характер. Он пишет: «Истинная супружеская любовь встречается так редко, что людям неведомо, какова она на самом деле, они даже не представляют себе, что она существует, ибо состояние счастья накануне свадьбы сменяется впоследствии состоянием безразличия и апатии» (59)
Сведенборг также свидетельствует, что «одинокие находятся в определенной части Неба, поскольку атмосфера совершенного одиночества повреждает атмосферу супружеской любви, которая является атмосферой неба» (54).
Со своей стороны атмосферой ада является блудная любовь, построенная на союзе зла и лжи: «Ад весь погружен в нечистоту, всеобщим истоком которой является бесстыдная и распутная любовь, чьи наслаждения порождают нечистоты» (430)
Все по Сведенборгу существует в парности, например, воля и разум: «Одна воля ничего не может без рассудка, так же и рассудок ничего не может, не имея к тому побуждения» (87). Но главная пара это благо и истина. «Благо и истина пребывают повсюду, а следовательно, и во всех тварных объектах… Благо и истина являют собой не две вещи, но исходят от Господа как одно целое. Это означает, что повсеместность супружества исходит от Господа и охватывает всю вселенную от начала до конца, то есть от ангелов небесных и до земляных червей» (92)
«Две вещи исходят от Господа: любовь и мудрость. Они исходят от Него оттого, что они - это Он. И все что связано с любовью, зовется благом, в то время как все, что связано с мудростью, зовется истиной» (60).
Супружество - это именно Пара, никакие «треугольники» в мире истины невозможны. В этой связи уместно привести одно его свидетельство: «Однажды мне представился случай узнать, что такое тепло супружеской любви в полигамном браке. Я говорил с кем-то, кто представлял Магомета… После того как я некоторое время говорил с этим наместником Магомета, он прислал мне в подарок ложку из слоновой кости и другие предметы в знак того, что он и есть сам Магомет. В тот же миг мне была дарована способность ощущать тепло их супружеской любви. И я был поражен тем, что это было тепло дурно пахнущей общественной бани» (344).
Сведенборгу принадлежит также беспрецедентное откровение, что те, кто не нашли своего суженного в этом мире, находят его мире в грядущем. Сам никогда не бывший женатым, он пишет: «те, кто оставаясь одинокими, мечтали о супружестве, особенно те, кто безуспешно пытались жениться, если они духовны, их ожидает счастливое супружество, но не раньше, чем когда они попадут на небо» (54)
Что по поводу этого можно сказать? Поистине, даже в Израиле не встречал я такой веры!
Впрочем, существуют косвенные подтверждения этой веры Сведенборга «большими религиями». Действительно, и иудаизмом и христианством брак мыслится вечным, т.е. не прекращающимся с наступлением смерти. При этом обеими этими религиями смерть признается разводом, однако разводом лишь условным. Сама ситуация, в которой религия разрешает вдовцам и вдовам вступать в повторные браки, говорит лишь о том, что никто, по их мнению, не обречен в вечности оставаться в паре с нелюбимым человеком, как иногда случается в земной жизни по посторонним причинам. Но тогда получается, что по вере «больших религий», людям предстоит еще раз выбрать с кем им разделить вечность. А тем самым подтверждается утверждение Сведенборга о том, что в грядущем мире заключаются браки. Ведь сама возможность выбрать между своей первой и второй женой, предполагает, что человек может расширить круг потенциальных избранниц и предпочесть вообще третье лицо.
Явление это, впрочем, нельзя принять за что-то обычное. Если бы небесные браки осуществлялись только по принципу максимального соответствия, выявляемого в мире Истины, то смерть каждого нового человека приводила бы к полному перераспределению пар. Как явствует из слов Сведенборга, в небесные браки вступают прежде всего те, кто искали свою половину в земной жизни, но не обрели ее. Те же кто удостоились составить пару на земле, сохраняют свою близость и на небе.
В этом отношении повторные браки вдовцов достаточно проблематичны. Разумеется, человек может влюбиться в другую женщину, а поскольку смерть является условным разводом, то он вправе и повторно жениться. Но если человек был доволен своей первой женой, и по доброй воле не намеревался с ней разводиться, то чем тогда его повторный брак отличается от обычного двоеженства? Если муж действительно любил свою жену, то почему он не сохранил ей верность? Если он долгие годы ждал встречи с ней, даже не зная ее, то почему он не может подождать ее еще раз, уже будучи с ней знакомым? Зачем осложнять жизнь, ставя себя в мучительное положение двоеженца?
Не удивительно, что христианство всегда предубежденно относилось к бракам вдовцов. Взгляд иудаизма в этом вопросе, правда, другой. Согласно галахе, человек не должен оставаться без жены ни при каких обстоятельствах и развод, произведенный смертью, ставит его в ситуацию обязывающую к браку. Однако с одной стороны это не отменяет того положения, что в посмертии он окажется перед тяжелой дилеммой, а с другой, в иудаизме присутствует также и альтернативное отношение. Достаточно сказать, что в Средние века многие раввины считали, что вдовы мучеников не должны вступать в новые браки. И существует немало еврейских вдов и вдовцов, которым повторная женитьба представляется неуместной. Вот например, что рассказывается о вдове равви Авраама Ангела: «Равви Исраэль из Рижина рассказывал: «Через несколько лет после смерти равви Авраама Ангела его вдова, моя благословенная бабушка, получила брачное предложение от великого цадика равви Нахума из Чернобыля. Но Авраам Ангел явился ему во сне и посмотрел на него угрожающе. Поэтому равви Нахум оставил ее в покое» + Мартин Бубер «Хасидские предания» Москва 1997 Стр 119
Но каков смысл совместного сосуществования? Почему последовательный индивидуализм реализуется все же не в анахорете, а раскрывается именно в браке, именно в союзе двух индивидуальностей? Почему даже в романах, не славящихся своей высокой моральностью, авторы все же ведут поиск «настоящей, верной, вечной любви»?
Свидетели уникальности
Как уже указывалось, в Мидраше Брешит Раба говорится, что с той поры как Всевышний создал мир, Он занят лишь тем, что сочетает супружеские пары. При этом для иллюстрации необычайной трудности этого предприятия мидраш приводит историю о том, как удивившийся этим словам рабовладелец-язычник за один день переженил всех своих рабов, чтобы показать, что нет ничего проще, чем поженить мужчину с женщиной. Однако наутро он обнаружил, что все созданные им пары передрались, что все «молодожены» оказались друг другом недовольны (безусловно, это должно было сильно поразить воображение рабовладельца, который привык, что рабы умеют повиноваться, умеют подчинять свои желания своим повелителям).
Действительно, человека можно принудить ко многому, но его нельзя заставить полюбить. Любовь – это узнавание, это такое раскрытие уникальности другого, в котором одновременно постигается и раскрывается собственная уникальность. Супружество это как бы некое зеркало бытия, в котором человек узнает себя самого, подтверждает свое собственное существование и одновременно удостоверяет существование другого. Таким образом оказывается, что кетуба – брачный контракт – это в каком-то смысле верительная грамота собственного бытия.
Потребность парности, потребность брачной жизни – это одно из самых загадочных экзистенциальных свойств человека. Мы видим, что в таком, казалось бы, от начала и до конца природном инстинкте, как инстинкт сексуальный, присутствует явственный «сверхприродный» остаток, прозванный «любовью».
Мы даже не задумываемся, что его могло бы не быть, что люди могли бы случаться безо всяких проблем, как это принято в мире животных. Среди животных, правда, есть виды, которые, повинуясь своим инстинктам создают устойчивые пары. Но человек как раз существо сексуально увлекающееся, у человека такого рода инстинкт явно отсутствует (если бы он наличествовал, то классической европейской литературы просто не возникло бы). Тогда откуда это в нас? Почему человеческое существо даже воспитанное безо всяких «предрассудков» в соответствии с голосом своей плоти, в конце концов, все же стремится к постоянству, по меньшей мере имеет его ввиду? Почему такое несметное количество мужчин и женщин стремятся разделить между собой не только одну случайную ночь, а по меньшей мере целую жизнь, целую вечность? Почему в своей глубине личность стремиться состояться именно в паре?
Потому что именно в паре с другим обретается и подтверждается наша собственная уникальность. Виктор Франкл пишет: «В любви любимый человек воспринимается по самой своей сути как единственное в своем роде и неповторимое существо, он воспринимается как «Ты», и как таковой вбирается в собственную личность любящего. Как человеческая личность он становится для того, кто его любит, незаменимым существом, без которого невозможно обойтись, причем ничего не делая для этого со своей стороны. Человек, которого любят, «не может не быть» своеобразным и неповторимым, то есть ценность его личности реализуется. Любовь не заслуживают, любовь – это просто милость» + В.Франкл «Человек в поисках смысла» Москва 1990 стр 245
Разумеется, каждый наш ближний, каждый человек - это уникальная незаменимая личность. Однако дело в том, что в браке речь идет о некоем специфическом единении, в котором неподменимость дополнительно обнаруживается и подчеркивается.
Так, если незаменимая семья Рабиновичей сегодня занята, мы идем в гости к неподменимой семье Берковичей. Если неподменимый Шимон сегодня готовится к докладу, то мы едем на рыбалку с уникальным и неповторимым Рувеном. Есть люди, которые таким же образом воспринимают и своих сексуальных партнеров. Однако это означает по меньшей мере лишь то, что они не очень понимают, с чем имеют дело.
Любовь между мужчиной и женщиной - это не застолье и не рыбалка, при всем том, что за этими занятиями неподменимые человеческие души также общаются. Любовь между мужчиной и женщиной - это дело, в которое вовлекаются также и их тела, столь же неподменимые, как и их души. Таким образом в тех культурах, где сформировано представление об индивидуальности, тело мужа оказывается неподменимо для жены, также как и ее собственное тело. Тем самым в браке уникальность партнера переживается во всей мыслимой полноте, переживается как собственная уникальность.
Поясню это положение следующим примером. Нет сомнения, что человек познается и мерится своей жертвенностью. Если человек способен поделиться последним с другим человеком, он заслуживает глубокого уважения. Так, если кто-либо жертвует своим имуществом или даже собственной жизнью ради другого, мы высоко ценим его. Однако если кто-либо (как это принято у некоторых примитивных народов), из духа гостеприимства предложит кому-либо свою жену, то мы отнесемся к нему с недоумением и гадливостью.
С чем это связано? Почему в одном случае порыв поделиться воспринимается как подвиг, в другом - как моральное уродство? По-видимому, по той простой причине, что в одном случае индивидуальность раскрывается, а в другом - разрушается. Потому что в одном случае жертва приносится индивидуальностью, в другом жертвуется сама индивидуальность.
Любовь – это узнавание, это такое раскрытие уникальности другого, в котором одновременно постигается и раскрывается собственная уникальность.
Таким образом, брак является одним из важнейших критериев индивидуальности и ее мерой. Муж и жена - свидетели друг друга, свидетели взаимной уникальности и неподменимости. Не регулируя свои интимные связи браком и разводом, беспорядочно обмениваясь партнерами, люди разрушают собственную индивидуальность, подрывают основы собственной личности.
Супружеская неверность
Тора относит супружескую измену к одному из самых тяжелых преступлений: «Если найден будет кто лежащим с женою замужнею, то да умрут они оба: человек, лежащий с этой женщиной, и женщина эта, и истребишь ты зло из Израиля» ( Втор. 22.22)
Согласно общему талмудическому правилу, для того чтобы казнить за преступление, наказуемое смертной казнью, должны быть выполнены весьма специфические условия, а именно в сам момент совершения преступления преступник должен услышать от двух свидетелей, что его действия запрещены Торой, и ответить, что он знает это, но именно поэтому делает. Если же это условие соблюдено не было, то смертная казнь заменяется менее суровым наказанием.
В нашем случае измена влечет за собой полный запрет на интимную близость. Неверная жена становится запрещена как для своего мужа, так и для своего любовника, а ее дети, зачатые от кого-либо из них (после измены), будут считаться незаконными.
Тем не менее в свете упомянутой выше половой асимметрии уместно обратить внимание, что мужская и женская измена представляются Торой как два совершенно разных явления. Если женатый мужчина вступит в интимные отношения со свободной женщиной, то хотя его поступок и будет осуждаться иудаизмом, за него не только не положена смертная казнь, но он не влечет даже и обязательного расторжения того брака, в котором мужчина состоит. Этот вопрос полностью оставлен на усмотрение обманутой им жены.
Более того, Тора разрешает мужчине брать вторую жену, как сказано: «Если будет у кого-либо две жены, одна любимая, а другая не любимая…» (Втор. 21.15)
Как уже отмечалось, иудаизм вовсе не считает многоженство нормальным явлением. И не удивительно, что практика многоженства была в еврейском мире давно оставлена. Допуская многоженство, Тора просто идет навстречу человеческой слабости, как она делает это и в некоторых других случаях. Тем не менее само это допущение многоженства явно показывает, что Тора совершенно по-разному относится к мужской и женской измене.
Но почему одно и то же преступление сурово наказывается в том случае, если оно совершено женщиной, и практически никак не наказывается в том случае, если оно совершено мужчиной? Что значит эта асимметрия? Почему еврейский брачный союз не разрушается изменой мужчины, но разрушается изменой женщины?
По всей видимости, в этом двойном стандарте по отношению к мужской и женской неверности Тора учитывает, что женщина является покоящейся составляющей брачных отношений, а мужчина подвижной. Причем эта особенность пронизывает все уровни. Действительно, именно женщина, а не мужчина является той персоной, которая «задает» брак. В супружестве мужчина находится при женщине, а не наоборот, как может показаться на первый взгляд. Статической, покоящейся стороной брачных отношений, носительницей супружества и его вдохновительницей является именно жена.
Удивительно, но эта точка зрения не принята в обществе. Сексуальные отношения, их психология и социология - одна из самых популярных тем современного общества. Между тем даже у серьезных психологов трудно встретить такие наблюдения в этой области, которые можно найти у мистика Сведенборга. Приведу в пример следующий фрагмент из его книги «Супружеская любовь» (8.161): «Мужчины не замечают, что любовь, а следовательно стремление к соединению пробуждают в мужчинах женщины. В действительности они это отрицают. Это вызвано тем, что женщины поддерживают в мужьях убеждение, что любят как раз мужчины, а жены лишь принимают любовь...
Я видел убедительные доказательства тому в духовном мире. Однажды там была дискуссия по этим вопросам, и мужья, убежденные своими женами, утверждали, что именно они, а не жены любят, а что жены лишь принимают их любовь. Для того чтобы прекратить споры, все женщины, включая их жен, были удалены от мужей, и когда это произошло, сама атмосфера половой любви улетучилась. Когда это случилось, мужья впали в странное умственное состояние, какого прежде никогда не испытывали. И многие из них жаловались на то. Позже, покуда мужья оставались в том состоянии, женщинам позволили возвратиться, в том числе женам, и они нежно заговорили с мужьями. Но мужчины остались холодны к женским чарам. Они отворачивались от жен и говорили меж собой: «Что это за женщина?» И когда некоторые из женщин отвечали, что они их жены, мужчины говорили: «Что значит жена? Мы вас не знаем». Однако когда жены обиделись и некоторые заплакали из-за этой в высшей степени холодной бесчувственности со стороны мужей, атмосфера женского пола и супружества, которая была до того момента недоступна мужчинам, вновь пронизала их. Тогда мужчины мгновенно вернулись к своему прежнему состоянию ума – к тому, в котором одни любили супружество, а другие – женский пол. Это убедило мужчин в том, что ничто ни от супружеской, ни от половой любви в них самих не пребывает, но пребывает лишь в женах и женщинах. Однако после жены благоразумно внушили мужьям, что любовь пребывает именно в мужчинах и что лишь некая искра ее может перейти от них к самим женщинам».
У еврейства, избранного уже на уровне рода, ситуация несколько другая. Еврейский мужчина исходно содержит потребность в супружестве. Эта необходимость глубинным образом вложена в смысл его служения (как сказано в Талмуде, «женящийся как бы выполняет всю Тору»). Но в общих чертах характер взаимоотношения полов, описанный у Сведенборга, присущ также и потомкам Иакова.
Что же касается Эсава, призванного не столько к религиозному служению, сколько к творческому освоению мира, то здесь наблюдение Сведенборга на удивление точно: в нееврейском, т.е. по преимуществу природном мире инициатором брачных отношений практически полностью оказывается женщина.
В своей работе «Органопроекция» русский философ Флоренский показал, что все созданное человеком является продолжением каких-либо его органов. Так, дом, по Флоренскому, является продолжением всего человеческого тела в его цельности и совокупности.
При этом однако, мыслитель не обратил внимания на то обстоятельство, что в сущности дом является продолжением именно женского тела. Нет выражения «хранитель очага», но лишь выражение «хранительница очага».
Сведенборг прав. Мужчина сам по себе не нуждается ни в женщине, ни в жилище. Он самодостаточен, и может быть вполне удовлетворен и безмятежен, занимаясь лишь любимым делом. Сын Эсава - это вольный охотник, это Следопыт, который может годами спать на земле, положив под голову камень, и не вспоминать о «прекрасном поле». Однако стоит этому вольному охотнику на минуту растянуться в мягкой постели, как в нем немедленно начнет просыпаться влечение. Мягкая постель, перина воспринимается как продолжение именно женского, но никак не мужского тела. Но таков в пределе и весь дом. Дом - это продолжение именно женщины, которая традиционно живет при нем, его обустраивает и придает ему свое очарование, как сказано: «Мудрая жена устраивает свой дом, а глупая разрушает его своими руками» (Мишлей 14.1) Мужчина помогает женщине создавать дом, но он чувствует его своим по-настоящему только через жену.
Мужчина, как правильно выразился Булгаков – это Мастер, он чем-то занят, чем-то всецело поглощен. Если этим занятием оказывается сама женщина и только она, мужчина теряет в глазах женщины всякий интерес. Но если он «при деле», то невольно влечет ее. Мужчина впускает женщину в свою «мастерскую», в свое царственное одиночество, но при этом невольно оказывается в ее доме.
По всей видимости, Тора учитывает именно на эту природную данность, когда провозглашает принципиальную асимметрию мужской и женской измены. Мужская измена в принципе может быть прощена и остается на усмотрение женщины, измена женщины – это разрушение основ, которое (еврейский) мужчина простить не властен.
И это особенно видно опять же из аналогии с домом. Владение двумя домами выглядит лишь избыточной роскошью, в то время как проживание в одном доме двух хозяев просто лишает дом его прямого исконного смысла. «Коммуналка», так же как казарма и тюремная камера, не является домом по определению. Так же и мужчина женатый на неверной жене – не женат по определению, и галаха требует, чтобы он прекратил с ней всякую интимную связь.
Хотя мужчине (или лучше сказать природе мужчины) Тора позволяет проявлять многовалентность, женщина должна оставаться одновалентной. Виктор Франкл пишет в этой связи: «Женщину обычно осуждают за супружескую измену гораздо более строго, чем мужчину. Возможно, несправедливость такой двойной морали только кажущаяся. Потому что с психологической точки зрения отношения полов к сексуальной жизни существенно различается. Аллерс, например, подчеркнул это различие в следующей формуле: мужчина отдается любви, женщина отдается в любви». (+В.Франкл «Человек в поисках смысла» Москва 1990 стр 265)
Брак в своей основе держится на природных отличиях полов, которые неизбежно перерастают в отличия психологические и социальные. И тот, кто пытается «подняться» над этими природными различиями, разрушает брак в его основе.
Образ неверной жены
Нередко можно услышать, что Израиль – это жена Всевышнего. Мы хорошо знаем, что в таком именно смысле интерпретируется, на первый взгляд, чисто лирическое произведение «Песнь песней». В таком именно смысле понимаются и соответствующие высказывания пророков.
Однако поразительное дело, в ТАНАХе Израиль практически никогда не упоминается как просто жена Всевышнего, но именно как неверная жена!
У пророков можно встретить высказывания в духе следующего: «Я простер крыло Мое над тобою, и покрыл наготу твою, и поклялся тебе, и вступил в союз с тобой – слово Господа Бога – и ты стала Моею» (Иехезкель 16.8-9). Но даже эти слова звучат в контексте общих обличений и попреков в неверности.
Иногда такого рода обличения выглядят простой аллегорией, как в следующих словах пророка Иеремиягу: «Поистине как изменяет иная жена другу своему, так изменили Мне вы, сыны дома Израилева – сказал Господь» (Иерем 3.20).
Но в большинстве случаев это звучит как буквальное обличение: «Когда ты строила себе алтарь при начале всякой дороги и возвышение твое делала на каждой улице, ты не была как блудница, ты осмеивала плату за блуд. Ты жена прелюбодействующая, вместо мужа своего принимающая чужих» (Иехезкель: 16.32)
Что значит это странность? Почему Израиль сравнивается пророками всегда только с неверной женой? Почему в позитивном контексте Св.Писание о браке со Всевышним практически никогда не говорит? «Песнь песней», как я уже говорил не в счет, так как в этой книге ничего о супружеских отношениях Всевышнего с Израилем не сказано и даже имя Всевышнего там ни разу не приведено. Это чисто лирическое произведение, которое уже традицией понято, как аллегория взаимоотношений Всевышнего и Израиля.
Но главное другое: почему вообще используется образ неверный жены? В самом деле, в использовании этого образа имеется одна существенная трудность. Ведь понятие «неверная жена» в пространстве иудаизма тождественно понятию «горячее мороженное». Галаха в этом вопросе однозначна и неумолима: с того момента как жена изменила мужу, она навсегда становится ему запрещена. Формально, правда, она не перестает быть женой обманутого мужа, ибо пока он не даст ей официального развода, она не вправе вступать в брак ни с кем другим. Но это положение является исключительно функцией мелочности и мстительности мужа. Фактически его женой эта женщина уже быть не может.
И вот Всевышний через своих пророков использует именно этот образ – образ неверной жены для описания Своих взаимоотношений с избранным народом!
Как это следует понимать? Казалось бы, этот образ разрушает тот смысл, который он собирается донести. Ведь если союз Израиля и Создателя – это именно брак, то идолослужение, как блуд - должно навсегда отлучать Израиль от Бога!
Аналогия может быть частичной, но в данном случае - образ лежит в основе всей аллегорической конструкции. Союз Израиля со Всевышним еще можно было бы сравнить с браком, даже сознавая, что в отличие от человеческого брака неверность его не расторгает, однако этого как раз не делается! Вместо этого делается нечто противоположное и совершенно странное, а именно, идолослужение уподобляется блуду! Но как его можно сравнить с блудом, если блуд автоматически расторгает человеческий брак, а измена Израиля Всевышнему таких последствия явно не несет?
Всевышний сказавший через Ошею: «Увещевайте мать свою, увещевайте, ибо она не жена Мне, и Я не муж ей, пусть удалит она блуд с лица своего и прелюбодеяние от грудей своих» (2.4), в конце концов все же предполагает восстановление союза.
Аллегория развода также не спасает ситуацию, ибо повторный брак с разведенной женщиной, если она прошла через союз с другим мужчиной, запрещен Торой (Втор. 24.1-4). Между тем в пророческих книгах часто говорится именно о «разводном письме»: «И сказал Господь: где то письмо развода матери вашей?» (Исайя 50.1). Или: «И увидел Я, что после всего того, что прелюбодействовала распутная страна Израиль и отослал Я ее, и дал ей разводное письмо, не побоялась вероломная сестра ее Иудея, а пошла и прелюбодействовала и она. И легкомысленным любодейством своим осквернила она землю, и блудействовала она с камнем и с деревом» (Иерем 3.8-9).
Причем, сам Иеремиягу (3.1) признает эту трудность: «Сказано: ведь если муж отошлет жену свою, и она уйдет от него, и выйдет за другого, то разве возвратится он к ней снова? Не осквернится ли этим совершенно вся земля та? А ты блудодействовала со многими любовниками, и возвращаешься ко Мне? – сказал Господь»
Итак, фундаментальное противоречие налицо, причем оно в полный голос выговаривается самим Св. Писанием.
Как же из него выйти? Существует объяснение, согласно которому союз Бога с Израилем нерасторжим по той причине, что Израиль был «взят силой», а взявший женщину силой не только обязан на ней жениться, но и не имеет права с ней развестись. Однако это все же плохое объяснение, так как в случае измены даже такой жены она все равно становится своему мужу запрещена.
Другое объяснение, гласящее, что ответственность в данном случае несет не весь народ, а лишь впавшая в блуд часть народа, также не может удовлетворить. Как народ евреи отвечают неким единым образом. Не даром мы говорим о «четырех видах» растений на суккот, связанных в один пучок, как о четырех типах евреев, связанных в один узел. Таким образом, либо ради грешников Израиль как единый народ следует признать прелюбодейной женой и расторгнуть с ним союз, либо, в лице «остатка Иакова», признать непорочной и верной женой.
Но объявить евреев прелюбодеями и сохранить с ними союз?! Как это следует понимать? Можно подумать, что народ Израиля состоит с Богом в католическом браке.
Но между прочим даже католики видят в этом образе Св.Писания известную трудность, и католический теолог Петр Дамиани (1002-1072) в своей небольшой работе «О Божественном всемогуществе» дает в этой связи очень оригинальное объяснение.
Приведя слова блаженного Иеронима: «Хотя и все может Бог, не может восстановить деву после падения ее. Может правда, освободить от наказания, но не имеет силы увенчать падшую», Дамиани пишет по поводу этих слов: «Это утверждение всегда было мне не по нраву. Слишком уж явным нечестием кажется то, что Ему, Всемогущему, столь легко приписывается бессилие, если это только не скреплено свидетельством высшей мудрости».
Дамиани отстаивает положение, что Всевышний может сделать бывшее небышим. И вот это он доказывает в значительной мере как раз тем, что Всевышний принимает Израиль – неверную жену назад после измены. Принятие Израиля Богом после измены - это явное подтверждение того, что Бог может сделать бывшее небывшим.
Оставив в стороне это оригинальное и вполне заслуживающего внимания истолкование, я приведу, еще одно традиционное иудейское объяснение.
Так существует мнение, что аналогия здесь не полная. И вот почему. Сексуальная связь с замужней женщиной приводит к непоправимой ситуации, к рождению незаконного ребенка - мамзера, в то время как блуд Израиля в принципе не угрожал рождением какого-либо существа. Т.е. не является действием непоправимым. В измене Израиля не было ничего такого чего нельзя было исправить. В целом это объяснение можно признать убедительным. С ним действительно можно жить.
Двучастный триумвират
Однако возможно и еще одно объяснение. Мне думается, что все дело в том, что аналогия между браком Израиля со Всевышним и браком еврея с еврейкой - это не просто аналогия, что это две стороны одного и того же союза. Как сказано в мидраше (Берешит Раба 8.9), «Мужчина не должен быть без жены, женщина без мужа, и оба они без Бога».
Всевышний – это место встречи суженых. Иными словами, Всевышний вступает в завет с народом посредством вступления в брачные союзы сыновей и дочерей этого народа. И знак Завета – обрезание лишний раз подтверждает это.
В союз, заключенный между Богом и Авраамом, в который в восьмой день вступают все новорожденные еврейские мальчики, в действительности входила также и Сара. Обрезание – это знак тройственного союза. Еврейский брак – это своеобразный триумвират, в котором легко различены два аспекта – а именно брак между мужем и женой и брак между ними и Всевышним.
С одной стороны брак между евреем и еврейкой и брак между Израилем и Богом – это один и тот же брак, но с другой стороны это два разных брака, которые один другого иллюстрируют, и могут служить аналогиями друг друга.
Причем одним из главных признаков, по которым возможно различить между этими аспектами единого союза состоит как раз в том, что один брак принципиально расторжим, а второй принципиально нерасторжим.
Но нерасторжимы и расторжимы они лишь в пределе. Вглядываясь друг в друга оба эти брака учатся друг у друга. Учатся любви и страху.
Действительно, из вечности завета Израиля со Всевышним всякий человек учит, что его союз с его супругой вечен, что принципиальная возможность расторгнуть брак - это именно крайняя, по существу катастрофическая мера (позволяющая различить эти союзы). И наоборот, именно из возможности расторгнуть брачный союз человеческой четы, народ Израиля призван учить, что несмотря на вечность его союза с Творцом, союз этот может рухнуть. Брачный союз и союз религиозный обогащаются взаимным драматизмом.
Во всяком случае это хоть как-то объясняет тот загадочный парадоксальный факт, что в самом священном Писании Израиль представлен прежде всего неверной женой.
ГАЛАХА И СЕКСУАЛЬНАЯ ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ
Культовая сексуальность
Хотя любовь уникальна и никому не подотчетна, хотя Всевышнему так же трудно соединить пару, как развести море, Он тем не менее ограничивает сексуальные вольности и так или иначе вмешивается в «личную жизнь» еврея.
Здесь впрочем следует отметить, что не только иудаизм, а вообще любая религия претендует на регламентацию сексуальной жизни, любая религия в том или ином смысле отвергает сексуальную вседозволенность, не только вне, но даже и внутри брака.
Тот контроль над сексуальной сферой, который привиделся Оруэллу в его антиутопии “1984”, но на который так всерьез и не посягнул ни один тоталитарный режим, всегда в том или ином объеме, осуществлялся каждой религией.
Относя секс к сфере своей абсолютной индивидуальной свободы, воспринимая его даже как своеобразный символ этой свободы, куда не допускается никакой внешний авторитет и советчик (исключая разве что психиатра, призванного следить за тем, чтобы оргазм неукоснительно достигался), современный человек даже не подозревает, в какой мере эта сфера всегда и везде была опутана "религиозным дурманом". Даже здесь, и быть может здесь в особенности, традиционный человек себе никогда не принадлежал.
Но для того, чтобы понять, чем является для традиционных религий сексуальная сфера, необходимо отметить, что любое значимое действие носит в них имитационный характер.
По меткому замечанию французского исследователя религии Мирча Элиаде, "человек традиционных культур признавал себя реальным, "действительно самим собой" лишь тогда, когда переставал им быть". "По мере того как некоторое действие (или предмет) приобретает некую реальность, благодаря повторению парадигматических действий, и только благодаря этому, осуществляется неявная отмена мирского времени, "истории", и тот, кто воспроизводит образцовое действие, таким образом переносится в мифическое время первого явления этого действия-образца". (+Мирча Элиаде «Космос и история» М. 1987 стр 56)
"Повторяя архетипическое жертвоприношение, приносящий жертву во время церемониального обряда покидает обыденный мир смертных и погружается в божественный мир бессмертных. И об этом говорит такими словами: "Я достиг Неба, богов; я стал бессмертным" (Тайтирия Самхита 1,7,9). И если бы он спустился обратно в обыденный мир, покинутый им во время обряда, без определенных приготовлений, он умер бы на месте; вот почему необходимы различные ритуалы десакрализации, помогающие вернуть принесшего жертву в мирское время. То же самое происходит и при церемониальном половом соединении: человек перестает существовать в мирском времени, лишенном смысла, поскольку он имитирует божественный архетип: "Я - Небо, Ты - Земля" и т.д.(Упанишада VI,4,20)" (+Мирча Элиаде «Космос и история» М. 1987 стр 57 )
Именно на этом мировосприятии основывается индуистская Камасутра: сексуальная техника, воспроизводящая в различных сексуальных позах и состояниях космогоническую связь неба и земли.
Отношение иудаизма к “парадигматическим действиям” двойственное. В своей основе иудаизм - единственная в мире религия, такие действия отрицающая, однако необходимо признать, что в каббале иудаизм вторичным образом возвращается к этим методам, определенным образом их трансформируя.
Так, в каббале иудаизм признает мужское и женское начала присущими Божественной природе, и супружеские пары могут посвящать свою близость “соединению Всесвятого, да будет Он благословен, и Шехины Его”, однако “технические” выводы делаются при этом совершенно иные, нежели в индуизме: в сексуальной жизни предписывается целомудрие и скромность.
«Гилхот ишут», а также «Гилхот цниут» - «Законы скромности» - именно так именуются законы и ограничения, связанные с сексуальной сферой. Этот раздел Шулхан Аруха, предоставляющий относительно скудный ассортимент разрешенных поз, вполне заслуживает того, чтобы именоваться еврейской Кама-Сутрой.
Первородный грех онанизма
Итак, рассматривая сексуальные отношения как один из разделов религиозных законов, иудаизм вместе с тем никак не регламентирует темперамент этих отношений. Разрешено все, что не запрещено. Что же касается этих запретов, то вся ее суть подытожена в уже приведенном поучении Рамбама: «Человеку разрешена собственная жена. Поэтому все, что желает человек делать с женой – делает. И всегда может целовать ее в любое место, которое пожелает, и совокупляться с ней может любым образом, только чтобы семя не уничтожалось». «Мишне Тора» («Хилхот исурей биа» 21.9)
Тем самым галаха разрешает любого рода половые акты, кроме тех которые ведут к излиянию семени не в единственное предназначенное для этого женское место, а также разрешает все положения, кроме тех, в которых семя может из этого места вытечь.
Другими словами, уничтожение семени является центральным запретом, вокруг которого формируется галаха, определяющая сексуальное поведение.
Что же касается онанизма, то он воспринимается традицией даже как более серьезное нарушение, чем вступление в запрещенную половую связь. Этот запрет является настолько суровым, что с точки зрения иудаизма почти уже не представляется существенным, на кого излитое семя мысленно направлялось, на собственную жену (что вроде бы следует отнести к брачным отношениям) или на порнозвезду, что вроде бы следует отнести к распутству.
Вот например, что говорится о грехе онанизма в Тании (Гл.7): «Грех исторжения семени впустую не упомянут в Торе наряду с другими формами запрещенной физической близости, хотя грех этот серьезнее и тяжелее прочих. Вина тяжелее из-за степени и множества нечистых клипот, которые возникают и умножаются в огромных количествах в результате извержения семени впустую, и тем это хуже запрещенной физической близости»
По этой причине иудаизм, разрешающий в некоторых случаях использование противозачаточных средств женщинами, запрещает мужчинам использовать презервативы. По сути в этом случае половой акт осуществляется с куском резины, женщина же служит лишь чем-то вроде приманки.
Но с чем же может быть связано это нетерпимое отношение к онанизму? Прежде всего с присущей семени порождающей силой. Еврейский мистик 18-го века Луцато пишет: «Один из величайших принципов, которыми мы обладаем, гласит, что всему, что есть в нижних мирах, соответствуют наверху трансцендентные силы» (+Луцато «Путь Творца» I. 5.2)
Очевидно, что материальное семя соответствует некой созидательной творческой силе, и потому его выделение не бывает нейтральным. В каббале считается, что всякое человеческое деяние порождает ангела. Если это соблюдение заповеди, то оно приводит в мир ангела - заступника, если это преступление - то ангела - обвинителя. Однако в случае с семяизлиянием эта общая логика особенно наглядна. Ведь семя созидательно как бы по самой своей сути. Если в этом мире семя не зачинает человека или не поглощается женщиной, этой единственной законной его восприемницей, то в потустороннем мире оно зачинает ангела - вредителя. Онанист зачинает астральных демонических существ, которые становятся губителями его земного потомства.
Более того, в отличие от всех прочих случаев уничтожения семени, онанизм обладает собственным только ему одному присущем пагубным качеством, а именно апелляцией к магии. Онанизм по существу можно признать разновидностью колдовства.
В самом деле, если мы задумаемся над тем, что представляет из себя онанизм, то убедимся, что являясь с одной стороны вроде бы чисто психологическим и физиологическим феноменом, с культурной и религиозной точки зрения он оборачивается откровенно магическим актом, пожалуй, самым наглядным примером имитационной магии. Ведь онанист манипулирует не с реальной женщиной, а с ее образом, иными словами, онанист занимается ровно тем же самым, чем занимается маг. Существует правда, инфантильный онанизм, не предполагающий какой либо “внешний объект”. Однако если говорить об онанизме здоровых взрослых людей, то он неизбежно оказывается спонтанной, физиологической магией. Более того, магией, раскрывающей внутренний смысл других магических действий: любая магия - это своего рода духовная мастурбация.
Не удивительно поэтому, что увлечение этим на первый взгляд невинным занятием может повлечь за собой, как утверждает еврейская религия, самые тяжкие последствия, в частности, гибель потомства.
Темнота - друг молодежи
Отдельную важную тему еврейской камасутры представляет собой запрет на интимную близость при свете. Затемнение должно быть почти полным. В частности допускается интимная связь при непрямом лунном свете, или при свете проникающем из соседней комнаты через плотную ткань. Так Рамбам в Мишне Тора постановляет: «Запрещено человеку единение при свете свечи. Даже в субботу и даже если у него нет иной комнаты и была оставлена горящая свеча, не должен он совокупляться. Запрещено Израилю совокупляться днем».
С одной стороны, это предписание соответствует какому-то глубинному требованию человеческой природы. Его ощущают как что-то вполне естественное не только благочестивые евреи, но вообще все скромные, и даже не очень, люди. В мое время даже легкомысленное юношество любило повторять шутливое присловие: “темнота - друг молодежи”.
Но с другой стороны совершенно очевидно, что созерцание обнаженного женского тела является для мужчины отдельной потребностью и особого рода наслаждением. Более того, это созерцание можно было бы назвать своего рода естественным таинством. Как сказала Марина Цветаева: «Так - только Елена над брачной бойнею, – В сознании: наготой моей четыре Аравии обеззноено и обезжемчужено пять морей».
Некоторые авторитеты налагают ограничения и в этой сфере, но в целом галаха признает право мужчины видеть свою жену обнаженной. Тора однозначно запрещает интимную близость при свете, но не запрещает мужу любоваться наготой своей жены. По мнению Рамбама, это допустимо даже в период месячных: «Дозволительно человеку смотреть на свою жену в период ее отлучения, даже если она обнажена и даже если он наслаждается ее видом» (+Гилхот исурей биа 21.4).
Говоря современным языком, в отношениях с женой и только в отношениях с женой галаха допускает эротику, но даже в отношениях с женой она запрещает порнографию.
Но почему? С чем вообще может быть связан запрет оставлять освещение во время полового акта? Ведь зрение - это лишь дистанционное осязание, и тот, кто овладевает женщиной на уровне осязания, вроде бы тем более может владеть ею и на уровне зрения. Казалось бы, касаться - это заведомо больше, чем видеть. Почему же после того как разрешено нечто большее, по-прежнему остается запрещено нечто меньшее?
Некоторые объясняют этот запрет тем, что зрение способствует излишнему возбуждению, уходу в страсть. А ведь даже в момент интимной близости еврей не должен забывать о Всевышнем.
Выше я приводил слова Рамбама: «Человеку разрешена собственная жена. Поэтому все, что желает человек делать с женой – делает. И всегда может целовать ее в любое место, которое пожелает, и совокупляться с ней может любым образом, только чтобы семя не уничтожалось».
Однако тут же Рамбам добавляет: «Между тем истинное благочестие («мидат хасидут») состоит в том, чтобы человек не был легкомыслен и освящал себя в час единения, как делает это и при исполнении других заповедей» («Гилхот исурей биа» 21.9).
Между тем это объяснение не единственное и даже не самое распространенное. Чаще запрет на половую близость при свете объясняют прямо противоположным образом, а именно опасением, что мужчина может обнаружить у своей жены что-то непривлекательное, так что у него вообще может исчезнуть желание к ней.
Согласно этому объяснению, еврейский закон как бы «обнуляет» всех женщин с точки зрения их внешней привлекательности. Действительно, следует согласиться, что не все представительницы прекрасного пола выглядят так же соблазнительно, как голливудские звезды, что значительная часть женщин в течение не менее значительного периода своей жизни внешне менее привлекательны, чем они того хотели бы, и галаха как бы идет им навстречу, отнимая в определенный момент внешнюю прелесть у всех женщин. Галаха как бы обязывает любовь быть слепой.
Однако я не могу поверить, что если бы все женщины всегда были так привлекательны, как они того хотели бы, то закон был бы другим. Он бы не был другим уже хотя бы для того, чтобы запретить порнографию, возникновение которой мудрецы тем самым предвосхитили. В том-то и дело, что подглядывание за собственной партнершей в каком-то аспекте немногим отличается от подглядывания за партнершей чужой.
Другими словами, на вопрос, почему запрещена интимная близость при свете, можно предложить еще один ответ, который базируется на различии двух этих чувств: осязания и зрения, или точнее, на статусе зрения именно как дистанционного, отстраненного осязания.
Зрение (и его предмет – эротика) предполагает отдаленность, предполагает дистанцию и различенность. Осязание, напротив, предполагает слияние. Осязание есть констатация парадоксальной разделенности и слиянности тел, оно реализует сексуальный союз, оно является его монопольной основой. По самой своей сути половые органы осязательны и сокрыты, в то время как лицо, напротив, зряче и обнажено.
Осязая друг друга, соприкасаясь друг с другом, любящие находятся в предельно сближенном состоянии, они обращены друг к другу и поглощены друг другом. Когда же появляется свет, и наряду со сближающим осязанием начинает действовать дистанцирующее зрение, то оно вступает в конкуренцию с основным чувством, что неизбежно оборачивается отстранением и отчуждением, а потому и профанацией, разрушающей тайну единения.
Еще задолго до появления порнографии наука относила подглядывание к сексуальной патологии, к одной из разновидности перверсий, именуемой скоптофилией (вуайеризмом). Речь идет, разумеется, лишь о тех случаях, когда подглядывание предпочитается действию и даже служит основным видом сексуального удовлетворения. Некоторые скоптофилы даже принуждают собственных жен отдаваться при них другим мужчинам.
Когда-то такое расстройство считалось экзотическим, но вот сегодня мы слышим, что для многих порнография как средство сексуального удовлетворения становится основным. Подглядывание со стороны представляется вуайеризированным массам предпочтительнее собственного сближения, вступления в личный телесный контакт.
Скоптофилия, таким образом, является последней стадией кажущегося на первый взгляд вполне невинным совокупления при свете. Потребность дистанцирования постепенно овладевает человеком все больше, затрудняя нормальную сексуальную жизнь.
Итак, можно лишь восхититься прозорливости еврейских мудрецов, различивших эротику и порнографию уже в самом их зародыше и разрешив первое, запретивших второе.
Дама еврейского сердца
Отдельную большую тему еврейской камасутры представляют собой законы «ниды», законы «семейной чистоты», предусматривающие запрет на супружескую близость в период месячных.
Законы эти являются одними из самых базисных в иудаизме. Отсутствие миквы или какого-либо естественного водоема, подходящего для омовения, делают целую местность непригодной для еврейского проживания. Этот неприметный атрибут еврейской жизни (миква) в действительности обуславливает все прочие. Ведь без него искоренится еврейский род. Ведь без этого атрибута «штетл» («местечко») превращается, прибегая к языку Гегеля, в «свое другое» - в строжайший монастырь!
Обычно в связи с этим основополагающим законом еврейского бытия принято отмечать, что период почти двухнедельного воздержания идет только на пользу супругам, что это наиболее благоприятный режим для поддержания любовного пламени. Но если уж рассматривать эту заповедь через призму прагматизма, то в ней можно усмотреть и другие, не менее выдающиеся стороны.
Запрет на близость с женой в определенный период дается в общем перечне запретов на половую связь: «Жены к сестре ее не бери в соперницы, чтобы открыть наготу ее при ней, при жизни ее. И к жене во время отлучения в нечистоте ее не приближайся, чтобы открыть наготу ее. И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя, оскверняясь ею» (Левит 18.18-20).
Но это значит, что законы чистоты семейной жизни помогают супругам воспитывать верность по отношению друг к другу. И уж во всяком случае, женщина, которая не подвергается домогательствам супруга в момент своего отлучения, имеет все основания ему доверять. Ведь если он способен преодолеть вожделение по отношению к ней во имя Всевышнего, то во Имя Его он сможет преодолеть вожделение и по отношению к любой другой женщине. И наоборот, убеждаясь, что она является объектом вожделения в период своего отлучения, женщина начнет обосновано подозревать своего мужа, и (в зависимости от того, кем она сама является) – либо вразумлять, любо развращать его.
Но в действительности законы «ниды» обнаруживают не только позитивный прагматический смысл, они углубляют и само наше понимание супружеских отношений.
Законы семейной чистоты, фактически приводящие к тому, что две недели в течение месяца супруги вообще никак друг с другом не соприкасаются, обнаруживает в браке много неожиданных смыслов.
В соответствии с общей еврейской логикой, сказать «не желай жену ближнего» (Исход 20.17) означает сказать также и - «желай собственную жену». Но как тогда понимать, что в определенные периоды даже желать собственную жену запрещено?
Разве это не значит, что в сексуальном отношении жена в еврейской традиции обладает двумя противоположными статусами? В отличие от чужих жен и близких родственниц, которые всегда запрещены, жена в разные периоды разрешена и запрещена. Учитывая же, что период отлучения по своей продолжительности практически равен периоду близости, мы невольно должны даже как-то приравнять два эти состояния по своему значению.
Этот двойственный статус еврейской жены может вызвать лавину ассоциаций, начиная от парадоксального иудейского закона рыжей телицы и кончая языческим амбивалентным отношением к табу. В подобные дебри я входить не стану, однако одно соображение высказать хотелось бы.
Итак, кем вам приходится женщина, которая зовется вашей суженой, но близость с которой вам в известный период запрещена? Кто она вам? Какого отношения она к себе в период отлучения заслуживает?
Возможно, того самого отношения, которое зародилось некогда под небом Прованса среди трубадуров, и которое прозвали куртуазной любовью? В лирике трубадуров можно встретить всякие моменты, в том числе и достаточно циничные. Но в целом выработанный в этом мире образец отношения к женщине предполагал парадоксальное бескорыстие. Похвальным оказывалось такое поклонение Даме, которое исключало интимную близость, которое было лишено собственно сексуальных притязаний.
На мой взгляд, это парадоксальное целомудренное отношение в целом хорошо уживается с теми требованиями, которые предъявляет еврею галаха по отношению к его жене в период отлучения. Возможно, не все здесь совсем идеально совпадает, но, безусловно, имеется достаточный простор для адаптации куртуазных отношений в еврейской семейной жизни.
Та, которая является женой в период близости, вполне может быть Дамой сердца в период отлучения.
КРОВОСМЕШЕНИЕ
“Привычка древних народов"
Мы вкратце рассмотрели те рамки, которыми галаха очерчивает границы сексуальной жизни внутри брака, однако, разумеется, еще шире спектр запретов, связанных с внебрачными связями, неоднократно перечисляемыми Торой.
При этом любая запрещенная сексуальная связь именуется в иудаизме “кровосмешением” - “гилуй арайот”. Это вызвано тем, что в еврейской традиции на целый класс предметов обычно распространяется название предмета наиболее в этом классе выделяющегося, самого крайнего по своей форме.
Но почему именно кровосмешение воспринимается как самый тяжкий вид сексуального преступления? Почему, например, не скотоложество или не гомосексуализм?
В нашем либеральном обществе к любым сексуальным предпочтениям относятся с пониманием. Между тем слово “инцест” продолжает сохранять однозначно отрицательную конотацию даже в устах либеральных журналистов, периодически докладывающих обществу о преступлениях, связанных с кровосмешением.
Это тем более странно, если учесть, что инцест вроде бы уже довольно давно был реабилитирован самой наукой. Действительно, в свое время один из властителей дум ХХ-го века Зигмунд Фрейд очень хорошо поработал на ниве легализации инцеста. В частности, он писал: "Очевидно, святое - это нечто, чего нельзя касаться. Впрочем, запрет на священное аффективно усилен, собственно говоря, без рационального обоснования. Ибо почему, например, инцест с дочерью или с сестрой должен являться особо тяжким преступлением, гораздо более гнусным, чем любое другое сексуальное сношение? Ответ на вопрос о таком обосновании гласит, что этому противятся все наши чувства. Но это означает только, что запрет считается само собой разумеющимся, что его можно не обосновывать. Никчемность такого объяснения обнаруживается достаточно легко. То, что якобы оскорбляет наши самые святые чувства, было общепринятым обычаем, можно сказать священной привычкой в знатных семьях древнего Египта и у других древних народов…
Вы не без улыбки вспомните высказывания науки по поводу причин запрета инцеста. Чего только тут не придумали! Что вследствие совместной жизни в детстве половое влечение не должно направляться на членов семьи другого пола, или что во избежании вырождения биологическая тенденция должна найти свое психическое выражение во враждебном отношении к инцесту! При этом совершенно забывают, что в таком неумолимом запрете законом и обычаями не было бы необходимости, если бы против инцестуозного искушения существовали какие-либо надежные естественные ограничения. Истина в противоположном. Первый выбор объекта у людей всегда инцестуозный, у мужчины направленный на мать и сестру, и требуются самые строгие запреты, чтобы не дать проявиться этой продолжающей оказывать свое действие детской склонности." (++Зигмунд Фрейд. «Введение в психоанализ» М. 1991 стр 213)
Все вроде бы так, все вроде бы очень научно и очень убедительно. Но вот минули десятилетия, отшумела сексуальная революция, в демократическом мире были легализованы порнография и гомосексуализм, но при всей своей, как говорит Фрейд, “естественности”, инцест продолжает вызывать у людей устойчивое отвращение. В чем здесь дело?
По-видимому, в том, что инцестуальные связи разрушительны по отношению к фундаментальным человеческим ценностям, потому что запрет на них действительно является “само собой разумеющимся”.
В самом деле, запрет на кровосмешение относится к так называемым “мишпатим”, т.е. к тем “уставам”, которые согласно Устной Торе следовало бы выполнять даже в том случае, если бы они не были предписаны Торой. Как сказано: “Уставы (мишпатим) Мои исполняйте” (Левит 18.4) - это те из записанных в Торе, которые, если бы не были записаны в виде законов, следовало записать, как, например, запрет грабежа, кровосмешения, идолопоклонства, богохульства и кровопролития, которые, если бы и не были записаны в виде законов, следовало бы записать” (Сифра “Ахарей мот”)
Возлюби отца и мать
Что поделать, подавляющее число людей испытывают отвращение к половому соитию со своими близкими родственниками. И при этом они воспринимают эти негативные чувства не как дань "обычаям" (которыми в других случаях они могут совершенно пренебрегать), а как что-то совершенно неприемлемое в своей основе. Отвращение к инцесту настолько глубоко укоренено в природе человека, что оно как раз не нуждается в поддержке "самых строгих запретов". Отвращение к инцесту никому искусственно не прививается, ибо это отвращение в буквальном смысле слова впитывается с молоком матери.
Для того чтобы разъяснить этот тезис, мне опять придется обратиться к великому адвокату кровосмешения Зигмунду Фрейду, который считал сосание материнской груди квазисексуальным актом: "Первые сексуальные побуждения у грудного младенца проявляются в связи с другими жизненно важными функциями. Его главный интерес направлен на прием пищи; когда он, насытившись, засыпает у груди, у него появляется выражение блаженного удовлетворения, которое позднее повторится после переживания полового оргазма". (+Зигмунд Фрейд. «Введение в психоанализ» М. 1991 стр 199)
Однако это утверждение может вызвать недоумение. В самом деле, если исходить из того, что кормящая мать переживает с младенцем некое общее состояние (аналогично тому как она переживает общее состояние с мужчиной в момент интимной близости), то по ней очень просто установить, что в кормлении сексуальный компонент как раз полностью отсутствует. Оставаясь "эрогенной зоной", женская грудь в момент кормления воспринимает своего "партнера" совершенно иначе.
Так же как и ее младенец, мать испытывает определенное наслаждение от того ощущения телесного единства, которое у нее возникает при кормлении, но при этом она решительно отличает это единство с младенцем от того рода единства с супругом, которое привело к рождению младенца. Но тогда тем более трудно охарактеризовать как "сексуальные" переживания самого младенца.
Иными словами, отношения матери и ребенка уникальны и не имеют аналога. Именно из страха разрушить эти отношения мать и сын шарахаются от сексуальной связи как от предельно мыслимой порчи. Точно такое же ощущение испытывают мужчины и женщины, рожденные от одной матери. Братья и сестры наделены некой ценнейшей уникальной связью, которая не может безнаказанно совмещаться с другой уникальной связью - сексуальной.
Разумеется, повзрослев, ребенок может отметить сексуальные достоинства своих ближайших родственников, он может даже испытать по отношению к ним сексуальное вожделение. Однако это не значит, во-первых, что та причина, по которой он от этого вожделения отшатнется (в терминах Фрейда, осуществит "вытеснение"), ему извне навязана, а во-вторых, что само это вожделение восходит к первым дням его существования.
“Само собой разумеющееся” отвращение к инцесту коренится в элементарном осознании своей индивидуальности, осознании, которое обще людям всех культур. Таким образом, вступать в кровосмесительную связь было бы непозволительно даже в том случае, если бы запрет на эту связь не провозглашался Торой.
По ту сторону индивидуальности
В самом деле, в природе родственной связи лежит чувство непосредственного обладания своим близким. Внутрисемейные отношения во всех традиционных обществах всегда подчинялись иному праву, нежели отношения между “внешними” гражданами. Так, например, римское право дозволяло отцам убивать собственных детей.
Особенность взаимоотношения между родителями и детьми, между братьями и сестрами состоит в том, что они принадлежат друг другу, что, являясь с одной стороны независимыми индивидами, с другой стороны они продолжают индивидуальность друг друга (разумеется, не на биологическом, а на социально-культурном уровне).
Сексуальная связь является уникальной возможностью приведения заведомо иной, чужой индивидуальности к индивидуальности собственной. Но смысл этого сближения состоит в том, что индивидуальность должна быть именно иная (никого, например, не удивляет, что не существует такой перверсии, такого сексуального извращения, при котором бы человек вожделел какую-нибудь часть собственного тела; онаниста привлекает отнюдь не собственный кулак, а воображаемая женщина).
Итак, сексуальная связь по самим своим основам обращена на иного. Когда же этим “иным” становится тот, кто на культурно-социальном уровне является мною самим, является продолжением меня, то эта сексуальная связь с ним не может не восприниматься как саморазрушение, как сексуальная шизофрения, как отрицание своих индивидуальных основ.
Те отношения, которые складываются между родителями и детьми, между братьями и сестрами - неповторимы и самоценны. Но именно поэтому они абсолютно несовместимы с другого рода уникальными отношениями, предполагающими сексуальную близость, отношениями, которые могут складываться исключительно с иной индивидуальностью. Связь женщины с ее ребенком столь же глубока, как и ее связь с мужем, но это принципиально иная связь. Тот, кто имеет такую связь, тот кто ею дорожит, не может не отшатнуться от своих случайных вожделений, если они в нем вопреки всему появятся.
При этом вероятность того, что такое вожделение возникнет с обеих сторон, настолько мала, что инцест практически всегда сопряжен с насилием, что дополнительно характеризует его как крайнюю форму моральной деградации.
Фрейд бы отнес указанные мною причины отвращения к инцесту не к разряду "естественных" причин, а к разряду предписанных "сверх-Я", т.е. к ценностным, мировоззренческим установкам. Это, разумеется, так, но почему при этом предполагается, что его собственный анализ таких установок полностью лишен?
А на основании сказанного в этом не только можно усомниться, но и заключить прямо обратное, а именно, что фрейдовский анализ, видящий сексуального партнера даже в том, кто принципиально на такую роль не годится, сам является продуктом работы определенного "сверх-Я", того “сверх-Я”, которое руководило самыми тяжкими идолослужителями (по Торе - египтянами и хананеями).
В самом деле, общий перечень кровосмесительных запретов (Левит 18.1-30) именуется в Торе “обычаями земли Египетской, в которой вы жили... и обычаями земли Ханаанской, в которую Я веду вас” (18.3) (словами Фрейда, “священная привычка знатных семей древнего Египта и других древних народов”). При этом характерно, что среди этого общего перечня дается также и запрет на поклонение Молоху: «И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя, оскверняясь ею. И детей твоих не давай проводить пред Молохом, и не оскверни имени Бога твоего. И с мужчиной не ложись, как ложатся с женщиной» (18.21).
Заслуживает так же внимания, что запрет на идолослужение дан здесь между двумя запретами: запретом адюльтера и запретом гомосексуализма.
Ледокол сексуальной революции
Недопустимость супружеской неверности мы уже рассмотрели выше. Теперь же обратимся к теме гомосексуализма.
Явление это трудно рассматривать чисто с духовной и религиозной точки зрения, так как в последние десятилетия это извращение превратилось в основной таран по расшатыванию всех ценностных ориентиров и религиозных устоев.
Виктор Суворов сообщает, что задолго до прихода Гитлера к власти советские лидеры прозвали его «ледоколом революции», в том смысле, что они надеялись, что Гитлер развяжет большую войну, результатом которой явится победа коммунизма во всей Европе. В этом смысле гомосексуализм можно назвать ледоколом сексуальной революции: если допустим он, то допустима любая сексуальная вольность.
На волне сексуального молодежного бунта конца 60-х годов, провозгласившего сексуальную вседозволенность, гомосексуалисты добились внушительного успеха. Уже в 1973 году американская психиатрическая Ассоциация постановила, что гомосексуализм не является болезнью и вынесла его из числа перверсий, где это извращение раньше всегда занимало почетное первое место.
При этом Ассоциация, правда, не отменила самого понятия «сексуальной патологии», и болезнями продолжают считаться все прочие сексуальные извращения. Любая другая перверсия, т.е. превращение в сексуальный объект совершенно неподходящего для этого органа или даже вообще какого-либо предмета, продолжает и поныне рассматриваться как отклонение. Но почему? Почему нарциссизм, фетишизм, зоофилия или некрофилия продолжают расцениваться как патология, а гомосексуализм этой участи счастливо избегает? Разумеется, такое насилие над разумом могло быть осуществлено только под мощным давлением. Сексопатологи - это Галилеи нашего века, время от времени выкрикивающие «А все-таки она вертится!», издавая учебные пособия по сексопатологии, в которых гомосексуализм так или иначе фигурирует в списке прочих перверсий.
Но объявив свои сексуальные пристрастия «нормальными» и «законными», даже оставив все прочие перверсии в учебнике по сексопатологии, гомосексуалисты как никто другие повлияли на общую обстановку не только в собственно сексуальной сфере, но и во всем свободной обществе, переживающем своеобразную содомизацию.
Здесь следует отметить, что в последние десятилетия на либеральных основах свободного общества научились паразитировать силы либерализму откровенно враждебные. Кто-то может сказать, что это закономерное следствие успехов защиты прав человека: после того, как были защищены права жертв произвола, пришло время защитить права также и тех, кто наказывается за нарушения этих прав. А именно добивается отмены смертной казни, следить за тем, чтобы условия содержания в тюрьме соответствовали требованиям гигиены и т.п.
Но если даже такое явление имеет место, на себя обращает внимание, что оно приводит к прямо противоположной цели – к грубому попранию прав жертв. «Тот кто милосерден к жестоким, в конце концов будет жесток с милосердными» - говорится в Талмуде.
Впрочем этот подход редко является следствием недальновидности и глупости, гораздо чаще он сопровождает то сознательное подавление разума и совести, которые именуются в еврейской традиции содомией.
В Гемаре рассказывается, в чем состояла специфика содомского законодательства, для которого гомосексуализм являлся лишь эмблемой: «Кто имел вола, обязан пасти общественное стадо один день, а кто никакого скота не имеет – два дня… Если кто отрежет ухо у чужого осла, животное поступает в его полное распоряжение до тех пор, пока не отрастет отрезанное ухо… Если кто нанесет другому увечье, пострадавший вносит ему плату как за кровопускание… Кто пройдет через мост, уплачивает четыре зуза, а кто переберется вброд – восемь зуз… Если попадал туда нищий, хлеба ему не давали, а каждый давал по монете, на которой надписывал свое имя, и бедняк в конце концов умирал голодной смертью. Тогда каждый брал свою монету обратно. Была там одна девушка, которая принесла тайком спрятанный в кувшине кусок хлеба для нищего. Прошло три дня, а нищий был еще жив. Узнав о поступке девушки, содомляне вымазали тело ее медом, и поставив девушку на верху городской стены, выпустили на нее рой пчел. Девушка в страшных мучениях скончалась» (Сангедрин 108-109).
Кому-то это описание может показаться гротескными фантазиями, однако знание истории показывает, что талмудическая антиутопия под именем Содом и Гоморра описывает какой-то глубинный архетип, проявляющийся в самых разных местах и эпохах. В том числе, содомская психология и социология явно обнаруживается в ряде тенденций современного Запада.
Сегодня многочисленные деструктивные силы открыто используют слабые точки либерализма для его упразднения. Сегодня самые агрессивные силы рядятся в одежды правозащитной борьбы, перерождая социальную и политическую действительность свободного общества.
В первую очередь это обнаруживается в форсированной исламизации международных организаций, а также европейского континента и в меньшей мере стран северной и южной Америки. Принципиально враждебная либерализму идеология ислама последовательно использует либерализм в своих интересах.
В этой связи весьма символическим следует признать присуждение Нобелевской премии мира отцу современного арабского терроризма Ясеру Арафату. В самом деле, какой меры наказания можно было бы ожидать в отношении человека, изобретшего воздушное пиратство? Как бы следовало осудить главаря преступной группировки, отдавшего сотни приказов об убийстве мирных граждан, прежде всего евреев, но не только (в частности Запад располагает записями радиограммы, в которой Арафат лично приказал убить захваченных западных дипломатов, в том числе американских и бельгийских). Казалось бы, этот человек должен был быть приговорен к смерти, ну в крайнем случае к пожизненному заключению. Однако Арафат был вознагражден Нобелевской премией мира! Что это, если не вершина и не эмблема содомии?!
При этом признание Арафата в качестве миротворца десятилетиями подготавливалось СМИ. Чью сторону занимает пресса в войне Израиля с террористами, хорошо показал захват в Газе журналиста CNN, имевший место осенью 2004 года. Это похищение буквально вызвало панику у главарей всех террористических организаций, которые предприняли энергичные усилия для скорейшего освобождения представителя «независимой прессы». Не странно ли, что деятельность по распространению информации оказывается на руку террористам, а не их жертвам?
Автоматическая поддержка европейцами палестинских террористов в деле уничтожения Израиля - лишь один из признаков прогрессирующей содомизации. Мы можем усмотреть в антисионизме антисемитизм, и это будет верно. Но все же на эту проблему можно взглянуть и несколько шире. Достаточно напомнить, что христианская община ПА терпит со стороны ООП жесточайшие преследования, но их проблема полностью игнорируется. Европейцы готовы заступиться за права христиан ПА в еще меньшей мере, чем за права еврейских поселенцев.
К содомии я бы отнес безнаказанность насилия в детской среде. В качестве универсального воспитательного средства розга, безусловно, не годится. Между тем по отношению к тем детям, которые терроризируют своих сверстников (и только по отношению к ним), зачастую это единственный адекватный метод воздействия. Даже если это не воспитывает их самих, это воспитывает их окружение. Воспитывает в детском коллективе чувство, что зло должно наказываться, а не задабриваться.
К важнейшему симптому содомизации безусловно следует относить использование противозачаточных средств, приведшее к демографической катастрофе европейских народов. Демографической проблемы мы, впрочем, еще коснемся отдельно.
В некоторых странах полностью запрещено принудительное лечение душевнобольных, прямым следствием чего становится растущее число убийств, совершенных умалишенными. А словосочетание «право человека на жизнь» уже давно подразумевает под собой не право на жизнь жертв террористов, а соответствующее право самих террористов.
И пожалуй, самый вопиющий пример постмодернистской правозащитной борьбы – это защита «прав» женщин уничтожать собственных детей, пока те еще не завершили внутриутробного развития.
Однако все же не случайно в первую очередь Содом ассоциируется у нас с гомосексуализмом. Пропаганде, связанной с этим извращением, удалось добиться впечатляющих успехов. Благодаря этой пропаганде сегодня огромное число людей убеждены, что человеческая семья – это лишь одна из разновидностей семей, но что бывают также семьи с двумя отцами и двумя матерями. Разрушение ценностных смыслов никогда не заходило так далеко. В определенном отношении гомосексуалисты возглавляют сегодня общий процесс деморализации западного общества, и оказываются ледоколом не только сексуальной, но и вообще всей содомской революции.
Широкая общественная кампания привела к тому, что гомосексуализм стал представляться полноценной разновидностью сексуальных утех, которые никто сегодня не желает рассматривать вне концепции генетической предопределенности. Традиционный религиозный взгляд признается широкими СМИ совершенно маргинальным.
При всем том, что с некоторых пор в прессе постоянно муссируется тема гомосексуализма, почти никто не стремится взглянуть на эту проблему с точки зрения излечившегося гомосексуалиста. Такой подход считается ретроградным, которого просто стыдно придерживаться.
Журналистские публикации на тему гомосексуализма все на подбор строго держатся «либерального» подхода, оправдывающего любую похоть. В одной попавшейся мне некогда статье описывались мытарства лесбиянки, рассказывалось о ее бесплодных попытках вернуть свою первую партнершу и, наконец, об окончательном «выборе себя» в своем сексопатологическом качестве. Однако брать интервью у этой первой партнерши, в конце концов предпочевшей брак с мужчиной и создавшей семью, почему-то никому не приходит в голову.
Несмотря на то, что многие гомосексуалисты предпочитают лечиться и создавать семью, они не представляют ни малейшего «общественного интереса», их борьба видится журналистами как жалкая дань ханжеству, в то время как потворство собственным похотям представляется «путем к себе». Те, кто потворствуют своим вожделениям, «вышли из чулана», однако те, кто продолжают с ними борьбу, оказались сегодня запертыми в чулане.
Позиция, занятая сегодня «политкорректным» обществом по отношению к гомосексуализму – это позиция растлителя. В соответствующих условиях либеральная пропаганда может подтолкнуть к гомосексуализму вполне здорового подростка. Ни для кого не секрет, что очень часто подростки именно влюбляются – другого слова не подберешь - в людей одного с ними пола, как в своих сверстников, так и во взрослых. Ни для кого не секрет, что подростки-мальчики восхищаются культуристами, в то время как девушки находят гору мужских мышц мало привлекательной и, напротив, женская красота вовсе не оставляет их равнодушными. Очевидно, что в условиях современной пропаганды гомосексуализма эти подростки могут начать задаваться вопросом: «А не гомо ли я? Не «другой» ли я?». Иными словами при определенных условиях эти полностью здоровые дети способны вступить в гомосексуальный контакт, об одной мысли о котором их стошнило бы, если бы они не воспитывались в содомском окружении.
Я читал об одном курьезном случае, когда подросток, однозначно ориентированный на противоположный пол, связался с педерастами после того, как прочитал энциклопедическую статью о гомосексуализме и (подобно многим студентам-медикам, обнаруживающим у себя изучаемые ими болезни)… признал у себя соответствующую «ориентацию»!
Гомосексуализм по совести?
Как известно, гомосексуализм бывает истинный и ложный, или как еще его называют псевдогомосексуализм.
Истинные гомосексуалисты исходно, иногда уже с раннего детства испытывают однозначное сексуальное влечение к лицам своего пола. Ложные - исходно такого однозначного желания никогда не испытывали и пришли к нему в результате различных эволюций и жизненных обстоятельств. Иногда, как это имеет место в тюрьмах, армиях и интернатах, ложный гомосексуализм приобретает относительно массовый характер.
Истинный гомосексуалист не отвечает за испытываемые им желания, в то время как ложный формирует свою ориентацию почти сознательно, практически всегда сохраняя бисексуальность. Иными словами, ложные гомосексуалисты, составляющие львиную долю приверженцев однополой любви, в той или иной мере сохраняют способность поддерживать сексуальные отношения с противоположным полом, и в принципе могут от своего пристрастия избавиться.
Между тем апологеты однополой любви не заостряют внимания на этом различии, и, по-видимому, неспроста. Дело в том, что два эти вида гомосексуализма в сущности подрывают «позиции» друг друга.
При всех горячих спорах, которые ведутся по этому поводу, можно сказать, что ложный гомосексуализм вполне излечим. В этом отношении знаменательно, что тот же самый профессор психиатрии Роберт Спитцер, который в 1973 году убедил Американскую ассоциацию психиатров исключить гомосексуализм из числа психических расстройств, в 2001 году опубликовал исследование, в котором объявил, что излечение от гомосексуализма возможно. Обследовав 200 бывших гомосексуалистов, Спитцер пришел к заключению, что их переход к нормальной сексуальной жизни подлинен и устойчив.
Между тем ложный гомосексуалист, достаточно произвольно формирующий свою «ориентацию», ставит под сомнение всю истинность истинного гомосексуализма!
Действительно, ведь если возможен ложный гомосексуализм, то значит возможен и ложный гетеросексуализм, т.е. вторично сформированная гетеросексуальность истинного гомосексуалиста!
Разумеется, одного этого сознания может быть недостаточно для того, чтобы «излечиться». Между тем я бы хотел высказать некоторые общие соображения, естественно приходящие на ум «истинному гетеросексуалу».
Сократ доказывает преимущества гомосексуализма перед любовью к женщине. Меня его доводы не убеждают, а если бы даже и убедили, то едва ли подвигли на «смену ориентации». Между тем я в полной мере сознаю, что если бы к гомосексуальной связи меня бы стал призывать не Разум, а Бог Авраама, Бог Ицхака и Бог Иакова, то я бы сделал все от себя зависящее, чтобы переступить через себя и выполнить повеление.
Как известно, пророк, т.е. человек, получивший прямую директиву от Всевышнего, должен ее выполнять, какой бы преступной она не выглядела. Об этом ясно пишет Рамбам: «Если он укажет, что следует временно отменить какую-либо из предписывающих заповедей или разрешит на время делать что-то из того, что запрещено Торой - мы обязаны слушать его и поступать так, как он велит... Это правило касается всех законов Торы за исключением заповеди, запрещающей идолопоклонство».
Понятно, что Тот, кто призвал отца (Авраама) убить своего сына (Исаака), в принципе может и призвать гетеросексуала к гомосексуальному контакту. Я готов допустить, что это требование могло бы не на шутку смутить любого верующего, однако я не представляю того, чтобы он не попытался исполнить волю Создателя.
Истинные гомосексуалисты находятся в аналогичной ситуации. Вдохновляемые поступком Авраама, пошедшего против своего естества, и опираясь на многочисленный «положительный» опыт ложных гомосексуалистов, они могут попытаться раскрыть в себе потенциалы гетеросексуальности.
Легко можно поверить, что человека на этом пути будет ожидать неудача. Легко можно поверить, что он примет решение «вернуться к себе». Однако при этом этот человек должен ясно сознавать, что гомосексуализм по совести так же невозможен, как невозможны кровосмешение по совести, педофилия по совести, эксгибиционизм по совести, и даже просто внебрачная связь по совести (я бы сказал так, мужчина, овладевающий женщиной, не предполагая при этом – по меньшей мере в ту минуту – разделить с нею вечность, является распутником и действует против совести).
Выражая искреннюю жалость к страданиям людей, испытывающих гомосексуальные вожделения следует одновременно заметить, что не только гомосексуализм, но и множество других заболеваний – на порядок более распространенных - полностью лишают людей возможности вести сексуальную жизнь. Между тем никто из этих инвалидов не создает общества «гордых онанистов» или что-нибудь в этом роде. Все зависит от того, в чем мы видим человеческое счастье - в удовлетворении дежурных похотей или в готовности жить в соответствии с требованиями человеческого достоинства.
К сожалению, не все оказываются способны противостоять искушениям. Скажу больше, редкий человек не знает каких-либо слабостей, приверженность которым не тревожила бы его совесть. Бесспорно, что искушения, которым подвержены истинные гомосексуалисты, чрезвычайно тяжелы, и осуждать их за их действия - это все равно что бить лежачего. В этом отношении следует иметь в виду принцип, сформулированный Достоевским: «Дмитрий Карамазов, подлец, но не вор». Даже не совладав с какой-то своей слабостью, человек может продолжать чувствовать себя человеком, состоявшись в чем-то другом, и именно как к человеку должны относиться к нему окружающие. Однако при этом ему важно воспринимать себя тем, кем он является, т.е. слабым человеком, а не громко гордиться своей слабостью как «особенностью».
При этом важно знать, что даже в условиях многолетней содомской пропаганды находится множество людей с гомосексуальными вожделениями, совесть которых эти вожделения осуждает.
Это признают сами пропагандисты однополой любви, когда они прибегают к своему излюбленному ругательству «гомофобия». В одном «прогрессивном» словаре это слово определяется следующим образом: «Гомофобия - необъяснимая ненависть к гомосексуалистам. Часто является неосознанным противодействием собственным скрытым гомосексуальным фантазиям и тенденциям».
Я возьму на себя смелость объяснить природу этой «необъяснимой ненависти», этого «неосознанного противодействия». Это действительно фобия, но не гомо-, а теофобия, т.е. богобоязненность. Бог и совесть неразрывно сопряжены со страхом, со страхом совершить непоправимую ошибку, перечеркивающую собственное существование. Во всяком случае именно этот страх препятствует миллионам нормальных людей предаваться целому ряду сексуальных фантазий и тем более воплощать их в жизнь. Поэтому не случайно «гомофобии» в норме сопутствуют также «фобии» по отношению ко всем прочим перечисленным в Торе нарушениям, а именно к кровосмешению, адюльтеру, скотоложеству и пр.
Многие люди иногда испытывают вожделение по отношению к чужой жене. В проповедническом пылу некоторые характеризуют их как «прелюбодеев». Однако при этом даже самые суровые ригористы прекрасно понимают, что такого рода вожделения приходят непроизвольно, и в конечном счете человек отвечает не за их появление, а за то, в какой мере он им поддался и с ними отождествился. Мимолетные вожделения преследуют не только легкомысленных средних людей, но и продвинутых опытных аскетов. В состоянии постоянной борьбы с «йецер-ара» находится всякий человек. Так что излюбленное гомосексуалистами ругательство «гомофоб» (в приведенной выше трактовке) свидетельствует лишь о том, что они сами признают наличие значительного числа людей с гомосексуальными желаниями, которые этим желаниям как раз сознательно противятся.
БРАК КАК ЕСТЕСТВЕННАЯ РЕЛИГИЯ
Возвращение в рай
В XVIII веке в Европе возникло учение о так называемой “естественной религии”, соответствовавшей некоему просветительскому монотеизму, основы которого тогдашние философы стремились увидеть в «естественных» особенностях человека. Между тем если такая “всеобщая”, “естественная” религия действительно существует, то ее скорее следует усмотреть в брачных отношениях. Ведь именно в этой сфере человек естественным образом наталкивается на те чувства восхищения и почитания, которые сродни некоторым религиозным переживаниям.
В секулярном мире, где культовые чувства никак специально не воспитываются, любовные взаимоотношения иногда оказываются единственными пара-религиозными отношениями. Любовь к женщине явственно выпадает для мужчины из общего ряда чувств и отношений. Так, совесть мужчины ясно говорит ему, что он не вправе овладеть женщиной силой, что он не вправе ее купить, что он не вправе уговорить ее отдаться ему "по дружбе". Все эти элементы могут сознательно или бессознательно присутствовать (по меньшей мере применяется "психологическое воздействие", учитываются экономические возможности совместного проживания, предусматривается дружба), но тем не менее единственным основанием для сексуальной связи является нечто иное, некий сверхприродный прорыв к Другому, именуемый любовью, и являющийся неким аналогом "благодати", аналогом религиозной веры.
Более того, брак невольно представляется неким возвращением в рай. Такое ощущение возникает не только в связи с теми острыми наслаждениями, которые приносит сексуальная близость, но также и по некоторым другим ассоциациям.
Утрата райского состояния сопровождалась, как это описывается в Торе рядом событий. Так мы читаем, что Адам и Хава увидели, что они наги и устыдились. Но этот естественно заложенный в человеке стыд обнажения утрачивается по отношению к супругам. Муж и жена также не стесняются друг перед другом своей наготы, как ее не стеснялись Адам и Хава до грехопадения. Разве это не свидетельство своеобразного возвращения в рай?
Мы читаем также, что в результате грехопадения труд стал тяготой, источником страданий: «в поте лица твоего будешь есть хлеб свой» (Бытие 3.19). При этом, однако, мы знаем, что ранее человеку уже было дано поручение трудиться, а именно «возделывать и хранить» Эдемский сад (Бытие 2.15). Садовник – это самая древняя, базисная профессия человека. Соответственно садоводство - это деятельность напоминающая о «Ган Эдене» - об «Эдемском саде».
Условно можно сказать, что в отличии от земледелия, являющегося тяжелым трудом, садоводство остается чистой радостью. «Возделывать и хранить» сад - остается одной из самых базисных потребностей человека. Если даже у кого-то нет земельного участка и досуга обрабатывать его, он, по меньшей мере, установит в своей квартире или на балконе горшки с цветами и станет любовно следить за их произрастанием.
Этим качеством радости отмечено, разумеется, не только садоводство. Многие люди находят в некоторых видах деятельности не только источник дохода, но также и нравственного удовлетворения. Но это лишь значит, что не только садоводство напоминает им о райском саде, но и что-то еще.
Человеческие отношения также являются трудом, причем одним из самых тяжелых его видов. На каждое «легкое», приятельское общение человеку выпадает по меньшей мере десяток общений «трудных» и «тяжелых». Сохранение уважительного отношения к окружающим, при одновременной снисходительности и требовательности к ним требует от человека немало сил. А в так называемой «сфере обслуживания» на угождение «клиенту» вообще уходит большая часть вкладываемой душевной энергии.
В браке же примечательно прежде всего то, что забота о другом осуществляется «под охотку». Проявлять внимание по отношению к обаятельному существу противоположного пола, предупреждать все его желания легко и приятно.
Когда человек стремится к браку, он стремится не просто к наслаждениям, а в неменьшей мере также и к заботе о другом человеке, т.е. прежде всего к некоему нравственному служению. В браке ценно именно то, что человеческое служение в нем (также как и садоводстве) оказывается выхваченным из общего ряда проклятых видов деятельности и совершается «без пота».
Классический европейский роман обыгрывает именно эту особенность: герой спасает героиню, а ее благодарность очень скоро перерастает в нечто большее. В каком-то романе, кажется Майн Рида, герой откровенно рефлексирует на то, что если бы ему пришлось спасать старуху, то это было бы куда менее вдохновляющее предприятие.
Эти естественные свойства брака являться воспоминанием о Ган-Эдене невольно превращает его в естественную религию тех людей, которые другой религии не знают.
Супружеские отношения, разумеется, имеют свою «трудную» сферу, но эта сфера, как ни странно, опять же оборачивается естественно религиозной.
В религии быть может самое существенное – это отказ от собственной воли и принятие воли Иного. Именно это принятие по настоящему преобразует человеческую душу.
Человек может решить, что он, например, будет каждое утро поднимать гантели, воздерживаться от принятия какого-либо вида любимой пищи, или ставить перед собой любые другие цели. Он будет чувствовать, что дисциплина благотворно сказывается на нем. И все же эта дисциплина не меняет его глубин, ибо связана с его собственными решениями. Он не может измениться по существу, как тонущий не может вытащить себя за собственные волосы. Ставя перед собой все новые и дальние цели, человек все равно остается собой, ибо всего лишь сдвигает и расширяет свою границу.
Новое начинается тогда, когда человек принимает на себя требования Иного, когда он принимает субботу, принимает заповедь наложения тефиллин и т.д. Тогда и сам человек начинает приниматься на небе, как сказано в Перкей Авот (2.4): «Прими Его волю как свою, и тогда Он примет твою волю как Свою».
Но дело в том, что и супруги живут в постоянной готовности меняться ради сохранения отношений, т.е. меняться не по своей, а по воле другого!
Брак держится на взаимной готовности отказываться от себя не только в главном, но и во второстепенном, т.е. на уровне самых незначительных, но привычных мелочей. Хорошо известно, что многих старых холостяков пугает в браке именно это – необходимость отказываться от своих устоявшихся привычек. А ведь даже многие из них в какой-то момент все же решаются вступить в брак.
Между тем эта готовность изменяться по воле Другого в еще большей мере проявляет себя в религии. Более того, брак и религия взаимно укрепляют друг друга, обогащают друг друга дополнительным опытом.
Задумывались ли мы, почему среди религиозных людей существенно меньше разводов, чем среди людей светских? Причина прежде всего именно в этом, в навыке принимать чужую волю. Религия – это в первую очередь культура самоотверженности, культура отказа от собственной самости, и в великом, и в малом.
Религиозные люди приучены с детства принимать другого, т.е. меняться самим, сталкиваясь с его требованиями, с его границами. Но при этом они обретают также и определенный дар менять других.
Как много говорит в этом отношении следующая хасидская история: «Жена Зуси была очень сварливой и постоянно приставала к нему, чтобы он дал ей развод, и поэтому у равви было всегда тяжело на сердце. Как-то ночью он позвал жену и сказал ей: «Смотри!» И показал, что его подушка вся мокрая от слез. Потом добавил: «В Гемаре сказано, что если кто разводится с первой женой, то о таком человеке даже алтарь льет слезы. От этих слез и намокла подушка. Так что тебе надо? Хочешь ли ты еще развода?» С тех пор жена равва Зуси притихла. А став тихой, стала и счастливой. А став счастливой, стала и доброй» (+Мартин Бубер «Хасидские предания» Москва 1997 Стр 226)
Разумеется, и многочисленные светские люди стремятся к такому браку и нередко создают его. И все же отсутствие той культуры самоотверженности, которой проникнута религия, делает светские браки гораздо менее устойчивыми. Более того, в светском мире в значительной мере оказывается размыто само сознание брака. Люди, ничего так не ценящие как собственную самость, стараются в сексуальном сожительстве (даже в том, который они именуют браком) сохранять свою независимость, оставаться по сути своей холостяками и незамужними.
Можно по договоренности получить друг от друга сексуальное и эстетическое удовольствие, но ни в коем случае нельзя «сближаться», создавать то единое существо, которое единственное предназначено для вечной жизни. Любовные взаимоотношения некоторых светских людей представляют собой что-то вроде охоты друг на друга, где каждый добивается пробуждения страсти с другой стороны, но сам опасается по-настоящему влюбляться.
Однако когда светский брак устойчив, то он устойчив за счет той же самой культуры принятия воли Иного, т.е. за счет все той же «естественной религиозности».
Романтическая теология
Брачные отношения, всегда служившие аллегорией для любой религии, в агностическом обществе обнажились как единственная первозданная и подлинная религия. И уж во всяком случае не будет преувеличением сказать, что с некоторых пор романы заняли в сознании многих людей то место, которое прежде занимало Священное Писание.
Действительно, ведь даже несмотря на то, что пик моды на романы давно позади, сам «роман», культивирующий любовную сферу, все еще остается главным источником своеобразной квазирелигии секулярного общества.
Не секрет, что религиозный мир настороженно относится к сексуальной сфере. Согласно учению церкви, во Христе «нет иудея, ни язычника, нет раба, ни свободного, нет мужеского пола, ни женского» (Гал 3.29). Вечность наследуют лишь те, «которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин 1.13), а сам Иисус предостерегает своих учеников: «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лук 14.26).
Как мы уже отмечали противником брака был апостол Павел, писавший: «хорошо человеку не касаться женщины. Но во избежания блуда, каждый имей свою жену» (1 Коринф 7.1). Что же касается патристики, то она уже переполнена монашеской риторикой, с подозрением относящейся к браку.
При этом иудаизм, как мы помним весьма высоко ставящий брак, к «романтике» относится не менее настороженно, чем церковь.
Традиция ревниво ограничивает любые уединения мужчины с женщиной, любые «смешанные» предприятия. Даже простое приятельское общение мужчин с женщинами не приветствуется. В Талмуде можно встретить немало высказываний вроде следующего: «Тот, кто передает женщине деньги из рук в руки с намерением посмотреть на нее, не избегнет ада, даже если он полон Торы и добрыми делами, как Моше рабейну» (Ирувин 18).
«Йосей Иерусалимский учил: Да будет дом твой открыт настежь для каждого, пусть бедные будут у тебя как домочадцы, - говорится в трактате Перкей Авот (1.5), и далее на одном дыхании продолжается - Не умножай разговоров с женой, т.е. с собственною, а тем более с чужой. Отсюда изречение мудрецов: много беседующий с женщинами причиняет себе вред и отвлекается от слов Торы, конец его: удел в аду».
Дом должен быть открыт для всех, но при этом с женщиной заговаривать не следует. В этом смысле Йосей Иерусалимский указал гостеприимству четкий предел.
Наконец, подозрительна иудаизму и сама эта столь присущая роману «стихийность» встречи Женихов и Невест, это выскакивание любви «из-под земли», как «выскакивает убийца в переулке, чтобы поразить обоих».
В ортодоксальном иудейском мире браки заключаются обычно через сватов, через раввинов - опытных людей, знающих кто кому может подходить. Трех личных встреч невесты с женихом считается достаточным для выяснения взаимной приязни. Так и сегодня по преимуществу строятся семьи в ультраортодоксальном мире, а в определенной мере также и в мире религиозных сионистов.
Но разве сватовство не поражает романтические отношения в самое сердце? Разве оно не убивает их систематически и безразлично, как резник кур?
Но такова генеральная линия религии в вопросе брака: поменьше тайны, поменьше вздохов и восторгов, поменьше «романтики».
Явление это вполне объяснимо. Верующий предубежден против «романтики», потому что все его чувства религиозны, и сталкиваясь с «естественной религией» романтических отношений, он закономерно смущается. Он боится составить этими отношениями конкуренцию своим религиозным чувствам. Религия предполагает экзальтацию, а потому чрезмерное внимание к отношениям между мужчиной и женщиной угрожает ей перерождением в хлыстовство.
Иудаизм избегает «романтику», но он все же прекрасно знаком с ней и в своем роде вполне ее признает.
Иудаизм не прячет женского лица под параджой. И как зрелому духу можно без опасности для себя учить каббалу, так ему можно восхищаться женским лицом, не лишая себя при этом грядущего мира. В Иерусалимском Талмуде (Авода Зара 1.9. 40а) рассказывается, как раббан Гамлиэлль Старший, «гуляя по Храмовой горе, увидел женщину-нееврейку и произнес благословение», - имеется ввиду браха «Благословен Тот, Кто создал прекрасные создания в Своем мире».
Более того, именно в «романтике» религия черпает образность для своего собственного языка. Включенная в Священное Писание «Песнь песней» описывает совершенно автономное развитие любовной страсти. А тот еврей, который восторженно встречает Субботу как невесту, умеет не менее восторженно встретить и невесту как Субботу.
Очень показательна в этом отношении библейская история сватовства Ицхака к Ривки:«Сказал Авраам рабу своему, старшему в доме его, управляющему всем, что у него: положи руку твою под бедро мое. И я закляну тебя Господом, Богом небес и Богом земли, что ты не возьмешь сыну моему жены из дочерей кананейца, среди которого я живу, но в землю мою и на мою родину пойдешь, и там возьмешь жену сыну моему Ицхаку. И сказал ему раб: может быть, не захочет женщина эта идти за мною в эту страну; должен ли я возвратить сына твоего в страну, из которой ты вышел? И сказал ему Авраам: берегись, не возвращай сына моего туда. Господь, Бог небес, который взял меня из дома отца моего и из страны рождения моего, и который говорил мне, и который клялся мне, говоря: «потомству твоему отдам Я эту землю» - Он пошлет ангела Своего пред тобою, и ты возьмешь жену сыну моему оттуда. Если же не захочет женщина идти за тобою, то ты будешь чист от этой клятвы моей» (Бытие 24.1-8)
Удивительная история! Воля и чувства девушки оказываются скрытыми не только от Пророка. Пророк в сущности признает, что эта воля и эти чувства сокрыты даже и от Всевышнего, который «пошлет ангела Своего», но женщина может «не захотеть»!
Мы ясно улавливаем в этих строках, что любовь между мужчиной и женщиной загадочна и непостижима, что каждый случай влюбленности непохож на другой, что он уникален и неповторим как сами влюбленные.
Дальше рассказывается, как Элиэзер загадал «знак»: «И сказал: Господи Боже господина моего Авраама! Доставь мне случай сей день и сделай милость с господином моим, Авраамом. Вот, я стою у источника воды, и дочери жителей города выходят черпать воду. Пусть же девица, которой я скажу: «наклони кувшин твой и я напьюсь», и она скажет: «пей, я и верблюдов твоих напою», ее определил Ты рабу Твоему Ицхаку; и посему узнаю я, что Ты сделал милость господину моему» (24.12-15). Так и происходит.
Приведенная история выглядит вполне «романтичной» и, быть может, как никакая другая в Торе, говорит сердцу современного человека, воспитанного на европейском романе.
Между тем в этой «романтической» истории мы видим одну особенность: детально описывается встреча с невестой не самого жениха, а его посланника. Встреча же с самим женихом и выглядит куда скромнее, и излагается куда скупее: «Ривка взглянула и увидела Ицхака, и спустилась с верблюда. И сказала рабу: кто этот человек, который идет по полю навстречу нам? И раб сказал: это господин мой. И она взяла покрывало и покрылась» (24.64).
Итак, религия полностью признает «романтику», но тем или иным способом дезавуирует ее, вытесняя всю ее «таинственность» в собственно религиозную сферу.
Однако в действительности секулярный Роман позволяет воспринимать себя как религиозную реальность.
По отношению к Роману, по-видимому, применим тот принцип, которым воспользовался р. Авраам Кук при столкновении с атеистическим сионизмом. Р. Кук в целом соглашался с традиционным иудаизмом в том, что восстановить еврейское государство невозможно без помощи Мессии, и претензия создания государства без его помощи - это пагубный и обреченный на провал «мессионизм». Однако коль скоро сионисты никаким мессианизмом не руководствовались, коль скоро они умудрились не придавать своему начинанию религиозного смысла и оставались только в рамках секулярной национальной задачи, они, по мнению р.Кука, могли послужить орудием Провидения.
Европейский роман в этом отношении напоминает светский сионизм. В рамках религии является соблазном обращаться к романтической сфере как к религиозной, но романтическая сфера, сложившаяся вне религии и без оглядки на религию, просто не может ничего не свидетельствовать о религиозной тайне.
Разумеется, роман роману рознь. Но в целом как можно не усмотреть в подлинных отношениях между Ним и Ней отношений между Царем и Царицей?
Не только Песнь песней, но и каждый отмеченный подлинностью европейский роман что-то рассказывает нам и о тайне взаимоотношения человека с Богом и, конечно же, о тайне Шехины, о тайне отношений между мужским и женским началами Всевышнего. В сущности, духовным зрением европейский роман даже трудно воспринимать в каком-либо другом свете. В определенном аспекте европейские романисты исследуют ту же последнюю духовную достоверность, ту же тайну, что и еврейские мистики.
Нет такого подлинного Романа, который бы чего-то не открыл нам во взаимоотношениях между Всесвятым, да будет Он благословен, и Шехиной.
Более старые романы заканчивались свадьбой. Все самое интересное заключалось в поиске. Потом романисты заинтересовались и продолжением.
Тем у этого «продолжения» существует много, но есть и архетипические. Внутренняя суть такого романа задана флоберовской «Госпожой Бовари». Женщине необходима поэзия, женщине необходим «роман», роман длящийся в браке, а не только браку предшествующий.
Мужчина полагает, что приобретя жену, он прибретает ее автоматическое согласие на интимную близость, что он приобретает что-то вроде долгосрочного абонимента. Но женщина не довольствуется таким только «человеческим» отношением к себе, она требует также и отношения «романтического»; ждет, чтобы ее добивались.
Такова ее природа, которую хорошо чувствуют дон-жуаны, но с трудом замечают порядочные мужчины, «не умножающие разговоров с женой».
Все мужчины обманщики. К такому заключению невольно приходит женское сердце. Одни мужчины обманывают женщину, когда говорят те слова, в которых она нуждается, имея в виду лишь ее обольстить, другие - верные и надежные - никак не выражают своих чувств, не умеют этого делать и в глубине души считают такое выражение ложным и презренным прельщением.
Вокруг этой коллизии вертится классический европейский роман, и он однозначно доказал, что со своей избранницей мужчина просто обязан «умножать разговоры».
Супруги теряют друг друга (даже если не изменяют друг другу и не разводятся), если не продолжают добиваться друг друга и искать друг друга всю жизнь. В этом одно из важных религиозных открытий, сделанных европейскими романистами.
Между тем уместно напомнить, что у новейшей «романтической теологии» имелся свой средневековый предшественник, опыт которого дополнительно позволяет нам взглянуть на женскую красоту как на религиозную реальность.
Культ Красоты
Культ женской красоты если не зародился, то во всяком случае сформировался под небом Прованса в творчестве трубадуров, открывших так называемую «куртуазную любовь», т.е. - бескорыстное преклонение перед Дамой. Но этот культ, разумеется, имел смысл лишь в более широком контексте рыцарского служения.
Рыцарский идеал - это, пожалуй, самая ценная духовная находка европейской культуры. Это то, что у европейцев действительно получилось. Как остроумно отметил Моруа: «Джентльмен, настоящий джентльмен – это наиболее привлекательный тип в эволюции млекопитающих». (Цит. По М.Оссовская «Рыцарь и буржуа» М. 1987. Стр 127)
В рыцарстве с лихвой сказалось знаменитое благословения Ицхака, данное Эсаву, уже после того как обман Иакова открылся: «Мечом твоим ты будешь жить» (Берешит 27.40). Эсав действительно стал «жить мечом», т.е. жить не только в физическом, но и в духовном смысле. Ни в одной другой культуре оружие не породило того опыта нравственного совершенствования, которым отмечен европейский рыцарский идеал. Рыцарь спешивался, если вышибал своего противника из седла. В пылу сражения он не ждал удара в спину, ибо не существовало большего бесчестия, чем нанести такой удар. Ланселот считал себя навеки опозоренным, обнаружив, что сраженные им два рыцаря были безоружны.
Бертран Рассел писал: «Вера в принцип личной чести, хотя последствия ее бывали нередко абсурдны, а временами – трагичны, имеет за собой серьезные заслуги, и ее упадок отнюдь не является чистым приобретением». (+Цит. По М.Оссовская «Рыцарь и буржуа» М. 1987. Стр 154 )
Очень многое о серьезности такого духовного явления как рыцарство говорят наблюдения Бруно Беттельгейма, психолога, прошедшего через нацистские лагеря и написавшего исследование, посвященное выживанию в экстремальных условиях. Бруно Беттельгейм указывает, что для того чтобы выжить, узник стремился стушеваться, не попадаться на глаза. Чтобы выжить, он должен был на каждом шагу поступаться собой, однако это оказывалось эффективным лишь до определенных пределов. Ради того же самого выживания узнику было необходимо совершать также и поступки, подтверждающие его человеческое достоинство. И ни у кого это лучше не получалось, чем… у аристократов. Эта социальная группа оказалась, по наблюдению Беттельгейма, наиболее «приспособленной». Аристократ, т.е. человек, единственным занятием которого была культивация своей чести, оказался лучше всех защищен от смертельных ловушек нацистской системы психологического подавления. Итак, рассматривать идеалы рыцарства как идеалы не просто духовные, но и религиозно осмысленные, вполне уместно. Но при этом стоит отметить, что они неразрывно связаны с поклонением Даме. Хейзинг в «Осени средневековья» пишет: «Связь рыцарского идеала с высокими ценностями религиозного сознания – состраданием, справедливостью, верностью, - никоим образом не является чем-то искусственным и поверхностным. Но не эта связь способствует превращению рыцарства преимущественно в некую прекрасную форму, в тип жизни. И даже укорененность рыцарства в воинском мужестве не смогла бы его возвысить до такой степени, если бы женская любовь не была тем пылающим жаром, который вносит живое тепло в это сложное единство чувств и идей». (+Й.Хейзинг «Осень средневековья» М. 1988 стр 81)
Итак, для рыцарского идеала свойственно равно почтительное отношение к оружию и к женской красоте. Разгадка этой связи достаточно проста: Сила и Красота (т.е. вдохновляющая Слабость) разделены в рыцарском идеале, как в демократиях разделены законодательная и исполнительная власть. Они предполагают друг друга и друг за счет друга существуют.
Сила потому только обретает под собой духовную почву, что она служит не себе самой, а иному, заведомо слабому субъекту. Но на роль этого субъекта идеально подходит именно женщина. В рыцарстве во всяком случае сложилось именно так: в нем Сила стала красивой, а Красота - сильной.
Мы улыбаемся, когда читаем утверждения Дон Кихота, что главная задача рыцаря - это защита невинных дев от насилия. Но не полоумный герой Сервантеса, а знаменитый рыцарь «средневековой осени» маршал Франции Бусико (1364-1421), о котором говорили, что «любя одну женщину, он почитал их всех», учредил орден под названием «Белая дама на зеленом поле», основной задачей которого была именно защита женщин от насилия.
Но что же духовно подлинного скрывается за женской красотой, что позволяет прежде всего именно ее поставить на алтарь «секулярной религиозности»?
Образ и подобие
Запрет мудрецов любоваться женской красотой отнюдь не абсолютен и по своему смыслу близок к запрету заниматься каббалой. Просто эта стихия слишком могущественна, чтобы ею мог увлекаться незрелый дух.
«Как золотое ожерелье на свинье, так красота на беспутной женщине», - гласит одно талмудическое изречение. Но это значит, что сама по себе красота, как и золотое ожерелье - это ценность, которая в грядущем мире отнимается у беспутных и передается достойным (согласно мистическому опыту всех религий, лица обитателей ада безобразны, а обитателей рая - прекрасны). Иудаизм не прячет женского лица под параджой. И как зрелому духу можно без опасности для себя учить каббалу, так ему можно восхищаться женским лицом, не лишая себя при этом грядущего мира. Напомним, что раббан Гамлиэлль Старший, «гуляя по Храмовой горе, увидел женщину-нееврейку и произнес благословение: Благословен Тот, Кто создал прекрасные создания в Своем мире».
Красивое женское лицо все же явственно выделяется среди прочих «прекрасных созданий», ибо в нем как бы высвечивается Красота сама по себе. Сократ осмеял Гиппия, ответившего на вопрос о «прекрасном», что «прекрасное (само по себе) – это прекрасная девушка». Между тем этот ответ пришел на ум Гиппию первым совсем не случайно. Во всяком случае в еврейской духовной системе координат, где предмет красив в той мере, в какой он - личность, этот ответ звучит здраво.
В Гемаре (Нида 23.б) разъясняется, что «образом и подобием Божиим» является человеческое лицо. Согласно определению Гемары человеческая голова на козлином теле – это все еще человек. Именно в человеческом лице проступает сам Божественный Образ. Таким образом, красота человеческого лица по настоящему может быть красива лишь красотой Всесвятого. Но она по-разному проявляет себя у мужчины и у женщины. В женском лице Всевышний явлен в своем природном аспекте (Элоким), а потому одновременно в нем обнаруживается также и само очарование мира (кстати, согласно каббале женское начало Всевышнего в будущем станет доминировать).
Очевидно, что поклонение женской красоте вне ее связи с красотой Всевышнего – это классическое идолослужение. Но когда Первоисточник сознается, а в рыцарстве он в целом именно сознавался (“Быть влюбленным, - говорил трубадур Уком де Сирсом, - это значит с помощью женщины достичь небес”), картина в целом меняется.
Более того, в Красоте и в ее культе позволительно усмотреть религиозность как таковую, т.е. тот чистый религиозный остаток, который находится после того, как из культа удалить все связанное с человеческой нравственностью!
Иудею уместно сказать, что как в телесном мире красота женщины выделяется и возвышается над красотой всех прочих предметов, так в мире духовном красота Израиля возвышается над красотой всех прочих культур и религий.
На определенную сопряженность и близость этих красот намекает среди прочего отношение к ним средневековой церкви. В самом деле, вполне можно сказать, что средневековое христианство относилось с равной подозрительностью и к евреям, и к женщинам. В женской красоте эта религия видела в ту пору только соблазн. Знаменательно также и то, что подавляющее число людей, обвиненных в колдовстве, были именно женщинами (даже говорится «процессы ведьм», а не процессы «ведунов»). Нет сомнения в том, что многие люди в ту эпоху действительно обращались к магии. Однако при этом известно, что множество процессов по обвинению в колдовстве были вздорны, и что нередко главной уликой «ведьмы» служила, как раз ее красота!
Это, разумеется, крайность. Однако в силу того, что женская красота исходно отчуждена от нравственности и духовности, но в то же время обладает поразительным могуществом, излишнее увлечение ей может закономерно отождествляться с дьявольщиной. Между тем обвинение евреев в приверженности букве закона по существу лежало в той же логической плоскости!
Действительно, «Тиферет Исраэль» - Краса Израиля – неотделима от выполнения заповедей, более того, по существу отождествляется с этим исполнением. Между тем в значительном числе случаев эта исполнительность никак не связана с человеческой нравственностью и именно из-за этого вызывает нарекания со стороны народов.
Христианский апологет Иустин в следующих словах оценивал приверженность евреев Закону: "Что же касается до чрезмерной разборчивости иудеев в пище, их суеверия в соблюдении субботы, тщеславия своим обрезанием, лицемерия в постах и новомесячиях, - все это так смешно и не стоит слова, что, думаю я, нет нужды тебе узнать об этом от меня. Ибо из всего того, что Бог сотворил для пользы человека, прилично ли одно принимать как сотворенное хорошо, а другое отвергать как бесполезное и излишнее? Не нечестиво ли клеветать на Бога, будто Он запрещает в день субботний делать что-либо доброе? Также не достойно ли осмеяния тщеславиться уменьшением плоти как свидетельством особенного избрания, как будто за это они преимущественно возлюблены Богом?" (+Иустин Мученик "Пислание к Диогнету" 4)
Через столетия Кант в следующих словах подытожил суть истинной религиозности: «Все, что человек сверх доброго образа жизни предполагает возможным сделать, чтобы стать угодным Богу, есть лишь иллюзия религии и лжеслужение Богу». (+И.Кант Трактаты и письма ("Религия в пределах только разума") М.1980 стр 243)
Очевидно, что в свете этих слов иудаизм выглядит ложной религией. Но ведь не меньшей ложью выглядит в их свете также и женская красота. Стремление женщины украсить себя заведомо находится «сверх доброго образа жизни», который вроде бы представляется необходимым и достаточным для человеческого существования.
Женщина, стремящаяся выглядеть красивой, подобна еврею, стремящемуся выполнять нравственно бессмысленные заповеди. И наоборот, упрекать еврея в том, что он хочет быть евреем не только по духу, но и по обрезанию, так же нелепо, как упрекать женщину в том, что она стремится быть красивой не только внутренне, но и внешне.
В том то и дело, что еврей только тогда еврей по духу, когда он еврей по обрезанию, в том то и дело, что женщина лишь тогда полноценный человек, когда следит не только за своим внутренним духовным миром, но также и за своей внешностью.
При желании эти аспекты можно легко столкнуть и противопоставить, но это противопоставление будет поверхностным. На самом деле красота, обаяние, непосредственное очарование и пр. – являются для женщины именно ее человеческой миссией, как для еврея являются его человеческой миссией исполнение причудливых предписаний, заведомо лишенных нравственного содержания.
При всем том, что духовные и нравственные качества должны быть основой личности как мужчины так и женщины, женщине кроме того вменено быть красивой. Вменено по-человечески, а не как-то иначе. С некоторыми оговорками позволительно сказать, что женщина оказывается «плохим человеком», если «запускает себя», хотя одновременно ей предписаны все те нравственные требования, которые в принципе совершенно нейтральны по отношению к внешности, когда речь идет о мужчине.
Для мужчины, коль скоро он и без того представляет внешность человека, всякое дополнительное увлечение внешностью свидетельствует о пустоте, о пренебрежении своей человеческой миссией, заключающейся в созидательном труде. Только у аристократа, т.е. у человека, культивирующего свою честь, педантичное слежение за внешностью может являться человеческой задачей.
От мужчины требуется лишь то, чтобы он не выходил за рамки приличия, главное же - творчество. Но красота женщины - это предмет ее внутренней заботы, это то ее творчество, которое неизбежно сопутствует любому другому.
При этом, разумеется, бесспорно, что чрезмерное увлечение своей внешностью, когда женщина озабочена преимущественно своими туалетами и помадами в ущерб духовным интересам – пагубно. Именно эту ситуацию имеет в виду царь Шломо, говоря, что «красота обманчива» (Притчи 31.30)
СИЛЬНА КАК СМЕРТЬ ЛЮБОВЬ
Уникальное злодейство
Между тем сопряженность ненависти к Женской красоте и ненависти к Тиферет Исраэль (Красе Израиля), которую мы отметили у средневековых христиан, приобрела новые черты в ХХ-ом веке в лице новейшего антисемитизма.
Любой здравомыслящий человек не может не усмотреть в катастрофе европейского еврейства не просто масштабной трагедии, но трагедии уникальной. Фабричные комплексы, сооруженные специально для истребления миллионов людей (в одном только Освенциме за день уничтожалось двадцать тысяч человек), поражают воображение. В этом видится нечто беспрецедентное, нечто такое, дальше чего идти уже просто некуда.
Во избежание дальнейших недоразумений сразу оговорюсь, что речь в данном случае идет не столько о страданиях жертв, сколько о побуждениях преступников. Нет сомнения, что в истории можно найти миллионы страшных судеб, что существуют огромное число людей, которые предпочли бы смерть в газовой камере той смерти, что выпала на их долю.
В то же время трудно найти преступление, которое можно было бы сравнить с планом «окончательного решения еврейского вопроса». Оставив в стороне масштабы, мы должны признать, что Холокост отличается от прочих злодейств прежде всего исключительным бескорыстием своих мотивов.
В одной из статей, посвященных катастрофе, Дов Конторер писал: «Нацисты были безжалостны не только к евреям. Они уничтожали немецких душевнобольных, цыган, гомосексуалистов, партизан, военнопленных и заложников. Однако во всех этих случаях они руководствовались пусть варварской, но все же постижимой, прагматической логикой, будь то «социальная гигиена» или «карательная целесообразность». И только уничтожение евреев было для нацистов актом чистого, возвышенного идеализма». Далее Конторер убедительно показывает несостоятельность «армянской параллели», о которой особенно принято в этом случае вспоминать: «Жесточайшее подавление армянского восстания в Восточной Анатолии иррегулярными силами курдских кавалеристов (под началом немецких офицеров) и турецкими правительственными войсками в 1915 году было, вне всякого сомнения, военным преступлением и преступлением против человечества. Однако эти действия, во-первых, были обусловлены сугубо прагматическими причинами и, во-вторых, не являлись реализацией политики геноцида, поскольку их целью не было уничтожение армянского народа. Факт: карательные акции производились только в пограничных с Россией районах». (+Вести-2. 29.04.98)
Евреи уничтожались нацистами только за то, что они были евреями, т.е. представителями определенной нации и религии. И ничто с их стороны – никакой подвиг и никакая низость - не могли предотвратить их уничтожения.
Переживший нацистские лагеря писатель Жан Амери в таких словах характеризовал самоощущение еврея в лагере смерти: «Все арийские узники, хотя и оказались в одной пропасти с нами, евреями, стояли выше, более того, были отделены от нас расстоянием в несколько световых лет… Еврей был жертвенным животным. Ему предстояло испить чашу до последней, горчайшей капли». +Цит. по: Metz J.B. Jenseits burgerlicher Religion: Reden uber die Zukunft des Christentums. Munchen, Kaiser. Grunewald, 1980. S. 35
Евреи предельно дегуманизировались и уничтожались исключительно по одной причине, за то что они были евреями, т.е. самим своим существованием свидетельствовали бытие Всевышнего.
Почему же такой предельной дегуманизации был подвержен именно уникальный избранный народ? Что говорит по этому поводу религия? Какие объяснения дает этой трагедии иудаизм?
За что?
Спектр мнений, высказанных по этому вопросу, весьма широк. Очень часто катастрофу объясняют массовым отходом евреев от религии. По мнению многих ультраортодоксов, катастрофа – это расплата за ассимиляцию. При этом, как, в частности, считает р.Менахем Эммануль Гартум, план «окончательного решения» зародился в именно в Германии, потому что тут ассимиляция приняла самые внушительные масштабы.
Антисионисты, в частности раввины сатмарского хасидизма, усматривают в случившемся расплату за самочинную попытку создания государства евреев. Сионистские раввины, в первую очередь рав Цви Иегуда Кук – утверждают прямо противоположное – безразличие евреев к сионизму, их массовое игнорирование создания своего государства - вот что вызвало катастрофу.
Некоторые объяснения можно признать курьезными: например, утверждение р.Овадьи Йосефа, что погибшие шесть миллионов набрались за счет перевоплощенных душ грешников многих поколений.
Существуют объяснения и более общего характера. Так, Хефец Хаим (в связи с прелюдией катастрофы, которой явились еврейские погромы времен первой мировой войны) рассказал притчу о мелком торговце, берущем товар у оптового поставщика. Обычно поставщик давал ему в долг, но однажды потребовал все сразу вернуть. Оптовый торговец закрывал дело и требовал подвести итог. Так делает и Всевышний, – объяснил Хефец Хаим. – Он завершает эпоху изгнания и взимает долги за все поколения изгнания. По-видимому, на этой притче основывается также и утверждение р.Элиэзера Менахема Шаха, что катастрофой был закрыт один «счет» и открыт другой, продолжительность и размеры которого никому не известны.
Многие раввины, например, р.Шломо Авинер или главный ашкеназский раввин Израиля р.Исраэль Лау, признают, что не могут дать этой трагедии никакого подобающего объяснения. Имеются, наконец, и такие авторитеты, которые отказываются от любых объяснений в принципе. Так, р.Ицхак Гутнер пишет: «У нас нет права истолковывать эти события… ибо претензия на какие либо знания в этой области равносильна претензии на пророческое дарование». А для Андре Неера пережитое им не могло быть «за что-то». Он пишет: «Мы должны укрепиться на позиции Иова и заявлять: Я невиновен. Как защитник народа Израиля заявляю, что народ Израиля был и остается поныне невиновным. Это сокрытие лица». (+ Андре Неер Сборник статей. Иерусалим 1984. стр 119)
Итак, как ни много дается объяснений, но, пожалуй, еще большее число религиозных авторитетов отказываются от выяснения вопроса «за что?». И это понятно. Если сказать, что Холокост - это наказание за что-то, то тем самым немыслимое иррациональное преступление как бы впишется в обычную логику и получит известное духовно-историческое оправдание.
Между тем в контексте этого нежелания давать Катастрофе какие бы то ни было объяснения, невольно напрашивается аналогия с другим преступлением – с садизмом, со зверским убийством на сексуальной почве.
Действительно, помимо Катастрофы это, пожалуй, единственное страдание, которое наша совесть не торопится объяснять какими-либо грехами потерпевшей.
Нормальному человеку свойственно в каждом сомнительном происшествии оценивать свою долю вины. Когда человек «влипает» в разного рода истории, он делает из случившегося свои выводы, он оценивает свое поведение и ищет меру своей ответственности.
Однако всему есть предел. Когда мы слышим о садистском убийстве, то не зависимо от того, кто оказался его жертвой - распутница или невинная девушка, - мы не желаем искать в этом преступлении какую-либо долю вины ее жертвы. Мы заранее чувствуем, что если женщина зверски убита только по одной той причине, что она женщина, то не только бессмысленно, но и прямо святотатственно связывать случившееся с ее «моральным обликом».
Мы чувствуем, что речь здесь идет о чем-то другом. Мы видим, что гибель от руки садиста наступает только потому, что его жертва является носительницей некоторой духовной действительности – женской красоты.
Метафизический садизм
Как бы то ни было, но в садизме улавливается единственная аналогия плану «окончательного решения еврейского вопроса». Под садизмом я в данном случае понимаю истязание и убийство на сексуальной почве, являющееся самоцелью. Любое, даже самое жестокое изнасилование, не относится к этой категории преступлений. Насильник – это грабитель. Он берет силой то, что ему не принадлежит, и даже если по ходу дела он устраняет свою жертву как нежелательного свидетеля, то его действия остаются прагматически осмысленными. Садиста же влечет убийство само по себе: именно страдания и смерть прекрасной юной девушки являются его вожделенной целью.
Евреи уничтожались нацистами только за то, что они евреи, точно так же, как красивые девушки уничтожаются садистами только за то, что они красивые девушки. Оба эти преступления близки во-первых тем, что их мотив заключен в самом преступлении, а во-вторых тем, что они оба направлены против одного корня бытия, направлены непосредственно против Бога, направлены против Святости и против Красоты.
Мы видим: красота способна вызвать острое желание ее истерзать и уничтожить, причем это желание может вызвать только Красота. Жертвами садизма являются, разумеется, не только молодые привлекательные девушки, но также и дети и животные (последние, в виду своей юридической незащищенности, в особенности) - но в своей основе это преступление обращено именно к красивой девушке, т.е. к той Красоте, которая в норме опознается с оторопью и благоговением. Так же и с катастрофой. Нацистами уничтожались и немецкие душевнобольные и цыгане, а в конце концов в лагеря уничтожения могли бы угодить и славяне и даже британцы, но в своей основе эти фабрики создавались ради уничтожения евреев. Только потому, что Израиль – это корень святости, он вызвал по отношению к себе такую чудовищную реакцию.
Сравнив план «окончательного решения еврейского вопроса» с садизмом, мы, разумеется, сразу должны отметить принципиальные различия, пролегающие между ними. Одно преступление непосредственно чувственное, второе – рациональное, идеологически опосредованное. Дуалистический антисемитизм Гитлера (не вдаваясь здесь в его гностическую генеалогию) - это метафизический садизм.
Далеко не весь персонал лагерей уничтожения был садистским. Непосредственные чувства многих нацистских преступников очень часто даже противились их действиям. Что же касается главарей нацизма, то они отнюдь не славились бытовой жестокостью. Гитлер не любил сцен насилия, а санкционировавший массовые убийства Гиммлер отличался мягким нравом и любил животных.
Со своей стороны, садизм не только не нуждается ни в какой идеологии, но и вообще избегает какой-либо рефлексии. Теории маркиза де Сада в этом смысле остаются курьезом. Если где садизм и идеология действительно пересекаются, так это разве что в современном сатанизме (кстати, в лице своего предтечи, англичанина Кроули, напрямую связанном с идеологией нацизма).
Итак, садизм и геноцид евреев, предпринятый нацистами – это по сути два разных преступления. Они задевают разные сферы в человеке: сферу души и сферу духа. Но задевая разные сферы, они задевают их одинаково, они вполне аналогичны и на разных уровнях друг другу соответствуют.
Что свидетельствует девушка, растерзанная только за свою красоту? То же, что и еврей, уничтоженный за своё происхождение. Они - каждый по-своему - свидетели последних тайн бытия, они, каждый по-своему, представляют в этом мире его Создателя.
Секс в кандалах
Инфантильная сексуальность неизбежно связана с насилием, по существу даже отождествляется с ним. Более того, оргазм не только напоминает агонию умирающего, но и коренится в одних и тех же глубинах бытия. Судороги, связанные с зачатием жизни и судороги связанные с прекращением жизни предполагают друг друга, замыкают единый круг.
Знаменитые слова «Песни песней» (8.6) «Сильна как смерть любовь» отражают среди прочего также и эту действительность. Рассматривая это выражение, Э.Левинас определяет смерть, как единственное, истинное Другое. Ведь подлинно Другим является лишь то, что человек никак не может освоить, применить, включить в свой мир. Подлинно Другим является то, что захватывает и подчиняет самого человека. Левинас показывает, что это определение до конца применимо только к смерти: “В приближении смерти важно то, что с некоторых пор мы больше не можем мочь; именно здесь субъект утрачивает свое субъективное властвование... Приближение смерти означает, что мы вступили в отношения с тем, что есть нечто совершенно другое; нечто несущее в себе свойство быть другим и притом не временно, так что мы могли бы вобрать его в себя в пользовании, - нет, такое нечто, само существование которого заключается в том, чтобы быть другим”. (+Э. Левинас "Время и другой" Санкт-Петербург 1998 стр 74-75)
“Лишь через страдание, через отношение со смертью съежившееся в своем одиночестве существо оказывается в области, где возможна связь с другим... Кажется, ее прообраз можно найти в любовных отношениях. “Крепка как смерть любовь”. Эрос послужит нам основой для анализа этой связи с тайной, - при условии, что изъяснять его мы будем в терминах, отличных от платонических”. (+Э. Левинас "Время и другой" Санкт-Петербург 1998 стр 76)
Именно в любви между мужчиной и женщиной Левинас усматривает нечто соразмерное смерти, ведь в любви, также как и в страдании и смерти, идет речь о подчинении Другому: “Любовь не есть возможность, она возникает не как наше начинание, у нее нет основания; она нас охватывает и поражает, - и однако же Я уцелевает в ней”. “Сказать, что парность полов предполагает нечто целое, значит заранее положить любовь как слияние. В любви же волнует непреодолимая парность существ. Это отношение с тем, что скрывается навсегда. Своим фактом это отношение не нейтрализует, а сохраняет другость. Любовное наслаждение волнует тем, что в нем пребывают вдвоем. Другой в нем, поскольку он другой, это не объект, становящийся нашим или нами; напротив, он удаляется в свою тайну. Эта тайна - женского, сущностно другого...» (+Э. Левинас "Время и другой" Санкт-Петербург 1998 стр 96)
Но связь между любовью и смертью, существующая на духовном уровне, проявляется также и на психофизическом уровне в связи насилия и секса. Садист, подменяет любовную агонию агонией смертной, и в этом находит свое маленькое удовольствие, оборачивающееся для «партнерши» и ее близких безмерной трагедией.
Но именно на примере садизма видно, насколько лживо любое, самое невинное из запрещенных Торой сексуальных влечений. Садистские желания испытывают все без исключения мальчики, но то что до практикующих маньяков дорастают единицы показывает, что в развитии сексуальных желаний совесть занимает определяющее положение. Садист отличается от нормального мужчины не тем, что испытывает деструктивное желание, а то, что позволяет ему реализоваться.
Впрочем даже в этой сфере содомизация пробила мощную брешь в человеческой духовности. Современная сексология утверждает, что главное заключается в том, чтобы между партнерами царило согласие, чтобы они друг друга удовлетворяли. Если они оба довольны своими взаимоотношениями, то менять в них ничего не следует.
Так, если муж садист, а жена мазохистска, то их союз признается устойчивым и никому не придет в голову поучать такую пару как им следует заниматься любовью. Если кто-то может по настоящему удовлетвориться только заковав свою подругу в кандалы, а та достичь оргазма, только подвергшись унижениям и побоям, то состоятельность данного союза – даже если с точки зрения врачей он «устойчив» – вполне можно подвергнуть серьезному сомнению.
Насилие разрушительно для любых отношений, тем более для собственно любовных, даже если оно благоразумно не завершается убийством.
Садизм - самое страшное преступление, потому что в нем причиняется страдание живому существу ради самого этого страдания, потому что это преступление направлено на превращение самого прекрасного предмета в самое отвратительное, ибо как нет ничего красивее женского лица, так нет и ничего безобразнее расчлененного человеческого тела.
Никакая уродливая внешность не может быть так страшна, как выползшие наружу человеческие внутренности. Что это значит? По-видимому, то, что внутренности в качестве внешности, в качестве физиономии - олицетворяют смерть. Внешность человека – это то, где выражена его личность, его воля, здесь он прекрасен потому, что являет свое «Я». Но внутренности человека - это та сфера, за которую воля никак не отвечает, это сторона полностью природная, автономная, личности неподвластная и по сути уходящая своими корнями в неорганическую природу, в смерть. Когда внутренние органы выползают наружу и тем самым невольно становятся новой «внешностью», новым ликом человека, это выглядит ужасно.
Поэтому садизм, обращающийся к бытию специально затем, чтобы вывернуть его наизнанку, превратить прекрасное в безобразное - самое страшное преступление из всех возможных. И жертвы садизма, поэтому не меньшие свидетели Истины, не меньшие свидетели Имени нежели уничтоженные в газовых камерах евреи.
МУЖСКОЕ И ЖЕНСКОЕ СВЯЩЕНСТВО
Телегония
Говоря о связи брачных отношений со священным невозможно обойти стороной законы, связанные со священниками, которыми, как известно, являются потомки Аарона. При этом на себя обращают внимание особенные требования, предъявляемые священнику при выборе жены: «Святы должны быть они Богу своему, и да не оскверняют имени Бога своего, ибо жертвы Господа, хлеб Бога своего, приносят они, и потому они должны быть святы. Жену блудницу и обесчещенную нельзя им брать, и жену, отверженную мужем своим, нельзя им брать, так как свят он (священник) Богу своему» (Левит 21.6)
В отношении первосвященника эти требования еще более строги: «Он же жену в девстве брать должен. Вдову или отверженную, или обесчещенную, блудницу нельзя ему брать, а лишь девицу из народа своего должен он брать в жену. И нельзя ему бесчестить семени своего в народе своем, так как Я, Господь, освящаю его» (21.14)
В гемаре (Ивамот 61.а), где рассматриваются эти законы, можно усмотреть лишь одно послабление - простой священник может жениться на вдове. В действительности коэн может вступить в брак с женщиной, которая была лишена девственности вне брака, но в целом это далеко не всем известное право не отменяет самой тенденции: Священник не должен брать женщину «со вторых рук».
Какой смысл может иметь этот запрет? Прежде чем ответить на этот вопрос, следует отметить, что священство наследуется именно по отцу. Тот, кто родился от дочери коэна, не является коэном, если сам его отец также не коэн. Если еврейство наследуется по материнской, то священство именно по отцовской линии.
При этом важно отметить, что если человек может стать евреем, то священником можно только родиться. Ни инородец, ни простой сын Израиля, ни даже вообще потомок Леви – не имеют возможность стать коэном. Таким образом священство – это специфический признак потомков Аарона по мужской линии. Никакие другие люди в мире этим признаком не обладают.
Последние генетические исследования однозначно показывают, что все евреи, достоверно идентифицирующие себя с коэнами, являются потомками одного общего предка.
Так, сотрудник университета Торонто и медицинского центра «Рамбам» в Хайфе доктор Скорецкий (сам являющийся коэном) инициировал исследование, опубликованное в научном журнале «Natural» (2 января 1997). Им был сделан генетический анализ 188 евреев – мужчин из нескольких стран – из Израиля, Англии и Северной Америки, среди которых имелись коэны, левиты и простые евреи. В результате было установлено, что в 98.5% случаев в Y–хромосомах коэнов имелись определенные «отметки», т.е. обнаруживалась специфическая последовательность ДНК, свойственная преимущественно тем, кто относит себя к потомкам Аарона. Позднее этим же исследователем была обнаружена комбинация из шести хромосомных отметок, которая присуща только коэнам и отмечается у подавляющего большинства из них (в его эксперименте 97 из 106).
Итак, мы видим, что замысел Создателя состоит в том, чтобы храмовое священство представляло собой определенный народ, который несет мужские признаки своего общего предка Аарона и в который нельзя войти со стороны.
С этой точки зрения позволительно осмыслить также и запрет на вступление в брак с женщиной, ранее находившейся в связи с другими мужчинами.
Создается впечатление, что в данном случае Тора вообще как будто бы учитывает явление телегонии. Термин этот известен не всем и требует определенного разъяснения.
Среди тех, кто занят разводом каких-либо породистых животных – голубей, собак, лошадей и т.д., давно существовало поверье, что контакт породистой самки с беспородным самцом сказывается на всех ее последующих пометах. Такую самку всегда было принято браковать.
Между тем, явление наследования признаков самца, с которым самка случалась прежде, потомством, зачатым от последующих самцов - в какой-то момент было признано наукой и названо телегонией. Об этом явлении заговорили в XIX веке после одного хорошо документированного казуса: Через несколько лет после того, как некие коноводы безуспешно пытались скрестить лошадь с зеброй, у этих лошадей - от нормальных породистых жеребцов - стали рождаться полосатые жеребята!
Какие-то исследования на этот счет в ту пору проводились (в частности в 1899 году Феликс Ледантек опубликовал книгу, в которой имелась глава «Телегония или влияние первого самца»). Однако впоследствии – по непонятной причине – интерес к этому явлению среди биологов прошел. Для многих телегония и сейчас остается не более чем предрассудком животноводов. Но в то же время существует немало ученых, воспринимающих это явление как вполне достоверное. В одном попавшемся мне на эту тему исследовании (включавшем эксперименты с мечеными молекулами ДНК), выдвигается гипотеза, что генетический материал из погибших и разрушившихся сперматозоидов достигнувших яичника, может удерживаться зародышевым эпителием, т.е. той тканью, из которой образуются яйцеклетки. Таким образом, созревающие яйцеклетки могут хранить на своей поверхности какой-то генетический материал, привнесенный прежним самцом. При оплодотворении последующим самцом этот генетический материал может оказаться задействованным.
Если это явление признать существующим, то запрет коэну жениться на разведенной женщине может означать также и то, что коэн должен наследовать свои мужские признаки (свою У-хромосому) исключительно от одного праотца.
Кто-то может обратить внимание на то, что священник не может жениться так же и на прозелитке, что здесь имеет место ограничение так же и по материнской линии. Но это не вполне так. В самой Торе запрет жениться на прозелитке не дан. В уже приведенной гемаре (Ивамот 61), где эта проблема рассматривается, запрет жениться на женщине, принявшей иудаизм, связывается все с тем же запретом на союз с блудницей. Зная нравы окружающих их народов, религии которых предусматривали карнавальный промискуитет (сатурналии и т.п.), мудрецы предписали воспринимать всякую обращающуюся в иудаизм женщину как бывшую блудницу.
Таким образом, опять же дело не в собственных генах прозелитки, а в опасении того, что она может хранить инородные мужские гены.
Два священства
Итак, исходные данные следующие: Священство наследуется по отцу (сыновья дочери коэна – не коэны), в то время как еврейство наследуется по матери (дети еврея от нееврейки – не евреи, дети еврейки от нееврея - евреи). При этом в священство нельзя обратиться - его можно только унаследовать, евреем же может стать человек любой расы.
Смысл этого ограничения (на «обращение» в священство) легко свести к смыслу первого (на брак с разведенной женщиной). Священство - это вторичный половой признак сыновей коэна. Священство - это миссия исключительно мужская.
Священство совпадает с мужской природой и отдано лишь мужской природе. Именно так мы вправе проинтерпретировать ограничения, наложенные на священников при их вступлении в брак.
Может показаться, что в отношении всеобщего священства принцип тот же - священник именно мужчина, женщине же отведена вспомогательная роль.
Действительно, общепризнанно, что всякий еврей является священником («а вы будете у Меня царством священников и народом святым» Исход 19.6), но вроде бы именно еврей, а не еврейка. Все мы знаем, что число заповедей, наложенных на женщину, существенно меньше, что женщина не совершает специфических обрядов, которые можно расценить как священнические (чтение свитка Торы, субботний кидуш, наложение тфиллин, ношение цицит и т.д.).
Однако это различие полностью блекнет на фоне их общего отчуждения от того культа, которому были посвящены собственно священники – коэны. То священнодействие, которое осуществлял священник – потомок Аарона, не мог осуществлять никакой другой еврей – как женщина, так и мужчина.
Но при этом на себя обращает внимание, что литургия всеобщего священства специфическим образом не связана с мужским полом и в принципе может осуществляться также и женщиной.
Хотя это и не принято, но женщина в принципе может накладывать тфиллин и носить цицит. Женщины могут подниматься к Торе, если они молятся отдельно от мужчин. То же и кидуш. Если в доме нет мужчины и пойти в какую-либо другую еврейскую семью у женщины нет возможности, то она не только может, но и должна освятить субботу.
Известные ограничения можно найти, но в целом видно, что литургические возможности мужчин и женщин в основе своей в Израиле одинаковы. А ведь это совсем не так у коэнов - т.е. дочь коэна не имеет право приносить жертвы так же, как и сыны и дочери Израиля (хотя и может участвовать в жертвенной трапезе).
Но если литургические возможности евреев и евреек одинаковы, то они одинаковы по женскому, а не по мужскому признаку! Ведь мужчина сочетает в себе свойства мужчины и женщины, ему доступно все женское (на генетическом уровне он является носителем как женского, так и мужского генофонда – Х и У - хромосомы). Женщина же чиста в своем женском качестве и не совместима ни с чем мужским (ее генофонд чисто женский - ХХ хромосомы).
Из того, что все основное, что предписано обычному еврею, может сделать также и еврейка, следует лишь то, что литургические обязанности всеобщего священства в своей основе женские, а не мужские. А то, что они поручены прежде всего мужчинам - лишь незначительная деталь, к тому же весьма характерная. Например, никто не станет спорить с тем, что в традиционном обществе стряпня – это удел жены. Между тем шеф-повар (в любом обществе) – это практически всегда мужчина. Священство – в основе своей миссия именно мужская, и поэтому даже в своем женском качестве она поручена все же мужчинам, а не женщинам. Но в целом «бескровные» ритуалы «всеобщего священства» оправдано рассматривать как женские.
Как бы то ни было, литургические обязанности простых сынов Израиля начинают выглядеть женскими при их сопоставлении с обязанностями собственно священническими, которые являются исключительно мужскими.
Но тем самым священство можно подразделить на два типа: особенное - мужское и всеобщее - женское.
В своей книге «Два имени Единого Бога» я показываю, что святое и будничное представляют собой брачную пару. Но брачная логика универсальна. Поэтому не удивительно, что ее можно обнаружить так же и во взаимоотношениях святого со святым.
МИССИЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ РОДА
Первородный грех
В книге Левит мы читаем: «Если женщина зачнет и родит мальчика, то она нечиста будет семь дней, как во дни отлучения ее по обычной болезненности ее будет она нечиста. А в день восьмой пусть обрежут крайнюю плоть его. И тридцать три дня должна она оставаться в чистом кровотечении ее… Если же она девочку родит, то она нечиста две недели, как во время своего отлучения, и шестьдесят шесть дней должна оставаться в своем кровотечении чистом. По исполнении же дней очищения ее за сына или за дочь пусть принесет она ягненка однолетнего во всесожжение и молодого голубя или горлицу в грехоочистительную жертву ко входу в шатер соборный, к священнику. И он принесет это пред Господа, и искупит ее священник». (12.2-7)
Невольно возникает вопрос: о каком грехе идет речь в связи с рождением ребенка, что Тора вдруг требует принести за него грехоочистительную жертву?
Ответ, который дает в этой связи традиция, столь же прост, сколь и неожидан - это грех Адама и Хавы, т.е. тот грех, который зовется у христиан «первородным грехом»!
Так, каббалист и комментатор Св.Писания Бехайя бен Ашер (ум. 1340) пишет относительно слов Торы «и искупит ее » - «почему роженица должна приносить жертву? Во искупление греха Хавы, за который она и наказана родильными муками».
Христианские авторы постоянно вынуждены оговариваться, что «первородный грех» никак не связан с половой близостью прародителей человечества. Вывод, который невольно напрашивается на основании общего подозрительного отношения христианства к сексуальности.
Что же касается иудаизма, то идея такой связи в нем просто не может зародиться, и еврейская традиция подобных оговорок даже не знает. Более того, размножение признается иудаизмом заповедью, которую р.Аарон Галеви в своей книге «Сефер Хахинух» закономерно ставит на первое место. В этой связи уместно напомнить, что традиция считает, что Адам и Хава находились в любовной связи еще до грехопадения и даже успели родить в Эдемском Саду Каина.
Но почему тогда «первородный грех» все же как-то связывается с рождением, почему роженица приносит искупительную жертву?
По-видимому, потому, что в тяжелых родах проявляется проклятие, наложенное на женщину за совершенный ею грех. Таким образом, ассоциация строится здесь не по греху, а по наказанию за него: «а жене сказал: умножая умножу муку твою в беременности твоей; в муках будешь рождать детей, и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (2.16).
Здесь уместнее задать другой вопрос, почему за нарушение одной заповеди (не вкушать плод древа познания) Всевышний покарал женщину страданиями, сопровождающими выполнение другой заповеди («плодитесь и размножайтесь»), заповеди, которую женщина не нарушала? При этом вполне стоит обратить внимание на то, что человеческие роды действительно выделяются среди родов других млекопитающих, которые хотя и могут быть тяжелыми, но в норме именно безболезненные, чего не бывает ни у какой женщины.
Но что странного в том, что нарушение, влекущее смерть, отразилось на исполнении заповеди, дающей жизнь? Коль скоро в силу вступило проклятие «смертью умрете», то стоит ли удивляться тому, что дарующая жизнь заповедь стала сопровождаться смертными схватками?
И то, что родившая женщина приносит жертву за грех, т.е. за «первородный грех», лишний раз напоминает нам об этой достаточно естественной связи.
Однако мы вправе предположить, что связь в данном случае двусторонняя, а именно, что деторождение является своеобразным искуплением первородного греха.
Преступление и искупление
Прямых утверждений об искупительном смысле деторождения, возможно, найти и не просто, однако встречаются высказывания, которые косвенно подводят к такому заключению.
В самом деле, нарушение заповеди «плодитесь и размножайтесь» считается очень серьезным. В Талмуде воздержание от деторождения приравнивается к кровопролитию, к убийству.
Если бы Адам и Хава нарушили заповедь «плодитесь и размножайтесь», но не нарушили бы заповедь «не вкушай», они бы и по сей день находились в Эдемском Саду, представляя собой все человечество.
Но они нарушили заповедь «не вкушай от него» и умерли. Таким образом, в условиях греховного мира, в котором царит смерть, заповедь «плодитесь и размножайтесь» оказалась центральным актом жизни, позволяющим преодолевать смерть. Т.е. деторождение обернулось своеобразным искуплением первородного греха.
В контексте этого положения было бы уместно коснуться христианского взгляда на этот вопрос.
Как известно, христианство утверждает, что искупление от смертоносного первородного греха заключено в страданиях Мессии, которым это учение признает Иисуса из Назарета.
Со своей стороны иудаизм признает и то, что страдания праведника искупают мир (Моэд Катан 28.а), и то, что Мессия может быть страдающим. По меньшей мере, это относится к Мессии сыну Йосефа (Сукка 52.а). Однако уместно отметить, что это общее для иудаизма и христианства представление об искупительности страданий праведника традиционно противопоставляется христианством деторождению.
Христианство как бы невольно видит в продолжении рода конкурирующий канал искупления от первородного греха, но только «ветхий», природный и тщетный. Так апостол Петр говорит: «Не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца» (1 Петр 1.18) Т.е. от отцов «по роду» можно унаследовать только суету.
Во Христе «нет иудея, ни язычника, нет раба, ни свободного, нет мужеского пола, ни женского» (Гал 3.29). Вечность наследуют лишь те, «которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин 1.13), А сам Иисус предостерегает своих учеников: «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лук 14.26).
Позитивное отношение к безбрачию было задано уже апостолом Павлом, который не был женат и писал: «хорошо человеку не касаться женщины. Но во избежания блуда, каждый имей свою жену» (1 Коринф 7.1)
Иными словами брак и деторождение - это зло, хотя и меньшее сравнительно с распутством. Впоследствии эта тенденция только усилилась. Один из отцов Церкви Тертулиан пишет: «Есть люди, которые женятся для потомства, из желания иметь детей, желания иногда весьма горького. Зачем желать детей, когда имея их, мы желаем им поскорее покинуть наш злосчастный век и быть принятыми у Господа, как того хотел апостол? Хватит с нас забот о своем собственном спасении, если даже не заводить детей! Нам ли искать обузы, которой тяготятся сами язычники, от которой даже нарушая законы они стремятся избавиться?» (+Тертулиан "К жене" 1.5)
Демографический апокалипсис
Как известно, издревле иудейская традиция приписывает Эсаву страсть к кровопролитию. Тот факт, что традиция возвела к Эсаву Рим, по-видимому, во многом было обусловлено именно кровожадностью римлян, гордящихся своей военной мощью и превративших кровопролитие в одно из своих излюбленных зрелищ.
Прозорливости такого взгляда можно лишь удивиться. Действительно, в дальнейшем христианские народы отличались значительной воинственностью, которая завершилась двумя чудовищными мировыми войнами в ХХ-ом веке.
Говорят, что европейцы вынесли из произошедшего урок, что они научились решать свои проблемы без войн, что кровопролитие стало европейцам столь же ненавистно, как оно всегда было ненавистно евреям.
Но это жестокий самообман. Кровопролитие на европейском континенте продолжается. В наши дни европейцы продолжают проливать кровь, воздерживаясь от деторождения. По иронии судьбы гедонистический Запад сегодня воплощает в жизнь завет аскета Тертулиана: не заводи детей.
В 2000-ом году американский публицист Патрик Бухенен опубликовал книгу «Смерть Запада», в которой он предрек европейцам биологическое вымирание, остроумно назвав презерватив и гормональную пилюлю серпом и молотом буржуазной цивилизации.
В своей работе Бухенен ссылается на статистические данные ООН, согласно которым население Европы к 2050 году сократится на 128 млн. Италия потеряет 16 млн., Германия - 23 млн., Россия - 33 млн. Но при этом лишь 10 процентов населения Европы в 2050 году будет по происхождению европейским!
Не так давно был опубликован отчет экспертов Комиссии по демографии Европейского Совета, его данные полностью подтвердили прогнозы, сделанные исследователями ООН. Согласно европейскому отчету, если до войны население европейских стран составляло 22% от общего числа жителей земли, то за 50 мирных лет этот показатель сократился до 12%. В ближайшие 50 лет прогнозируется снижение численности коренных европейцев до 6,5%. Согласно представленному учеными прогнозу, к 2050 году половина всех жителей Европы будет старше 50 лет. Этот прогноз также предрекает, что к середине нынешнего века лишь 10 процентов обитателей Европы будут потомками некогда коренного населения.
Уже сегодня треть школьников бельгийской столицы – мусульмане. А каждый восьмой ребенок Великобритании - неевропейского происхождения. По прогнозам демографов, в 2020 году Бирмингем и Лестер станут первыми английскими городами с преобладанием темнокожих.
В России наблюдается аналогичная картина. В 1959 году в России проживало 7 млн мусульман (6% населения России), в 1979-м - 10 млн (7%), в 1989-м - 12 млн (8%), в 2002-м - 15 млн (10%). Согласно прогнозам, в 2020 году в России будет 130 млн жителей, в том числе 20 млн мусульман (15% населения), в 2050-м - 110 млн жителей, из них 30 млн мусульман (27%),. К концу ХХI века мусульмане составят в России большинство.
Но как нам тогда относиться к тому, что в то время как Эсав продолжает самоистребление, Ишмаэль исправно плодится и размножается? Может быть это свидетельствует о том, что ислам - хорошая религия, озабоченная искуплением первородного греха?
Мы лучше поймем это явление, если сопоставим два факта: Наибольшая рождаемость не только среди мусульманских народов, а вообще среди всего человечества отмечается в секторе Газа. При этом до 80 процентов арабских школьников этого района выражают желание стать террористами-смертниками!
Это обстоятельство позволяет заподозрить, что мусульмане размножаются не вполне бескорыстно, что в значительной мере они плодятся назло иудео-христианской цивилизации, надеясь – и вполне оправданно – задавить ее прежде всего на биологическом уровне.
Террор в данном случае средство вспомогательное и для «арабского дела» даже довольно вредное, так как в перспективе террор может подвигнуть европейцев на серьезное противостояние.
Через какие-то два-три десятилетия матка мусульманки способна создать в Европе исламское большинство, так что шариат можно будет ввести демократическим путем и уж потом разобраться с «неверными». Но горячие арабские головы торопят события и обвешиваются поясами смертников, рискуя загубить все дело.
ВЗРОСЛЫЕ И ДЕТИ
Воспоминание о будущем
Невозможно рассматривать таинство брака и при этом не коснутся вопроса детей. И не только потому что дети - это прямое порождение супружеской любви, но также и потому, что детство по-своему тоже является «таинством», является «естественной религией».
В самом деле, детские чувства необыкновенно сильны, ребенок уходит с головой в мельчайшие по своему значению предметы. Все для него огромно, сказочно и наполнено смыслом, все для него сочно и живо. Ребенок может часами созерцать узоры на коврике, висящем рядом с его кроватью, страстно влюбляться в свои куклы, не говоря уже о домашних животных, и т.п.
Состояние детства воспринимается нами как некое исходное человеческое состояние, так как ему присущи две важные ценности: цельность отношения к жизни и интенсивность ее переживания. Часто из-за дефицита этих ценностей человек хочет вернуться в детство, мечтает о нем как о какой-то сказочной поре. Повзросление выглядит в определенной мере порчей, в то время как детство рисуется райским периодом, на основании чего мы предчувствуем, что в посмертии должны как бы вернуться к детскому состоянию, должны вновь приобрести эту цельность отношения и эту остроту восприятия.
Мы чувствуем, что детство дано нам как некое воспоминание о будущем, воспоминание о грядущем - о грядущем мире. Мы интуитивно чувствуем (и ряд мистических прозрений подтверждает это), что в посмертии нам будет возвращена непосредственность и цельность, что желания и мысли вновь обретут в нас утраченное единство.
Возрастной пол
Мы свыклись с разделением человечества на два рода – мужской и женский. Между тем половое различие - лишь одно из различий, разделяющих человечество. Другим не менее важным разделением человечества можно признать возрастное разделение. Дети и взрослые – это также два своеобразных пола, возрастных пола.
В разделении полов человечество различается по ряду качеств, которые как бы целиком отражены в представителях этих полов и жестко связаны с ними. Например, красота и сила.
Но то же и возраст. Детство и зрелость – это две сущности, имеющие свой вечный смысл. Взрослые и дети явственно представляют собой другое, сравнительно с половым, разделение человеческого рода.
Человечество разделено на взрослых и детей так же, как оно разделено на мужчин и женщин, это два рода, два мира, два человечества. Соответственно, они составляют устойчивую пару. Напряжение существует не только между полами, но и между возрастами.
Так же как мужчина ощущает чувствами своей жены, а жена мыслит разумом своего мужа, так же взрослые радуются радостями детей, а дети умудряются мудростью взрослых.
Более того, взрослые нуждаются в детях, нуждаются в них в той же мере, в какой дети нуждаются во взрослых. Причем эта потребность столь же властна, как потребность супружеская.
Супруги радуются рождению ребенка. Однако «естественность» этой радости мешает рассмотреть ее удивительную необычность. В этом отношении усыновление беспризорных детей говорит о возрастных полах гораздо больше.
В самом деле, безбрачные пары прилагают огромные усилия, чтобы найти беспризорного ребенка и стать его родителями. Какие только драмы не разыгрываются между приемными детьми и их приемными отцами и матерями! Но задумаемся, откуда такая страсть? Ведь единственное, что так свело и сблизило этих людей – это исключительно разность в возрасте! Одна она!
Даже в половой сфере так никогда не бывает. Невозможно вступить в брак на основании лишь одной разности полов, без учета других особенностей и требований сторон. А ведь при усыновлении требования приемных родителей обычно самые минимальные!
Что же так влечет друг к другу возрастные полы? Чем они дополнительны? Что они составляют собой, будучи вместе? Зачем Всевышний создал два этих мира: взрослый и детский?
По-видимому, быть сыном и быть отцом, быть матерью и быть дочерью - это означает воспроизводить некоторые качества самого Всевышнего.
Во взрослом открывается Создатель мира, непрестанно пекущийся о нем (Элоким), в ребенке – сама непосредственная Божественная жизненность (Четырехбуквенное имя).
Впрочем, в отличие от полов возрастное разделение - временное, и в мире грядущем все души (от умерших в младенчестве до умерших в старости) – являются взрослыми, хотя и с возрожденными качествами детского отношения.
Тайна вечной молодости
Не секрет, что некоторые детские качества сохраняются также и в жизни нормальных взрослых людей.
В книге Бытия (26.9) рассказывается история о том, что оказавшийся у Авимелеха Ицхак назвал Ривку своей сестрой. Между тем Авимелех понял, что на самом деле Ривка жена Ицхака, после того как увидел, что «Ицхак играет с Ривкою женою своею».
При том, что некоторые комментаторы пытаются понять эти слова Торы иносказательно, буквальное их понимание однозначно признается традицией. Так, поясняя слова «играет с Ривкой», Сончино пишет: «По манере обращения Ицхака с Ривкой Авимелех понял, что Ривка - жена Ицхака».
Удивительная и безусловно заслуживающая нашего внимания деталь: не молодой уже патриарх «играет» со своей женой. При этом уместно отметить, что слово «мецахек» скорее следует перевести не как «играет», а как «смеется», можно даже сказать как «дурачится». То есть речь заведомо идет не о какой-то взрослой серьезной игре, вроде бильярда или преферанса, а именно о том легкомысленном дурашливом поведении, которое отличает детский возраст, и в связи с которым родители обычно говорят: «Немедленно прекратите! Это плохо кончится».
Что это значит? По-видимому, то, что в любви взрослый человек остается ребенком.
Как известно, ребенку противопоказана сексуальная жизнь. Но почему? Не потому ли, что это сугубо взрослое занятие убивает в нем ребенка? Того самого ребенка, который как раз призван продолжать жить в каждом здоровом взрослом человеке, по меньшей мере в его супружеской жизни?
Это можно заметить в самых разных сферах детской и взрослой психофизиологии. Так, например, что ребенок желает все потрогать руками, что для него лишь прикосновение сообщает полное знание о предмете. Но разве не очевидно, что это детское качество полностью сохраняется во взрослом состоянии в брачных отношениях? Супругам недостаточно видеть друг друга, им хочется именно друг друга касаться.
Те муки, которые испытывает четырехлетний мальчик, пытающийся потрогать плавающую в аквариуме золотую рыбку, через десять лет возвращаются к нему по отношению к его сверстнице.
Но осязательность брачной связи – это лишь один из тех аспектов, в которых ребенок продолжает существовать во взрослом человеке. Другой, не менее примечательной формой сохранения детскости во взрослом существовании, является определенная игривость любовных отношений. В супружеской жизни человек возвращается в детство зачастую также и самим своим поведением.
С этим связано еще один опыт – игровая обучаемость. В самом деле, маленький ребенок учится играя. В первые пять лет он осваивает большую часть важнейшей жизненной информации, но, во-первых, безо всякой системы, а во-вторых, под охотку, то есть играючи.
Но кое-чему люди продолжают учиться таким способом и впоследствии. Это один из тех аспектов «возвращения в рай», о котором уже говорилось выше. Может показаться, что добрый семьянин, замыкающийся на своих ближайших родственниках, делается эгоистичным, что он безразличен к остальному человеческому роду. Обычно христиане именно в таком смысле трактуют слова Иисуса «Враги человека домашние его».
Между тем такая оценка поверхностна. Добрый семьянин постоянно занят установлением и поддержанием мирных отношений внутри своей семьи. Но при этом он учится добросердечному отношению ко всем людям, и поэтому при случае всегда оказывается задушевным собеседником также и по отношению к «внешним» представителям человеческого рода. Муж и жена, которые научились ладить друг с другом, одновременно научились ладить и со всеми людьми доброй воли.
Итак, то, что является тяжелой работой для воспитателя и психолога, для доброго семьянина является своеобразной «игрой», то есть именно продолжением того игрового обучения, которым знаменуется раннее детство.
Абортированное детство
Но так ли уж пагубна ранняя сексуальная жизнь? Ведь еще несколько столетий назад браки очень часто заключались в подростковом возрасте. Напомню, как в трагедии «Ромео и Джульетты» мать Джульетты уговаривает свою тринадцатилетнюю дочь вступить в брак, говоря, что в Вероне многие становятся женами в еще более нежном возрасте.
На это можно возразить, что во-первых, ранние браки признавались нежелательным явлением также и в старые времена. Такие браки были не столько нормативны, сколько допустимы. А во-вторых, неблагоприятность ранней сексуальной жизни в древности и средневековье сглаживалась общим патриархальным укладом. Не следует забывать, что ранняя сексуальная жизнь сопровождалась также и ранним материнством, и уж по меньшей мере не являлась самоцелью. Наконец, нельзя не отметить, что человечество находилось в ту пору в полудетском состоянии. В те времена сказки увлекали взрослых наравне с детьми. Раннее взросление, таким образом, не было в ту пору столь резким, как в наши дни.
Однако в наше время, когда никто из подростков не мечтает обзавестись собственным потомством и преследует лишь непосредственные гедонистические цели, вред ранней сексуальной жизни очевиден.
Детство, абортированное ранней сексуальной жизнью, не может полноценно проявиться во взрослом состоянии, что неизбежно ведет к фрустрации и цинизму. Бесплодие явилось главным плодом сексуальной революции шестидесятых. Именно в ту пору в Европе наметились те драматические демографические тенденции, которые сегодня угрожают самому существованию этого континента.
Ранняя внебрачная сексуальная жизнь, распространившаяся среди так называемых «просвещенных народов», является одним из доминантных факторов их тотального вырождения. Тот белый человек, который чудом пробился в этот мир сквозь барьеры презервативов, гормональных пилюль и хирургических щипцов, впоследствии использует всю их мощь для того чтобы пропустить на Божий свет не более одного наследника своего «духовного богатства».
Результат не замедлил сказаться: уже в начале ХХI-го века в некоторых европейских столицах число детей из патриархальным мусульманских семей, рано вступающих в брак, превышает число их бледнолицых сверстников, озабоченных лишь тем, чтобы извлечь из своих детских тел максимум взрослых наслаждений.
МИСТИКА «СЕМЕЙНОГО УЮТА»
Монастырь и бордель
В завершении этой книги мне бы хотелось отметить, что в широком смысле к «естественной религии» относятся не только брачные отношения, но и весь комплекс семейных отношений.
Один из подсчетом численности сынов Израиля в пустыне производился посемейно (Числа 1.18-21.). Иными словами, выяснялось не общее число евреев, а общее число семей. Но тем самым семья провозглашается Всевышним единицей исчисления, исчисления сынов Израиля. Как это следует понимать?
Едва ли кто-нибудь станет спорить с тем положением, что те семейные взаимоотношения, в которых человек формировался, в первую очередь задают его духовный облик. Именно в семье закладываются наиболее базисные ценности и характеристики человека, и именно с семьей связаны самые яркие и сильные его впечатления.
Тем не менее, пренебрежение по отношению к родственным чувствам выказывается многими людьми, причем порой стоящими на духовно противоположных позициях. И монастыри, и бордели в равной мере являются альтернативой семейственности, и многие их обитатели равно неприязненно относятся к «семейному уюту».
На почве этой неприязни А.Ф.Лосев совершенно откровенно солидаризирует монахинь и публичных женщин. Так, критикуя Розанова, автор «Диалектики мифа» пишет: «Пол, действительно, есть основное и глубинное свойство человека, но (противопоставим Розанову другую мифологию) он меньше всего выражается в совокуплении и деторождении. Монахини и проститутки более интересны, чем та мелкобуржуазная иудаистическая мистика, которую проповедует Розанов. Розанов – мистик в мещанстве, имея в виду точное социологическое значение этого последнего слова. Он обоготворяет все мещанские "устои" – щи, папиросы, уборные, постельные увеселения и "семейный уют". Это показывает, что ему непонятно благоухание женского иночества, не ощутительна изысканная женственность подвижничества девственниц с юности, не ясно, что совокупление есть вульгаризация брака. Он не был в строгих женских монастырях и не простаивал ночей в Великом Посту за богослужением, не слышал покаянного хора девственниц, и т.д. и т.п.» (+ А.Ф.Лосев Философия. Мифология. Культура (Диалектика мифа) М. 1991 Стр 78 .
Объявив проституток наравне с монахинями «более интересными», Лосев благоразумно воздержался от противопоставления «семейному уюту» бурных сексуальных оргий. По-видимому, ему было бы трудно спорить с тем, что они тоже «вульгаризируют брак». Между тем существует субкультура, которая открыто базируется именно на таком противопоставлении. Я имею в виду сатанизм.
Сатанистам свойственно не только откровенное использование своих сексуальных партнеров, но и общее презрительное отношение к «семейному уюту». Наряжаясь на своих оргиях в монашеские платья, сатанисты ругаются не только над религиозными святынями, но и над супружескими и родительскими чувствами. Сатанисты находят себя морально стоящими выше «мещан», так же как Лосев видит стоящими выше «мещан» «девственниц с юности». И уж по меньшей мере в «иудаистической» семейственности сатанисты усматривают даже большую пошлость, чем в ней усматривают православные иноки.
«Наивности» материнского «сюсюканья» они противопоставляют глумление и цинизм как искушенность и «глубину». Речь здесь идет именно о чувстве нравственного превосходства. В невинных и простых семейных радостях сатанистам видится самообман, неискушенность, незнание жизни. В своих же надругательствах ими усматривается подлинное знание человека и полет духа. Причем за этим видением стоят не только амбиции юных прыщавых эгоистов, но и ожесточение несостоявшихся талантов всех возрастов. Глубина действительно нередко оказывается сопряжена в человеке со злом. Не случайно деструктивные натуры вроде Ставрогина удавались перу Достоевского гораздо лучше, нежели «положительные образы» вроде Алеши Карамазова.
«Иудаистическая мистика»
Но вот ведь какое удивительное дело. На поверку выясняется, что «наивные», «примитивные» чувства семейной привязанности как правило оказываются сильнее завороженных собственной «глубиной» врат ада.
Существует немало ценностей, на которые человек может опереться, для того чтобы противостоять жестокой действительности. В «Архипелаге Гулаг» Солженицын приводит следующее свидетельство: «На лагпункте Самарка в 1946 году доходит до самого смертного рубежа группа интеллигентов: они изморены голодом, холодом, непосильной работой – и даже сна лишены, спать им негде, бараки-землянки еще не построены. Идут они воровать? стучать? хнычут о загубленной жизни? Нет. Предвидя близкую, уже не в неделях, а в днях смерть, вот как проводят они свой последний бессонный досуг, сидя у стеночки: Тимофеев-Ресовский собирает из них «семинар», и они спешат обменяться тем, что одному известно, а другим нет – они читают друг другу последние лекции». (+Солженицын "Аргипелаш Гулаг" т.2.ч.4. гл.1)
Я легко допускаю, что в сталинских лагерях тот же Лосев находил утешение либо в философии, либо в воспоминаниях о «хорах девственниц».
Между тем в общем случае люди выстаивают в заведомо нечеловеческих ситуациях в первую очередь благодаря теплу своих «мещанских» семейных отношений.
В своем исследовании «Психолог в концентрационном лагере» Виктор Франкл отмечает, что существование узников нацистских лагерей было преимущественно ретроспективным: «Их мысли кружились все время вокруг одних и тех же деталей из переживаний прошлого; житейские мелочи при этом преображались в волшебном свете». (+ В.Франкл «Человек в поисках смысла» Москва 1990 стр141 )
Но это как раз и значит, что в общем случае адскому режиму, целиком направленному на уничтожение личности, средний человек противопоставляет именно банальные «мещанские устои»!
Между тем камень, брошенный Лосевым в иудейский огород, был брошен вполне по адресу. Семейные отношения – когда они подлинны – именно «иудаистические» семейные отношения. Т.е. любой человек, выстоявший трудное испытание благодаря теплоте того дома, в котором он вырос, каким-то образом причастен «мелкобуржуазной иудаистической мистике». И таких людей Всевышний, наверняка, пересчитывает посемейно, какого бы происхождения они не были.
Для ясности я приведу пример полнокровной «иудаистической мистики». Это глава под названием «Молитва и видение» из сборника Яфы Элиаш – «Хасидские истории о Холокосте»: «Я считаю, что жизнь в Берген Бельзене мне сохранили одна молитва и одно видение, - сказала Шила Гамс. - Это были очень особенная молитва и очень особенное видение, видение, которое затмевалось реальностью и которое в то же время победило реальность.
Рабби Гросс, хасид из Словакии, учил нас молиться в лагере. Я не знаю, записана ли та молитва в каком-нибудь молитвеннике, т.е. действительно ли она существовала до эры крематориев и концлагерей - до времени, когда жизнь поглотилась смертью, когда смерть казалась единственной связующей нитью с тем нормальным миром, который ушел в вечность. Это была молитва, которая, казалось, зародилась из пепла заживо кремированных - молитва из долины смертной тени, поглотившей живую душу. Мы молились этой молитвой каждый миг нашего ужасного существования. Она давала нам так много надежды, там много сил, так много света. Но однажды, уже после войны, я заметила, что слова той молитвы постепенно стали мною забываться. Так оказалось, что сегодня я не могу вспомнить ни одного из них. Я лишь надеюсь, что рабби Гросс жив и помнит эту молитву.
Когда свобода приблизилась уже к самим воротам Берген Бельзена, я заболела тифом. Полумертвая, в бреду, я все повторяла молитву рабби Гросса, но ее слова уходили куда-то вдаль от меня, и я могла слышать лишь слабое эхо, как будто вдалеке бились крылья какой-то птицы. Неожиданно в окружающей меня пустоте я отчетливо услышала голос моей матери: «Все мы Божьи дети. Он поступает с нами согласно воле Своей». Она повторила эту фразу снова и снова.
Я двинулась по направлению голоса. Мы двигались все, все женщины моей бригады. Бритоголовые, в грязных рубищах и в деревянных башмаках на опухших ногах, по шестеро в ряд, мы прошли через главные ворота лагеря. Мы шли по направлению голоса моей матери. Мы передвигались через холодные заснеженные поля и дороги, мимо мирных деревень, из печей которых в небеса безмятежно поднимался голубой дымок. Мы просили хлеба, но никто не слышал нас. Селяне смотрели сквозь нас как сквозь воздух и предавались своим занятиям, как будто бы нас вовсе не существовало.
Мы достигли моего родного города. Была весна, и кусты сирени были в полном цвету. Был вечер пятницы. Субботние свечи светились в каждом окне. Отцы и сыновья, по-субботнему одетые, спешили в синагогу. Они также не замечали нас. Я знала их всех и всех звала по имени. Но слова мои оставались беззвучны. Также я не слышала стука наших деревянных башмаков по мощеной улочке. Я слышала лишь слабое шуршание кожаных подошв, спешащих на субботнюю молитву. Никто не видел и не слышал нас.
Голос моей матери все приближался. На углу, у самого входа в дом, она стояла ждущая нас с распростертыми объятиями. Она была одета в свою субботнюю одежду с белоснежным фартуком. Я упала в ее объятия. «Мама! - плакала я, - Я не могу больше идти!»
Моя мать прижала меня к себе, нежно лаская мои волосы. Своим мягким голосом она сказала мне: «Дитя мое, не волнуйся. Все будет хорошо. Ты выздоровеешь и освободишься в ближайшее же время. Здесь, дитя мое, еда, которую я приготовила тебе». И она дала мне фаршированной рыбы, жареного цыпленка и свежую пышащую халу.
Когда я открыла глаза, то увидела своих подруг, сгрудившихся рядом с моими нарами и изумленно смотрящих на меня. Они не верили своим глазам, что я осталась жива. Я почувствовала себя сильнее и села. Я еще чувствовала на себе тепло и нежность материнских рук, поддержавших меня. Запах фаршированной рыбы и аромат субботней халы распространялись по зловонному бараку Берген Бельзена. Несколько дней спустя мы были освобождены». (Yaffa Eliach "Hasidic Tales of the Holocaust" N.Y. 1982)
«Фаршированная рыба, жареный цыпленок и свежая пышащая хала» вполне могли бы пополнить лосевский список «мещанских устоев»: «щи, папиросы, уборные», но как мы видим, они способны возрождать душу не хуже «хора девственниц».
Недельная глава Торы -
Parashat Vayishlach - 14 December 2024Aryeh Baratz: arie.baratz@gmail.com webmaster: rebecca.baratz@gmail.com