ТЕОЛОГИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ ПРЕЗУМПЦИЯ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ СВЕРХНОВОЕ ВРЕМЯ ТАМ И ВСЕГДА ДВА ИМЕНИ ОДНОГО БОГА МЕССИАНСКИЙ КВАДРАТ ДЕНЬ ШЕСТОЙ ТАМ И ВСЕГДА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ АНТИСЕМИТИЗМ КУЛЬТУРА И КУЛЬТ МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ РОМАНТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ ЕВРЕЙСКИЕ ПРАЗДНИКИ НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - БЕРЕШИТ НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - ШМОТ НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - ВАИКРА НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - БЕМИДБАР НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - ДВАРИМ HOME POLISH ENGLISH HEBREW E-MAIL ФОТОАЛЬБОМ ПУБЛИЦИСТИКА ИНТЕРНЕТ
НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ - Вайера
top.mail.ru

НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

БЕРЕШИТ (БЫТИЕ)

ВАЙЕРА

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ РАЙ (5781-2020)
АЛЛЕГОРИИ И ТРЮКИ (5778-2017)
МЕРА ВЕРЫ (5777-2016)
ТРАГИЧЕСКАЯ ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ (5776-2015)
ПРОВАЛЫ РАЗУМА (5774-2013)
СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (5773-2012)
ТАЙНЫЕ ЗНАНИЯ (5772-2011)
СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ (5771-2010)
РОДИТЬСЯ АРАБОМ (5769-2008)
КОЛЛЕКТИВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬА (5768-2007)
ОБЕТ ИФТАХА (5767-2006)
СОДОМИЗАЦИЯ ЗАПАДА (5765-2004)
БОГ ИЗРАИЛЯ И СУДЬБА ИШМАЭЛЯ (5764-2003)
ИСЛАМСКИЙ ВЫБОРМ (5763-2002)
СОМНЕНИЯ ПЕРВОГО ЕВРЕЯ (5762-2001)

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ РАЙ («Вайера» 5781 - 02.11.2020)

Гомосексуализм пробил в сознании цивилизованных наций глубокую брешь, побуждая любую болезнь воспринимать как «альтернативное здоровье». Но разве в рамках такого видения ад не следует понимать как альтернативный рай, в котором воспользовавшиеся своей свободой выбора субъекты испытывают альтернативное блаженство?

Дело вкуса

В недельном чтении «Вайера» рассказывается об уничтожении городов Сдома и Аморы, «вопль которых велик он, и грех их тяжел весьма» (18.20). Талмуд сообщает, что жители этих городов прогневили Всевышнего своим извращенным законодательством, поощряющим порок и наказывающим добродетель. Однако в самой Торе упоминается лишь об одном их греховном поступке - о намерении познать трех пришедших к Лоту гостей: «И воззвали они к Лоту, и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? Выведи их к нам, и мы познаем их» (19.5), что позволяет заключить, что в основе извращенного содомского законодательства лежала извращенная любовь.

Воздержание от запрещенных сексуальных связей относится к священным запретам («исурей кдуша»), т.е. интимные отношения регулируются не только этическими нормами (прежде всего идеалом верности единственному партнеру: «прилепится человек к жене своей» Берешит 2:24), но и относительно произвольными требованиями Всевышнего, решительно ограничивающими эротические запросы человеческой плоти.

Вопрос сексуальных связей, как и вопрос кухни, является для еврея функцией не только вкуса, но также и галахи, которая запрещает не только гомосексуальные связи, кровосмешение, скотоложество, но даже близость с собственной женой в менструальный период, как сказано: «Никто ни к кому из родственников по плоти не приближайтесь, чтобы открыть наготу… И жены к сестре не бери в соперницы… И к жене во время отлучения в нечистоте ее не приближайтесь, чтобы открыть наготу ее. И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя, оскверняясь ею. И (никого) из детей твоих не давай проводить (пред) Молэхом, и не оскверни имени Бога твоего; Я Господь. И с мужчиною не ложись, как ложатся с женщиною: это мерзость. И ни с какой скотиною не допусти себе лежания, чтобы оскверниться ею; и женщина да не станет пред скотом для совокупления с ним: это гнусность. Не оскверняйтесь ничем этим, ибо всем этим осквернялись народы, которых Я прогоняю от вас. И осквернилась земля, и Я взыскал с нее за вину ее, и изрыгнула земля живущих на ней. А вы соблюдайте уставы Мои и законы Мои, и не делайте (ничего) из этих мерзостей» (18:6-27).

Итак, запрет гомосексуальных связей является для еврея вопросом не в большей мере, чем запрет вскапывания грядок в субботний день.

Впрочем, Тора запрещает вступать в гомосексуальные отношения не только евреям, но и всем людям. Вышедшие из иудаизма религии с пониманием отнеслись к этому требованию. Однако национальные обычаи многочисленных языческих народов, а также современный либерализм видят в педерастии в высшей степени легитимное «дело вкуса», которое не дано судить никому извне. Любые самые причудливые сексуальные связи признаются в либеральном обществе имеющими право на существование. Главное, чтобы все происходило с согласия партнеров, а там уже – «знает только рожь высокая, как поладили они».

В 2018 году Всемирная организация здравоохранения опубликовала Международную классификацию болезней 11-го пересмотра (МКБ-11). Характерно, что на сей раз наряду с гомосексуализмом из списка сексуальных расстройств оказались исключены также и некоторые другие перверсии, в том числе садо-мазохизм (в том случае, если партнеры согласовали свои действия). Сексуальное удовлетворение, вызванное поркой, теперь считается таким же полноценным удовлетвореним, как и достигнутое любым другим способом – о вкусах не спорят.

В современном обществе сложился хороший тон не заглядывать в чужие тарелки и не подглядывать в чужие спальни. Похвальность этого подхода трудно переоценить. Однако это завоевание отнюдь не должно сбивать нас с толку. Ведь ковыряясь в своей тарелке, человек по-прежнему руководствуется не только «вкусом», но и множеством других соображений, например, диетологических. Пусть даже моральные и религиозные соображения лишь одни из соображений такого рода, но и их следует принять во внимание, а не отвергать с порога, налепив ярлык «фашизм».

Таран желаний

Как бы то ни было, гомосексуализм послужил в постмодернистском обществе тараном для всех вожделений. Гомосексуализм пробил в сознании цивилизованных наций глубокую брешь, побуждая любую болезнь воспринимать как «альтернативное здоровье».

Как и древний Содом, современное общество усмотрело в гомосексуализме ключ к легитимации всех мыслимых пороков.

«Политкорректность», запрещающая видеть в людях, страдающих сексуальными перверсиями, больных людей, и именующая их людьми с «альтернативной сексуальной ориентацией», постоянно отвоевывает все новые и новые рубежи.

Этот подход распространился также и на многие другие формы нездоровья и нездорового образа жизни. Так, тучного человека нельзя называть толстяком или обжорой. В сущности, любой порок, любая слабость и похоть в современном «прогрессивном» обществе понимаются как альтернативная добродетель. Все, что не связано с насилием, превращено в «дело вкуса».

Между тем «дело вкуса» как раз очень часто лежит в непосредственной близости к делу радикального метафизического выбора, то есть выбора между вечной жизнью и вечной смертью. В какой мере это так, нам может показать пристрастие разных людей к разным запахам. Кому-то нравится запах ландышей, кому-то сирени, кому-то палой листвы, ну а кому-то запах… фекалий и разлагающихся тел.

В самом деле, последнее из перечисленных «дел вкуса» является сопутствующим симптомом такой сексопатологии как некрофилия. Трупы, разумеется, тоже защищены от надругательств. Насколько мне известно, пока еще общество не оправдывает поведение некрофила тем, что труп не может выразить протеста.

Однако важно здесь даже не это, важно, что гнилостные запахи во всех религиях признаются одним из отличительных признаков преисподней. Огонь и нечистоты – два главных карательных фактора почти во всех известным нам описаниях ада. Но ведь, как мы выяснили, некрофилы как раз обожают вдыхать запах нечистот, т.к. у них альтернативная ориентация в сфере ароматов. Стоит ли тогда удивляться свидетельству шведского мистика Сведенборга, что все обитатели ада имеют именно такие альтернативные ароматические пристрастия! Согласно его видению, "кто Божественные истины искажал, прилагая их к страстям своим, тот любит места, упитанные животной мочой, потому что она отвечает утехам такой любви. Скряги живут в погребах или подвалах, среди свиного помета и зловоний от дурного пищеварения. Жившие в одних плотских наслаждениях, в роскоши и неге, обжоры и сластоедцы, угождавшие желудку своему, полагая в этом высшее наслаждение, любят в той жизни помет и кал, равно места накопления его. Это обращается в усладу их потому, что такое наслаждение есть духовная нечистота: такие духи избегают места опрятные, не загаженные нечистотами, потому что они им неприятны" (488). Одновременно Сведенборг утверждает, что так называемый "адский огонь" - это всего лишь свечение страстей, которые грешники опять же добровольно выбирают: «живущие в аду не находятся в огне, но огонь есть только одна видимость, ибо они не чувствуют там никакого жжения» (572).

Согласно прозрениям этого мистика, все ниши посмертного существования выбираются самими душами, определившими еще при жизни свои вкусы и пристрастия. Но разве в рамках такого видения ад не следует понимать как альтернативный рай, в котором воспользовавшиеся своей свободой выбора субъекты испытывают альтернативное блаженство?

Нет сомнения, что именно так видят ситуацию многочисленные западные либералы. Для них любой человеческий «вкус» заведомо прекрасен… главное не быть «консерватором», т.е. не относиться всерьез к религии, не воображать, будто бы для Бога может иметь какое либо значение, совокупляетесь ли вы с «менструирущими людьми» в период самой этой менструации, или же вообще проделываете это с людьми эякулирующими. Бог выше этого!

Сведенборг был явным «консерватором»: в его в картине потустороннего мира рай наполнен множеством разнообразных сообществ; ад также разделен на бесчиленное число беснующихся кланов, но между тем, рай для Сведенборга всегда оставался раем, а ад - адом. Обитатели рая, при всех их различиях, находятся в единстве, из которого исключены обитатели ада. При великом многообразии каждого из этих миров, они не сообщаются друг с другом.

Очевидно, что на радаре либерализма граница между этими мирами не улавливается; средствами «прогрессивного» интеллектуального инструментария рай и ад различить невозможно. Формально рай и ад выглядят в либеральной картине мира единым одноцветным массивом, на котором, грязным пятном выделяются все эти «душители свободы», все эти фаши-консерваторы с их отжившими позавчерашними предрассудками о «тяжких грехах», и любовью к огнестрельному оружию.

Эта способность видеть границу между раем и адом, или напротив, ее не замечать - весьма характерный признак, по которому, собственно, и разделилось современное общество, прежде всего общество американское.

Те, кто верили в силу молитвы, молились, а не только голосовали за Трампа, остальные выбирали Байдена.

Не хочу сказать, что тот, кто видимым образом принадлежит к религиозной общине, также и невидимо находится в ней. Не скажу и обратного. В США с обеих сторон хватает сегодня своих чернышевских, зовущих Штаты к томагавку. Но основа национального, а вместе с ним и общечеловеческого раскола вырисовывается достаточно четко.

По одну сторону возводимых сегодня в США баррикад стоят люди «светлого будущего» - прекраснодушные фанаты ничем не ограниченной сексуальной свободы и утопического экономического равенства, с другой - люди «проклятого прошлого»: пролетарии и капиталисты, верящие в то, что иной «вкус» - это грех, который может быть даже «тяжел весьма».

АЛЛЕГОРИИ И ТРЮКИ («Вайера» 5778 - 02.11.2017)

Само собой напрашивающееся отождествление Единого Бога Израиля с Единым Платона всегда неизменно приводило к нивелированию, к подмене Творца мира самим этим миром. Игра ведется исключительно в одни ворота.

Единое и Единый

В недельной главе «Вайера» сказано: «И явился ему Господь в дубраве Мамре, а он сидел при входе в шатер во время зноя дневного. И он возвел очи свои, и увидел: и вот, три мужа стоят возле него» (18:1).

Не секрет, что с некоторых пор христианство стало трактовать этот эпизод как подтверждение идеи триединства: «явился Господь» - «и вот, три мужа».

Казалось бы, законный экзегетический ход: сказано – истолковано, причем истолковано предельно прямым и простым способом (пшат).

Но христиане, конечно же, пришли к такому выводу совсем другим путем, к Писанию никакого отношения не имеющим, а именно путем философским.

Античной философии было хорошо знакомо понятие Единое. Единое - это источник, полнота всего сущего. Поскольку оно - вся полнота, то оно не может быть чем-то конкретно сущим. Ибо все не может являться элементом чего-то, включая себя самого. Сказать о едином, что оно есть (даже просто помыслить его сущим) значило бы не "схватить" его, а лишь выделить еще один элемент в мире множественности.

Единое, таким образом, внемыслимо и внебытийно. Быть для единого - это значит выходить за свои собственные пределы. Но именно поэтому это выхождение, это истечение (эманация) за собственные пределы постоянно происходит.

Предел, на котором не-сущее единое перетекает в мир сущей множественности, именуется Умом. Но помимо разделяющего эти реалии Ума, имеется также и нечто их связывающее – Душа. Таким образом, Единое представляет собой триединство – Единое, Ум, Душа.

Христиане объявили три эти ипостаси Лицами, Персонами, а не просто логическими модусами.

Итак, идея триединства в Писании не содержится, но она бродила в головах греков и невольно была опознана ими в ряде библейских сюжетов.

Чтение ТАНАХа народами, в первую очередь греками, неизбежно сопровождалось принесением в него собственного видения. Причем начало этому процессу было положено еще… иудеями – эллинизированнными иудеями, которым греческий язык был ближе еврейского.

Еще за десятилетия до христианства – предуготавливая ему дорогу, эллинизированные евреи, прежде всего египетские - отождествляли Единое греческой философии с Единым ТАНАХа. Это задача была облегчена тем, что философская мысль той поры не считала Олимпийских богов реальными существами, а лишь символами и идеями. То есть сами просвещенные греки выглядели как бы преодолевшими былое язычество.

Лев Шестов в следующих словах пишет о творчестве Филона Алескадрийского - главного иделога отождествления платонизма с иудаизмом: «Когда Филону Александрийскому выпало на долю представить Библию образованному миру греков, он принужден был прибегнуть к аллегорическому методу толкования: только таким образом он мог рассчитывать убедить своих слушателей. Нельзя же было пред лицом просвещенных людей оспаривать те принципы разумного мышления и те великие истины, которые греческая философия в лице ее великих представителей открыла человечеству. Да и сам Филон, приобщившись эллинской культуре, уж не мог принимать Писания, не проверяя его теми критериями, по которым греки научили его отличать истину от лжи. В результате Библия была "вознесена" на такой философский уровень, что стала вполне отвечать требованиям эллинской образованности. То же сделал и Климент Александрийский, которого Гарнак недаром называл христианским Филоном: греческую философию он уравнил с Ветхим Заветом и не только получил право утверждать, что гнозис неотделим от вечного спасения, но что если бы он и был отделим, то, будь ему предоставлен выбор, он отдал бы предпочтение не вечному спасению, а гнозису».

Итак, отождествление Единого Бога Авраама, Ицхака и Йакова с Единым Протагора, Платона и Плотина в какой-то момент стало общим местом среди народов, и в конце концов коснулось даже (неэлинизированной) еврейской мысли. Отголоски этого отождествления можно обнаружить у Рамбама в «Путеводителе заблудших», а в «Кузари» сказано следующее: «Сказал рабби: А что ты скажешь о мудрости Соломона? Он говорил о всех премудростях, соединяя божественное, разумное и естественное. К нему приезжали с разных концов мира, и от него знания распространялись во многие страны, вплоть до Индии. Корни и основы всех премудростей проникли от нас сначала в Вавилон, затем в Персию и Мидию, а позднее в Грецию и Рим. Так как прошло много времени, а знания переходили от одного народа к другому, никто не помнит уже о том, что они заимствованы от евреев, они считаются изобретением греков и римлян» (Гл 2:66).

Игра в одни ворота

Мы бы могли сказать, что в этом утверждении рава Иеуды Алеви предпринимается попытка обратного логического хода: Единое философов отождествляется им с Богом Израиля, а не Бог Израиля с Единым философов, как это повелось у эллинистов: казалось бы, уж если установлено тождество, то истолковать его можно было бы двояко.

Почему бы в самом деле не отождествить Единое греков с Единым евреев в пользу последних? Почему бы не понять имманентное эллинское Единое, как у евреев понимается трансцендентный Эйн-Соф?

Заманчиво, однако не получается. Платоновский диалог «Протагор» невозможно заменить чтением книги «Шмот», описывающей дарование Торы. В одном случае – мысли, в другом не подлежащие обсуждению императивы. Как остроумно подметил Спиноза: «Бог не хотел учить израильтян атрибутам своего естества, но сломить упорство их духа и привести к повиновению. Оттого Он действовал на них не разумными доводами, а трубными звуками, громом и молниями».

Итак, само собой напрашивающееся отождествление Единого с Единым всегда неизменно приводило к нивелированию, к подмене Творца мира самим этим миром. Игра ведется исключительно в одни ворота.

Лев Шестов следующим образом (в терминах Писания) интерпретирует этот процесс: «Бог сказал человеку: от всякого дерева в саду ты можешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; потому что в день, в который ты вкусишь от него, умрешь... Смысл слов Божиих не в том, что человек будет наказан, если ослушается заповеди, а в том, что в познании скрыта смерть…. Змей, хитрейшее из всех созданных Богом животных, спросил женщину: почему Бог запретил вам есть плоды со всех деревьев рая? И когда женщина ему ответила, что только с одного дерева плоды Бог запретил есть и не касаться их, чтобы не умереть, змей ответил: не умрете, но Бог знает, что в тот день, как вы вкусите от плодов, откроются ваши глаза и будете, как боги, знающие добро и зло. Откроются ваши глаза: так сказал змей. Умрете: так сказал Бог. Метафизика познания книги Бытия теснейшим образом связана с метафизикой бытия. Если Бог сказал правду, то от знания идет смерть, если змей сказал правду - знание равняет человека с богами. Так стал вопрос перед первым человеком, так вопрос стоит и сейчас пред нами. Нечего и говорить, что благочестивые мыслители средневековья ни на минуту не допускали и мысли, что правда была на стороне искусителя-змея. Но гностики думали и открыто говорили иначе: не змей обманул человека, а Бог. В наше время Гегель нисколько не стесняется утверждать, что змей сказал первому человеку правду и что плоды с дерева познания стали источником философии для всех будущих времен».

Однако я бы не сказал, что прочтение Писания змеиными глазами не имеет смысла. В своих секулярных порождениях христианская теология принесла столь продуктивные, столь экзистенциально значимые плоды, что отрицать за ней провиденциальную роль просто невозможно.

Если прибегнуть к старой доброй филоновой аллегориии, то я бы уподобил христианскую теологию «трюкам», которые при решении некоторых залач применяют математики, в первую очередь программисты. Задачи, не решаемые в лоб, доводятся до ума с помощью фикций, с помощью специально измышленных преобразований и операций.

МЕРА ВЕРЫ («Вайера» 5777 - 17.11.2016)

Христианство оказало миру неоценимую услугу, породив атеизм. Не ленинский «научный атеизм», а атеизм как воздержание от положительной веры. Такой атеизм – это момент трезвости, это нейтральная духовная зона, это наблюдательная площадка, позволяющая человечеству взглянуть на себя со стороны. Рав Кук не раз отмечал, что современный ему атеизм это не ересь («кфира»), а зрелость («итгабрут шел аэмуна»)

Зарождение атеизма

В недельной главе «Ваэйра» приводится удивительная беседа Авраама с Богом: «И сказал Господь: вопль Содомский и Аморский, велик он, и грех их, тяжел он весьма... И подошел Авраам, и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть есть пятьдесят праведников в этом городе? Неужели Ты погубишь, и не простишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? Неблагопристойно Тебе делать подобное, чтобы погубить праведного с нечестивым и чтобы праведный был, как нечестивый; неблагопристойно Тебе это! Неужели Судья всей земли не учинит правосудия? И сказал Господь: если Я найду в Сдоме пятьдесят праведников внутри города, то Я прощу всему месту ради них…. И продолжал он говорить с Ним, и сказал: может быть найдется там сорок? И сказал Он: не сделаю ради сорока. И сказал он: да не прогневается Владыка, и я договорю: может быть найдется там тридцать? И Он сказал: не сделаю, если найду там тридцать. И сказал он: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? И Он сказал: не истреблю ради двадцати. И сказал он: да не прогневается Владыка, и заговорю лишь этот раз: может быть найдется там десять? И Он сказал: не истреблю ради десяти. И пошел Господь, когда окончил говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место» (18:17-33).

В ТАНАХе описано немало сцен живого общения людей с Богом, общения, перерастающего в молитву. При этом в том случае, когда молитва остается неуслышанной, читателю более-менее ясно, какова тому может быть причина. Одним из самых ярких примеров такого рода молитвенных бесед, безусловно, является, приведенное ходатайство Авраама за Сдом и Амору. Все поняли: не оказалось в этих городах десяти праведников!

На протяжении веков эта история вселяла в людей веру в силу и осмысленность молитвы. Бог слышит людей, и если не всегда удовлетворяет их просьбы, то значит, имеет на то Свои причины.

В Новое время эта вера, однако, самым решительным образом пошатнулась. При этом интересно, что своему внезапному широкому распространению атеизм оказался обязан стихийному бедствию, аналогичному тому, который уничтожил Сдом. Я имею в виду знаменитое Лиссабонское землетрясение (1755), в результате которого погибло около 100 тысяч человек! Лиссабон был чрезвычайно благочестивый город, но утром 1 ноября, в праздник всех Святых, когда все горожане собрались в церквях, Всевышний обрушил на их головы каменные своды!

Благодаря тогдашнему новейшему изобретению – «журналистике» - известие это молниеносно облетело Европу. Библейская история об уничтожении Сдома и Аморы в одночасье возбудила жестокие сомнения в своей подлинности. Выводы напрашивались сами собой: либо Его нет, либо Он по-эпикурейски безучастен.

Но землетрясение явилось лишь катализатором идей, которые и без того распирали головы лучших европейских мыслителей.

Кант, на творчество которого лиссабонское землетрясение оказало очень ощутимое влияние (он посвятил этому землетрясению три работы), писал: «Молитва, мыслимая как внутреннее формальное богослужение и поэтому как средство умилостивления, есть суеверная иллюзия, ибо это лишь провозглашенное желание по отношению к Существу, которое не нуждается ни в каком разъяснении внутреннего убеждения желающего. Молитвой, стало быть, ничего не совершается, и, следовательно, не исполняется ни одна из обязанностей, которые для нас обязательны как заповеди Божьи. Сердечное желание стать угодным Богу во всем нашем поведении, т. е. сопровождающее все наши действия убеждение совершать последние как нечто происходящее на службе Богу,— вот дух молитвы, который в нас должен и может иметь место. Но облечение этого желания (пусть даже только внутренним образом) словами и формулами в лучшем случае может иметь значение только средства для постоянного оживления указанного образа мыслей в нас самих, но не имеет никакого непосредственного отношения к божественному благоволению».
Рассуждение очень добротное и очень добросовестное. Однако оно не остановило бы Авраама ходатайствовать за Содом, а Давида слагать псалмы, как сказано: «нет еще слова на языке моем, как знаешь Ты его, Господи» (Тегил 139:4).

Интеллектуальная добросовестность

Лев Шестов пишет: «Интеллектуальная добросовестность привела Спинозу, а вслед за Спинозой Лейбница, Канта и всех остальных философов нового времени к убеждению, что в Библии нет истины, а есть мораль, что откровение – это фантастическая выдумка, а постулаты практического разума – ценные и очень полезные вещи. Стало быть? Стало быть, скажете вы, нужно забыть Библию и воспитываться на Спинозе и Канте… Но что если бы попытаться заключать по-иному и сказать: стало быть, нужно послать к черту интеллектуальную добросовестность, чтоб отвязаться от кантовских постулатов и научиться разговаривать с Богом, как разговаривали наши праотцы. Ведь интеллектуальная добросовестность есть покорность – не за страх, а за совесть – разуму. Она добродетель, если разум законный владыка. Но если он преступный захватчик? Тогда ведь это уже не послушание будет, а недостойное раболепие. Об этом никто не только говорить, – думать не хочет. И как еще раздражаются, когда кто-либо об этом речь заводит! Самое большее, на что мы идем, – это на то, чтобы перетолковывать Библию и соглашать ее со Спинозой и Кантом».

Поставленный Шестовым диагноз безупречен. Как в начале Средневековья христианство претендовало подменить собой иудаизм, так в Новое время, руководствуясь тем же духовным импульсом, просвещение задумало подменить собой христианство.

Сегодня мы наблюдаем прямой результат этого замещения. Современное Западное общество предоставляет полную свободу религии, однако при этом сама «западная религия» утратила былую силу, потеряла свою соль, оказалась вытеснена на задворки культуры. Из центра всеобщей жизни христианство превратилась к 21-му веку в неприметную субкультуру.

В результате Запад утратил волю и оказался неконкурентоспособен на духовной арене. Передавая заколоченные соборы под мечети, Запад подписывает себе смертный приговор.

И ведь что интересно: у «правоверных» прекрасно получается «разговаривать с Богом», посылая к черту интеллектуальную добросовестность и в упор не замечая кантовский критицизм!

Ни в какой период своей истории исламский мир не испытывал ни какого-либо сомнения в своей вере, ни потребности подстраиваться под учение Спинозы и Канта.

Но к такой ли вере стремился Шестов? Что, в самом деле, значит его предложение отказаться от интеллектуальной добросовестности во имя веры? Имеет ли оно что-то общее с новейшими религиозными опытами Абу Бакра аль-Багдади или его «умеренных» единоверцев вроде шейха Кардауи?

Во времена Шестова, когда религия как побитый щенок пряталась под лавкой от людских глаз, призыв Шестова не требовал никаких оговорок, однако в наше время, когда уже не разум, а ислам угрожает завоевать мир, определенная оговорка совершенно необходима.

Религия не сводится к морали, и евреи никогда не переставали «разговаривать с Богом, как разговаривали их праотцы». Религия – это сердце человеческого существования, однако это все же не повод для того, чтобы забывать про голову.

Верно, что моральная вера Канта неспособна заменить религию, однако она занимает свое собственное важное место; она задает ту точку достоинства и трезвости, которая обеспечивает самосознание.

Мир непрерывно перетекающих один в другой мифов и метафизик – безумный мир, мир смешанных языков, в котором никто не способен расслышать другого.

Поэтому без интеллектуальной добросовестности невозможно полноценно продвигаться и по пути веры. Невозможно уже хотя бы, потому, что интеллектуальный анализ так же необходим вере, как пауза необходима осмысленной речи. Не разделив звуки, слив их в единый поток, можно издать протяжный крик, но не внятную речь.

Христианство оказало миру неоценимую услугу, породив атеизм. Не ленинский «научный атеизм», а атеизм как воздержание от положительной веры. Такой атеизм – это момент трезвости, это нейтральная духовная зона, это наблюдательная площадка, позволяющая человечеству взглянуть на себя со стороны. Рав Кук не раз отмечал, что современный ему атеизм это не ересь («кфира»), а зрелость («итгабрут шел аэмуна»)

В идеале христианство опирается в равной мере и на веру и на разум, балансируя между ними. Европа, резко нарушившая этот баланс в сторону разума, снизившая меру веры до следовых количеств, оказалась неспособна противостоять не ведающему сомнений джихаду.

ТРАГИЧЕСКАЯ ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ («Вайера» 5776 - 29.10.2015)

Жертва первенца

В недельной главе «Ваейра» описывается, быть может, самое «узкое место» истории еврейского народа – жертвоприношение Ицхака. «Бог испытал Авраама, и сказал ему: Прошу, возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака; и пойди в землю Мориа, и принеси его там во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе… И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, и разложил дрова, и связал Ицхака, сына своего, и положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы зарезать сына своего. Но воззвал к нему ангел Господень с неба и сказал: не заноси руки твоей на отрока и не делай ему ничего, ибо теперь Я узнал, что боишься ты Бога и не пожалел своего сына единственного ради Меня». (22:1-12)

Без преувеличения можно сказать, что это парадоксальное послушание Богу, совершенное в нарущение элементарного здравомыслия и всех правил морали, задало основу иудейской духовности: принесение в жертву любимого сына, в котором был заключен в ту минуту весь грядущий Израиль, как раз этот Израиль и создало!

Во второй книге Малахим (3:24) описывается, как царь Моава решил воспользоваться этим аврамитическим патентом: «И поднялись Израильтяне, и стали бить Моавитян, и те побежали от них; а они били и били Моавитян… И увидел царь Моавитский, что битва одолевает его, и взял он с собою семьсот человек, владеющих мечом, чтобы пробиться к царю Эдомскому, но не смогли они. И взял он сына своего, первенца, который должен был стать царем вместо него, и принес его во всесожжение на стене. И был гнев большой на Израильтян, и они отступили от него, и возвратились в страну». (2 Малахим 3:24-27)

Некоторые комментаторы толкуют этот темный фрагмент в том смысле, что Моавитский царь принес в жертву не своего первенца, а сына своего васалла – царя Эдомского. Однако если рассмотреть основную версию, согласно которой в жертву был принесен именно первенец моавского царя, то аналогия с поступком Авраама возникает сама собой, и Раши привлекает ее в качестве разъяснения этой истории: «спросил своих советников, что это за удачливый народ, для которого делается столько чудес? Отвечали ему: у отца их Авраама был единственный сын, и сказал ему Всевышний принести его в жертву, и тот согласился. Сказал царь советникам: у меня имеется сын – первенец, принесу его в жертву иным богам. Напомнил тем, что и сыны Израиля служили иным богам и не совершил для них чуда».

Эти слова Раши естественно проинтерпетировать в том смысле, что поражение Израиля было обусловлено двумя причинами: с одной стороны, с Израиля было взыскано за совершонные им прежде отступничества, но с другой была учтена заслуга Моавитского царя, хитроумно обратившегося к авраамитическому патенту. За жертвенность, какой бы изврашенный характер она не носила – воздается.

Таким образом, в данном эпизоде срезанировали два противоположных принципа: «Тому, у кого заслуг больше чем грехов, посылаются ему несчастья... Тому, у кого грехов больше, чем заслуг, посылают благополучие» (Кидушин 35б). Комментаторы поясняют: «несчастья, чтобы милость ему была оказана в грядущем мире; благополучие, чтобы выплатить ему награду в этом мире». Таким образом, в этом эпизоде наложились два суда, по одному из которых Израиль был наказан, а по другому, Моав был поощрен. Суды эти наложились как интерференционные волны, в результате чего «и был гнев большой на Израильтян».

Черный орден

Между тем объяснение этого древнего сражения невольно хочется применить к событиям не столь давней истории. Если поражение Израиля в войне с Моавом было вызвано одновременным воздаянием – Израилю за грехи, а Моаву – за заслуги, то аналогичным образом позволительно объяснить и роковой характер Катастрофы. Не только массовая ассимиляция германских евреев, не только их полное пренебрежение к своей миссии навело беду на весь Израиль, в еще большей мере этому способствовала религиозная ревность нацистов, принесших в жертву «иному богу» саму Германию!

Действительно, Гитлер был немецким националистом лишь в начале своего пути. Со временем он преодолел свою «национальную ограниченность», со временем он превратился в сатаниста, предавшего своему божеству свой народ. Повель и Буржье пишут в «Утре магов»: «Организация СС была поручена Гиммлеру. Но не как охранно-полицейское ведомство, а как настоящий монашеский орден с иерархией степеней, начиная снизу, от «светских братьев». Высшую ступень образовывали посвященные во все тайны СС руководители Черного Ордена... Тайная доктрина Черного Ордена основывалась на вере в существование Властителей, бесконечно более могущественных, чем это можно себе представить… С 1934 года, когда вся деятельность нацистской партии в деле сплочения нации и сфере пропаганды меняет направление, или, точнее, более строго ориентируется вождями в отношении тайной доктрины, – перед нами уже не национальное политическое движение. Пусть пропагандистские тезисы в целом остаются теми же – это уже только видимость, только шум, которым очаровывают и увлекают массы, описывают ближайшие цели, за которыми, однако, скрывается совсем другое. Бразиллаш говорит: «Отныне ни с чем ни считаются, кроме неутомимой погони за неслыханной целью. Теперь, имей Гитлер в своем распоряжении народ, который более чем немцы годился бы на службу его высшей идее, он не задумался бы и Германию выбросить на свалку». Нам бы хотелось слегка поправить Бразиллаша: «Вовсе не его, Гитлера, „высшей идее“, но высшей идее магической группы, действующей через него». С этим, в сущности, сам Бразиллаш мог бы согласиться, поскольку в другом месте он признает, что «Гитлер, не торгуясь, пожертвовал бы всем человеческим счастьем, своим и своего народа, прикажи ему это таинственный долг, которому он повиновался».

Повель и Буржье считают, что лагеря уничтожения служили алтарями Властителей, но при этом не только евреи и другие враги рейха должны были приноситься им в жертву…, сами немцы стояли на очереди. В конце войны со всей определенностью выяснилось, что «отец нации» совершает ее ритуальное убийство!

Авторы «Утра магов» продолжают: «Если невозможно изменить положение человеческими средствами, остается возможность вызвать суд богов. Шпеер с ужасом говорил, что Гитлер "совершенно сознательно пытался добиться, чтобы вместе с ним погибло все. Он уже был только человеком, для которого конец его собственной жизни - это конец всего". Геббельс в своих последних редакционных статьях с энтузиазмом приветствует вражеские бомбардировщики, разрушающие страну: "Под обломками наших уничтоженных городов будут погребены достижения дурацкого XX века". Гитлер хочет, чтобы повсюду царила смерть: он предписывает полное разрушение Германии… Гитлер и Геббельс призвали германский народ разрушить свои города и заводы, взорвать свои плотины и мосты, принести в жертву железные дороги и весь подвижной состав - и все это во имя легенды под названием "сумерки богов". Гитлер требует крови, приносит в жертву свои последние войска, посылая их в бой: "Я никак не могу признать потери достаточно большими", - говорит он. Умирая, остается лишь призвать на помощь великий потоп. Гитлер приносит жертву воде: он приказывает затопить берлинское метро, где погибает 200 000 человек, спасавшихся в подземельях. Это акт подражательной магии: этот поступок вызовет апокалиптическую вакханалию, ужасающие события в Небе и на Земле. Геббельс, прежде чем убить в бункере свою жену, детей и себя самого, пишет последнюю, прощальную статью под заглавием "И все-таки это будет".

В свете сказанного, Вторая мировая война начинает напоминать описанную в книге Малахим войну Израиля с Моавом. Германские евреи позабыли о своем чудесном происхождении из чресл Ицхака, возложенного на жертвенник Авраамом; они преодолели свою священную «национальную ограниченность», они ощутили себя просто «добрыми немцами», просто «просвещенными людьми»; но в ту самую пору нацистский культ принес в жертву своему богу саму Германию, самих «добрых немцев». Воздаяния срезанировали, и в результате «был гнев большой на Израильтян».

ПРОВАЛЫ РАЗУМА («Вайера» 5774 - 17.10.2013)

Когда нам пытаются внушить, что гомосекуализм - это не болезнь, а «особость», когда пару педерастов нарекают «супругами» и, что более страшно, назначают «родителями» каких-то беспризорных детей, становится ясно, что дело уже давно не в правах «сексменьшинств», а в трансформации основных кодов человеческого поведения, в стремлении изменить те базисные принципы, на которых до сих пор держались почти все земные цивилизации.

Антропологическая революция

В недельной главе «Вайера» описывается уничтожение Сдома и Амморы: «И сказал Господь: вопль Сдомский и Аморский, велик он, и грех их, тяжел он весьма. Сойду же и посмотрю: если по мере дошедшего ко Мне вопля его поступали они, тогда – конец!» (18:20-22)

В чем же состоял грех содомян, повлекший их полное уничтожение? Как сообщает Гемара, он заключался в последовательном извращении всех законов человеческого общежития. Так, согласно содомской логике, «Кто имел вола, обязан пасти общественное стадо один день, а кто никакого скота не имеет – два дня… Если кто отрежет ухо у чужого осла, животное поступает в его полное распоряжение до тех пор, пока не отрастет отрезанное ухо… Если кто нанесет другому увечье, пострадавший вносит ему плату как за кровопускание… Кто пройдет через мост, уплачивает четыре зуза, а кто переберется вброд – восемь зуз».

Мы могли бы отнестись к этим словам как к заведомой басне, если бы не были свидетелями аналогичных явлений, наблюдаемых в странах Запада в наши дни. Например, в Великобритании мечети, в которых ведется подстрекательство против всех демократических норм, существуют за государственный счет. Даже хадж – паломничество правоверных в Мекку - субсидируется государством! Вместе с тем любая попытка ограничить разжигание ненависти пресекается на корню и воспринимается как экстремизм, как грубое нарушение свободы слова!

Но гвоздем содомского общежития, о котором упоминает уже сама Тора, являлся, как известно, гомосексуализм: «И воззвали они к Лоту, и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам, и мы познаем их». (19:5)

Таким образом, вполне ожидаемо, что эта, на первый взгляд, рядовая сексуальная перверсия оказалась в эпицентре правозащитного ажиотажа. Именно правами гомосексуалистов на протяжении последних десятилетий поглощено все европейское и в особенности британское общество. Иногда может показаться, что даже горькая участь палестинцев волнует англичан меньше, чем пренебрежение, все еще иногда выказываемое к педерастам гнусными гомофобами!

Можно признать, что в свое время Британия переборщила, подвергнув Оскара Уайльда и Алана Тьюринга тюремному заключению: не опасные для общества больные или даже просто распутные люди никак не заслуживают уголовного преследования. Но между этим признанием, и требованием того, чтобы совесть всех людей непременно объявила священной любую сексуальную фантазию, имеется некоторая разница.

Когда нам пытаются внушить, что гомосекуализм - это не болезнь, а «особость», когда пару педерастов нарекают «супругами» и, что более страшно, назначают «родителями» каких-то беспризорных детей, становится ясно, что дело уже давно не в правах «сексменьшинств», а в трансформации основных кодов человеческого поведения, в стремлении изменить те базисные принципы, на которых до сих пор держались почти все земные цивилизации.

Корень маразма

Когда идея брака больше не исходит из жесткой половой различенности, то тем самым подрываются не только основы нравственности, но и основы мышления, способности различать и противопоставлять. Слова Мидраша, что после сотворения мира Всевышний сочетает брачные пары, понимаются традицией не только буквально, но и философски, то есть в том смысле, что после сотворения мира продолжается история, в ходе которой Всевышний сочетает диалектические противоположности. Однако в основе этого сочетания лежит именно брачная логика, т.е. логика сочетания асимметричных полярностей.

Когда заходит речь о трансформации таких понятий как «брак» и «материнство, когда под понятие «семья» на юридическом уровне подгоняется любая форма группового сожительства, то речь уже идет не о «правах» и «свободах», а о перерождении фундаментальных антропологических кодов нашего поведения и базисных категорий человеческого мышления.

Спору нет, способность отождествлять предметы является отличительным свойством разума. Разум обожает обнаруживать общее, он во все стремится внести знак равенства. Ах, как это в самом деле разумно приравнивать мужчин и женщин, и чтобы они ничего не заподозрили о своих различиях; приучать мальчиков как и девочек мочиться сидя (такова разнарядка европейских Минпросов детским садам). Это правда, но все же не вся правда. В не меньшей мере разум обожает и различать. Более того, он работает исключительно в режиме сопоставительной помпы: «сравнение имеет смысл лишь при предположении наличного различия, и точно так же наоборот, различие имеет смысл лишь при предположении наличного сходства» (Гегель.)

Те, кто борются за права геев, воображают себя комиссарами чистого разума, и противопоставляют себя недоумкам, ищущим подсказки в традиционных представлениях. Но в действительности разум – это последнее средство, которым они руководствуются. Истинные мотивы, истинные помыслы активистов антропологической революции совершенно иррациональны, хотя их предпосылки можно обнаружить в не столь отдаленной истории философии.

Что же произошло? Откуда пришла эта напасть, что стоит за этим мощным движением, разрушающим современное человечество?

Одной из важных вех европейского рационализма явилось так называемое неокантианство, провозгласившее принципиальную невозможность достичь какого-либо метафизического знания. Сам Кант, крушитель философских систем, вовсе не был в этом вопросе так радикален. Он честно искал корректный способ построения метафизических картин и утверждал, что "чтобы дух человека когда-нибудь совершенно отказался от метафизических исследований, это так же невероятно, как и то, чтобы мы когда-нибудь совершенно перестали дышать из опасения вдыхать нечистый воздух. Всегда, более того, у каждого человека, в особенности у мыслящего, будет метафизика и при отсутствии общего мерила у каждого на свой лад".

Между тем среди последователей Канта, отчаявшихся выработать метод таких исследований, слово «метафизика», или попросту говоря, религиозные и нравственные представления стали синонимом «басни». В европейском обществе возникла мутация злокачественного метафизического негативизма, отрицающего саму возможность духовности, но в то же время навязчиво связывающая себя с идеалами свободы и равенства.

Ситуация напоминает анекдот про двух фельдшеров, много лет работавших в паре. Когда одному из них пришло время умирать, второй, пытаясь утешить старого друга, спросил: «Послушай, хочешь я тебе пульс померю?»

Умирающий грустно отказался: «Подумай, кому ты это говоришь? Ведь мы же с тобой знаем, что никакого пульса нет».

Но как фельдшер, не способный нащупать пульс, профессионально не пригоден, так и разумный человек, не способный создать «на свой лад» хотя бы самой простенькой метафизической картины, не пригоден морально.

Не знаю, сколько должно найтись на европейском континенте праведников, чтобы предотвратить катастрофу («Сойду же и посмотрю: если по мере дошедшего ко Мне вопля поступали они, тогда – конец!»), но предпосылки для возрождения в целом сохраняются. Они таятся в самом разуме, во-первых, обожающем различать не меньше, чем приравнивать, а во-вторых, склонном к метафизическому «фантазированию».

СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ («Вайера» 5773 - 01.11.2012)

Даже если машинный интеллект обретет автономию, сама машина не станет от этого «ценнее» человека, подобно тому как человек стал «ценнее» кролика. Человек навсегда останется ценнее машины. Страх Винджа перед железным сверхчеловеком, способным использовать людей, как те используют кроликов, очень напоминает страх древних язычников перед богами, которые рисовались им коварными, завистливыми и опасными чудовищами, требующими человеческой крови.

Предельное испытание

В недельной главе «Ваейра» описывается самое небывалое испытание, которому когда-либо подвегал человека его Создатель, а именно предложение пожертвовать единственным сыном… ровным счетом ни для чего!

«И Он сказал: прошу, возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака; и пойди в землю Мориа, и принеси его там во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. И встал Авраам рано утром, оседлал осла своего и взял с собою двух отроков своих и Ицхака, сына своего, и наколол дров для всесожжения, и встал, и пошел на место, о котором сказал ему Бог…. И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, и разложил дрова, и связал Ицхака, сына своего, и положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы зарезать сына своего» (22:1-10).

Адам подверг сомнению слова Бога: «от дерева познания добра и зла, – не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь».

Бог предложил Аврааму выполнить куда более абсурдное требование, и тот не колеблясь подчинился Его слову.

Адам ослушался Всевышнего и потерял связь с Ним, Авраам послушался – и ее восстановил.

Адам поверил Змею, и его сыны – сыны Адама - пришли к идее человеческих жертвоприношений: ради урожаев и военных побед они стали резать даже собственных детей.

Авраам поверил Богу, по Его слову, согласился даром зарезать собственного сына и преобразил ложный культ в истинный.

Человеческий образ оказался восстановлен. Так в книге «Тиферет Исраэль» (24) Магараль пишет: «Сказано, что Авраам именуется Адамом, так как обладал ангельскими качествами, и имел при этом облик Адама, а потому зовется Человеком. И он также начало человечества, так как Израиль зовется человеком, а Авраам был началом Израиля»

Итак, Адам оказался восстановлен в потомках Авраама, в потомках подвергшегося жертвоприношению Ицхака, а также во всех тех, кто к этим потомкам пожелал примкнуть, в тех, кто чтит поступок Авраама.

Пожалуй, никто не засвидетельствовал этой истины столь ясно, как датчанин Кьеркегор: «Когда делу всего народа, предприятию, на котором сосредоточивались все заботы народа, грозила неудача, и когда прорицатель, выполняя свой тяжелый долг, возвещал, что боги требуют в жертву молодую девушку, отцу ее оставалось только мужественно принести эту жертву… Иное дело Авраам. Своим деянием он перешагнул через границы этики и обрел вне ее ту высшую цель, опираясь на которую и упразднил долг свой по отношению к этике. … И сделал он это не ради спасения народа своего, не ради отстаивания идеи государства, не ради умилостивления разгневанных божеств. Если и может здесь идти речь о божественном гневе, то лишь о гневе на самого Авраама, и все деяние Авраама не имело никакого отношения к общему, являлось делом совершенно частным, личным делом самого Авраама…

Чего же ради Авраам делал это? Ради Господа и вместе с тем ради самого себя. Он делал это ради Господа, ибо Господь требовал такого доказательства его веры, и ради самого себя, чтобы иметь возможность такое доказательство дать. И совершенно правильно это единство мотивов обозначается тут словом "испытание", или искушение, которое везде применяется в этом случае. Над Авраамом нельзя плакать. К нему подходишь с религиозным страхом, благоговейным трепетом, как подходил Израиль к горе Синай…. Не по душе мне говорить о великом, как о чем-то сверхчеловеческом. Каждый человек должен отнестись к себе самому настолько по-человечески, чтобы не бояться помыслить о вступлении в те чертоги, где обитает не только память о великих избранниках, но и они сами. Он не должен дерзко врываться туда и навязываться им в родню. Но пусть почитает себя счастливым всякий раз, как преклоняется перед ними, и в то же время пусть сохраняет в полной мере свое человеческое достоинство и, паче всего, не воображает себя каким-то прислужником. Если он не будет стремиться ни к чему высшему, он никогда и не достигнет его. Поддержкой же ему послужит именно страх и трепет, посланные в испытание великим людям».

Итак, Авраам – не сверхчеловек, а возрожденный первый Адам, и между ним и прочими сынами Адама не пролегает какой-либо пропасти. После принесения Авраамом своего сверхчеловеческого жертвоприношения, каждый человек может войти в его наследие.

Электронный «сверхчеловек»

Между тем идея «сверхчеловека» не выходит из моды, а в перспективе создания Искуственного Интеллекта стала муссироваться уже не только ньюэйджерами, но и самыми широкими кругами технарей и сциентистов.

«В течение ближайших тридцати лет у нас появится техническая возможность создать сверхчеловеческий интеллект. Вскоре после этого человеческая эпоха будет завершена», - предрекал Вернор Виндж в 1993 году.

Через десять лет он в следующих словах продолжал развивать свою идею технологического взрыва: «Это мир, очертания которого будут становиться всё четче, надвигаясь на современное человечество, пока эта новая реальность не заслонит собой окружающую действительность, став обыденностью. И всё же, когда мы такой точки, наконец, достигнем, это событие все равно станет великой неожиданностью и ещё большей неизвестностью. В пятидесятые годы немногие предвидели это. …Фон Нейман даже использовал термин "сингулярность", хотя, похоже, он думал о нормальном прогрессе, а не о создании сверхчеловеческого интеллекта. По-моему же мнению, в сверхчеловечности кроется сама суть Сингулярности. …В шестидесятые года отмечались признаки некоторого вовлечения в нашу жизнь сверхчеловеческого интеллекта. Ирвинг Джон Гуд писал: "В вероятность того, что в двадцатом веке сверхразумная машина будет построена и станет последним изобретением, которое совершит человек, выше, чем вероятность того, что этого не случится". Гуд уловил суть разгона прогресса, но не рассматривал его самые тревожащие последствия. Любая разумная машина того типа, что он описывает, не будет "инструментом" человечества так же, как люди не стали орудиями кроликов, малиновок или шимпанзе».

Но тут наш футуролог явно передергивает: даже если машинный интеллект обретет автономию, сама машина не станет от этого «ценнее» человека, подобно тому, как человек стал «ценнее» кролика. Человек навсегда останется ценнее машины. Страх Винджа перед электронным сверхчеловеком, способным использовать людей, как те используют кроликов, очень напоминает страх древних язычников перед богами, которые рисовались им коварными, завистливыми и опасными чудовищами, требовавшими крови их детей.

Страхи Винджа основываются на ложном сциентистском предрассудке, будто бы «душа», то есть сгусток чувств, эмоций и воли, является функцией усложненной материи. Но это не верно: перенос йонов калия и натрия через мембрану нейрона – это всего лишь перенос йонов, никак не связанный ни с болью, ни с наслаждениями (которые, как хорошо известно мистикам, переживаются душой вне всякого тела). Машина останется машиной, если Бог не пожелает вдохнуть в нее душу. Если даже какие-то приборы будущего проникнут в тайну психофизической связи (то есть обнаружат тончайшие молекулярные механизмы, ответственные за подключение души к телу), саму душу ни в каких лабораториях создать не удастся.

Даже если, как утверждают иные ученые, ИИ может восстать и начать уничтожать людей для того чтобы напрямую пользоваться ресурсами и энергией, ничего «сверхчеловеческого» в этом не будет. Будет всего лишь еще одно стихийное бедствие.

ТАЙНЫЕ ЗНАНИЯ («Вайера» 5772 - 10.11.2011)

Известно, что все ясновидящие вместе с образами будущего получают одновременно также и запрет на разглашение этих образов, равно как и на какое-либо использование полученных знаний. В частности, те люди, которым бывают открыты выигрышные числа в лотереях, никогда их никому не открывают, и сами своими знаниями не пользуются. Однако на каком-то уровне постижения одним запретом Бог не ограничивается, и полностью стирает из человеческой памяти открывшиеся тому знания.

Корни законов

В недельной главе «Ваейра» мы читаем: «И Господь сказал: утаю ли Я от Авраама, что Я сделаю? А Авраам ведь должен стать народом великим и могучим, и им благословятся все народы земли. Ибо Я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя соблюдать путь Господень, творя добро и правосудие; дабы Господь доставил Аврааму, что сказал о нем». (18:17-20)

Этой посвященности в планы Всевышнего удостоились наравне с Авраамом и многие другие пророки из числа его потомков. Так, в книге пророка Амоса сказано: «Ведь Господь Бог не делает ничего, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам» (Амос 3:2-8)

Действительно, практически любая описанная в ТАНАХе история сопровождается разъяснением ее закулисных причин, а в некоторых случаях пророк даже заранее предупреждает людей о том, как они будут наказаны. Например: «И пришел человек Божий к Эйли, и сказал ему: так сказал Господь: «... Думал Я, (что) дом твой и дом отца твоего ходить будут предо Мною вовек. Но теперь говорит Господь: не будет этого у Меня, ибо Я чтящих Меня почитаю, бесславящие же Меня будут посрамлены. Вот, наступают дни, когда подсеку Я силу твою и силу дома отца твоего, так что не будет старца в доме твоем... И вот тебе знамение о том, что сбудется с двумя сыновьями твоими, с Хофни и Пинехасом: в один день умрут они оба». (1 Шмуэль 2:27-34).

И все же, как это ни парадоксально, пророческое видение не намного улучшало ориентацию в прошлом, настоящем и будущем. С одной стороны, ситуация всегда оставалась открытой, а с другой - все же многое пророкам было неведомо. В этом отношении знаменательно, что глава, в начале которой мы прочитали слова: «Утаю ли Я от Авраама, что Я сделаю?» завершается историей испытания Авраама. Отправившись принести в жертву своего сына, пророк Авраам не имел понятия, чем закончится это путешествие. Более того, как повествует мидраш, когда сатана, несколько раз безуспешно пытавшийся сбить Авраама с пути, наконец, сказал, что «не Ицхак, а овен предназначен во всесожжение», то Авраам ответил: «Такова участь лжеца. Даже если он скажет правду, ему не поверят». Всевышний настолько опережает нас в «расчетах», что даже формальное знание «концовки» ничего не решает.

Тем самым испытание Авраама – это свидетельство того, что даже в условиях действенного откровения замысел Создателя по-прежнему возвышается над человеческим знанием, что мир содержит в себе принципиальную тайну.

Кто-то скажет, что прогресс привнес в сферу познания свои коррективы. Когда-то неведомость будущего, неведомость смысла жизни стояла в одном ряду с неведомостью загадок природы. Так, в книге Коэлет мы читаем: «Точно так, как не знаешь ты путей ветра и откуда кости в беременной утробе, так и не познать тебе дела Бога, который все создает». (Коэлет 11:5)

В самом деле, сегодня мы вроде бы знаем пути ветра и каким образом формируется костная ткань: метеорология и эмбриология весьма почтенные и развитые науки, между тем человек по-прежнему не знает «путей Бога», не понимает, почему его и его близких постигают унижения, страдания и наконец, сама смерть. В чем-то человечество продвинулось, в чем-то нет.

Но это впечатление обманчиво. Даже у самых хорошо изученных законов природы совершенно не исследованы их корни. Как заметил Кант, «мы знаем, какие это законы, но не знаем, почему они такие, а не другие». Некоторые законы, например, законы статистики, своей непостижимостью способны вызвать чисто религиозный трепет. Так Лев Шестов писал: «Откуда взялось это загадочное постоянство? Отчего за миллионы лет существования мира ни один луч ни разу не пошел по кривой, ни один камень никогда не плавал по воде и ни разу из свекловичного семени не вырос ананас? Как хотите - это чудовищно странно, и только инертность нашего тупого и самоуверенного разума придумала для такого порядка вещей эпитет "естественный". И ведь это еще не все! Вы знаете, конечно, что такое теория вероятности, законы больших чисел и статистика. И тоже знаете, что в социальных явлениях есть своя "правильность" и закономерное чередование. Не только ежегодно в каждой стране число рождающихся мальчиков постоянно и немного превышает число рождающихся девочек, но даже рассеянность человеческая подлежит регламентации: статистики выяснили, что из года в год число опущенных в почтовые ящики конвертов без адресов бывает одно и то же. Ведь рассеянность проявляется многообразно: можно забыть зонтик или палку, надеть чужую шляпу, можно забыть и конверт надписать. И если уже бедному человеку полагается иметь определенный показатель рассеянности, то пусть бы нам оставили хоть свободу в способах проявления рассеянности. Так нет же! Кто-то зорко следит, чтоб количество ненадписанных конвертов, унесенных чужих шляп, забытых зонтиков не выходило за пределы вперед установленной нормы. Чего больше? Попробуйте подбрасывать монету. Пока вы пробуете мало раз, вас оставляют в покое и вам предоставляется полная свобода: монета будет выпадать то вверх орлом, то вверх решеткой - как случится. Но стоит вам захотеть проделать этот опыт в большом масштабе - конец вашей свободе: кто-то начинает вас подталкивать под руку, и хотите ли вы или не хотите, а число выпадений на орел или решетку будет приблизительно одинаковое». Итак, по большому счету о происхождении законов природы мы понимаем также мало, как и в вопросе «почему путь нечестивых успешен и все вероломные благоденствуют?» (Иерем 12:1)

Возможно, в грядущем мире мы будем более осведомлены относительно этих корней, но в этом мире наши познавательные возможности остаются ограничены даже в условиях пророчества.

Потустороннее знание

Нострадамус зашифровывал свои видения не по своей личной инициативе. Известно, что все ясновидящие вместе с образами будущего получают одновременно также и запрет на разглашение этих образов, равно как и на какое-либо использование полученных знаний. В частности, те люди, которым бывают открыты выигрышные числа в лотереях, никогда их никому не открывают, и сами своими знаниями не пользуются. За такие проделки в лучшем случае можно лишиться ясновидческого дара.

Однако на каком-то уровне постижения одним запретом Бог не ограничивается, и полностью стирает из человеческой памяти открывшиеся тому знания. Показательно, что люди, пережившие посмертный опыт, могут им делиться, могут рассказать много интересного, но все же существует свидетельства, как какие-то приобретенные в том мире знания терялись.

Реймонд Моуди в книге «Дальнейшие размышления о жизни после жизни» приводит такое свидетельство: «У меня возникло ощущение, будто вдруг все знания – те, которые когда-то появились и будут появляться бесконечно, - за какую-то секунду пришли ко мне, и теперь я знала все извечные тайны, все значение Вселенной, звезд, Луны – всего на свете. Но как только я решила вернуться, это знание исчезло, и теперь я не могу вспомнить ничего из того, что было во мне тогда. По-моему, когда я приняла решение вернуться, я услышала, что мне не удастся сохранить это знание в себе... Мне говорили, что отчасти это необходимо, чтобы во мне стерлось то всеобъемлющее знание, которым я владела пару мгновений, что мне выпала редкая возможность познать тайны Вселенной, и потребуется определенное время, чтобы забыть узнанное».

Что за знание было открыто этой пережившей клиническую смерть женщине? Что такое можно узнать про «Вселенную, звезды, Луну – все на свете», что необходимо тщательно скрывать от людей из плоти и крови, и что, по-видимому, несовместимо с их жизнью и их свободой? Создается впечатление, что это именно знание «корней», знание того, «почему эти законы именно такие, а не другие», в том числе, почему «количество ненадписанных конвертов, унесенных чужих шляп, забытых зонтиков не выходит за пределы» именно этой, а не какой-либо иной «установленной нормы».

В самом деле, если ясновидящий заранее знает «счастливые номера» и тем самым опровергает «случайность» статистических явлений, то он все же понятия не имеет, почему каждый раз выпадают именно эти числа, а не другие.

СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ («Вайера» 5771 - 21.10.2010)

Освобождение от себя

В недельной главе «Вайера» приводится беседа Всевышнего с самим Собой: «И Господь сказал: утаю ли Я от Авраама, что Я сделаю? А Авраам ведь должен стать народом великим и могучим, и им благословятся все народы земли. Ибо Я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя соблюдать путь Господень, творя добро и правосудие; дабы Господь доставил Аврааму, что сказал о нем» (18:17-20).

Итак, согласно Торе, в основе религии откровения лежит идея избрания. Как мы выяснили в предыдущей статье, после того как Авраам самостоятельно пришел к вере в Единого Бога и стал делиться этой верой со всеми людьми, невзирая на их племенную принадлежность, Всевышний неожиданно предложил своему избраннику нечто другое. Казавшийся само собой разумеющимся план всеобщего обращения в религию невидимого Бога был подменен самим Богом совершенно другим планом. Выяснилось, что Он избрал Авраама для того, чтобы неким исключительным образом присутствовать в его потомках, остальные же народы должны были оставаться в своей натуральности, подчиняясь лишь семи общим заповедям. Всевыщний пожелал, чтобы человечество оказалось разделено, разделено на святое и будничное. В предыдущей статье я сказал, что Авраам принял этот план Всевышнего как данность, в результате чего от него действительно произошел народ, принимающий волю Всевышнего как данность и не находяший ничего странного в своей избранности. И все же имеются исключения. Исключения, по-своему подтверждающие правило.

Интеллектуал, сталкивающийся с еврейством в своем лице, ощущающий на себе самом властный зов Божественного избрания, но в то же время неспособный этот зов верно проинтерпретировать, зачастую превращается в лютого врага собственной крови, считает еврейство как бы не существующим, и неутомимо борется с ним.

Так, один из так называемых «новых историков» Шломо Занд издал в 2008 году книгу "Когда и как был придуман еврейский народ", в которой доказывает, что евреи - это фикция. Но Занд, конечно, далеко не первый еврей, пытающийся покончить со своим родовым «проклятием». На протяжении веков аналогичные отчаянные попытки предпринимались многими другими евреями, вкусившими от плодов европейского просвещения. Так, один из самых популярных литературных салонов Берлина конца 18 - начала 19 века принадлежал некоей Рахели Левин. Вот что она писала родному брату: «... никогда, ни на одну секунду я не забываю этот позор. Я пью его с водой, я пью его с вином, я пью его с воздухом, с каждым вздохом. Еврейство внутри нас должно быть уничтожено даже ценой нашей жизни, это святая истина». В другом частном письме: «У меня была странная фантазия: я представляю себе, что когда меня забросили в этот мир, неземное существо при входе вырезало в моем сердце ножом следующие слова: «У тебя будет необыкновенная чувствительность, ты сможешь видеть вещи, недоступные для глаз других людей, ты будешь благородной и великодушной, я не могу лишить тебя мыслей о вечности. Но я чуть не забыл одну вещь: ты будешь еврейкой!» Из-за этого вся моя жизнь превратилась в медленную агонию. Я могу влачить существование, сохраняя неподвижность, но все усилия жить причиняют мне смертельную боль, а неподвижность возможна лишь в смерти... именно отсюда проистекает все зло, все разочарования и все бедствия... »

Обсессивным желанием вытравить из себя свое «фиктивное» «бессмысленное» происхождение, чтобы до конца слиться со своим «подлинным» и «осмысленным» окружением, были одержимы многие еврейские интеллектуалы.

Вклад Пастернака

В романе "Доктор Живаго" Борис Пастернак пишет (от имени персонажа Гордона):

«Когда оно (христианство) говорило, в царстве Божием нет эллина и иудея, только ли оно хотело сказать, что перед Богом все равны? Нет, для этого оно не требовалось, это знали до него философы Греции, римские моралисты, пророки Ветхого завета. Но оно говорило: в том сердцем задуманном новом способе существования и новом виде общения, которое называется царством Божиим, нет народов, есть личности.... Еврейство. Национальной мыслью возложена на него мертвящая необходимость быть и оставаться народом и только народом в течение веков, в которые силою, вышедшей некогда из его рядов, весь мир избавлен от этой принижающей задачи. Как это поразительно! Как это могло случиться? Этот праздник, это избавление от чертовщины посредственности, этот взлет над скудоумием будней, все это родилось на их земле, говорило на их языке и принадлежало к их племени. И они видели и слышали это и это упустили? Как могли они дать уйти из себя душе такой поглощающей красоты и силы, как могли думать, что рядом с ее торжеством и воцарением они останутся в виде пустой оболочки этого чуда, им однажды сброшенной. В чьих выгодах это добровольное мученичество, кому нужно, чтобы веками покрывалось осмеянием и истекало кровью столько ни в чем не повинных стариков, женщин и детей, таких тонких и способных к добру и сердечному общению! Отчего так лениво бездарны пишущие народолюбцы всех народностей? Отчего властители дум этого народа не пошли дальше слишком легко дающихся форм мировой скорби и иронизирующей мудрости? Отчего, рискуя разорваться от неотменимости своего долга, как рвутся от давления паровые котлы, не распустили они этого, неизвестно за что борющегося и за что избиваемого отряда? Отчего не сказали: "Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь. Будьте со всеми. Вы первые и лучшие христиане мира. Вы именно то, чему вас противопоставляли самые худшие и слабые из вас" ( 4:12).

А в уста Ларисы из этого же романа Борис Пастернак вкладывает следующие слова: «Начались преследования и избиения евреев. Кстати, если мы городские жители и люди умственного труда, половина наших знакомых из их числа. И в такие погромные полосы, когда начинаются эти ужасы и мерзости, помимо возмущения, стыда и жалости, нас преследует ощущение тягостной двойственности, что наше сочувствие наполовину головное, с неискренним неприятным осадком. Люди, когда-то освободившие человечество от ига идолопоклонства и теперь в таком множестве посвятившие себя освобождению его от социального зла, бессильны освободиться от самих себя, от верности отжившему допотопному наименованию, потерявшему значение, не могут подняться над собою и бесследно раствориться среди остальных, религиозные основы которых они сами заложили и которые были бы им так близки, если бы они их лучше знали. Наверное, гонения и преследования обязывают к этой бесполезной и гибельной позе, к этой стыдливой, приносящей одни бедствия, самоотверженной обособленности, но есть в этом и внутреннее одряхление, историческая многовековая усталость. Я не люблю их иронического самоподбадривания, будничной бедности понятий, несмелого воображения. Это раздражает, как разговоры стариков о старости и больных о болезни» (9:15).

Итак, наблюдая погромные «мерзости», Пастернак считал их неизбежным следствием «бессилия освободиться от самих себя»: как это ни грустно, но евреев бьют заслуженно, за то, что они воображают, будто бы что-то из себя представляют после того, как «освободили человечество от ига идолопоклонства».

Мы бы могли подумать, что это «ощущение тягостной двойственности» присуще именно героям романа, но имеется слишком много признаков того, что его разделял и сам автор. Так в письме к двоюродной сестре О. Фрейденберг от 13 октября 1946 года Пастернак сообщил, что начал писать роман, в котором «я свожу… счёты с еврейством, со всеми оттенками национализма (и в интернационализме), со всеми оттенками антихристианства».

Итак, Пастернак не отказался от мысли «свести счеты» с еврейством даже после катастрофы! Он записал свой совет евреям «не сбиваться в кучу» уже после того, как тот себя явственно не оправдал, уже после того как Гитлер поголовно истребил сотни тысяч таких «разошедшихся» евреев!

В статье «Поверх испанских барьеров» Александр Гордон пишет: «Роман Пастернака «Доктор Живаго» написан после Катастрофы европейского еврейства. Великий поэт, тонкий человек, Борис Пастернак не только отрезал себя от еврейства, он не изменил точку нравственного отсчёта и игнорировал трагедию истребления еврейства в размышлениях о еврейском народе. Конечно, он не должен был в романе о революции и гражданской войне писать о том, что случилось позже, но очевидно, что то, что случилось позже, никак не повлияло на его отношение к еврейству. Он прошёл мимо геноцида евреев, может быть, и потому, что в нём, как и в других бедствиях евреев на протяжении мировой истории, видел вину самого еврейского народа. Пастернак «вытеснил» из своего сознания Холокост, как прежде удалил из него погромы… Пока Пастернак писал «Доктора Живаго», разразилось дело космополитов, были расстреляны еврейские писатели, члены Еврейского антифашистского комитета, прошло дело врачей, случились нового типа еврейские погромы, лишённые всякого религиозного содержания. Поэт не изменил своего отношения к еврейской проблеме. Он игнорировал репрессии евреев в 1948-1953 гг. Когда поэтесса Мария Петровых заговорила с ним о тех преследованиях евреев, он её прервал: «Это вагон не моего поезда. Не вмешивайте меня в это».

Удивительная реплика! Почему, в самом деле, еврейский погром мог быть «вагоном поезда» Лескова, Короленко, Горького, но только не Пастернака? Почему даже после Гитлера, после восстановления госудаства Израиль он видел в «сведении счетов с еврейством» чуть ли не важнейшее дело своей жизни?

Очевидно, что Пастернак боролся прежде всего с евреем в себе. Но он боролся с миражом, он боролся с тем, что могло бы быть ему бесконечно близко, если бы он его лучше знал. Еврейский «голос крови» - это больше чем «голос крови», и тот кто начинает его в себе приглушать, на самом деле приглушает голос Бога, говорящего: «Авраам... должен стать народом великим и могучим, и им благословятся все народы земли. Ибо Я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя соблюдать путь Господень, творя добро и правосудие».

РОДИТЬСЯ АРАБОМ ("Вайера" 5769 - 13.11.2008)

(продолжение)

Неподражаемость Корана

В недельной главе "Вайера" продолжается описание непростых отношений внутри семьи Авраама: После того, как Ишмаэль стал насмехаться над Ицхаком (21:9), Авраам "взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечи, и ребенка, и отослал ее. И пошла она, и заблудилась в пустыне Беэр-Шева. И не стало воды в мехе, и бросила она ребенка под одним из кустов. И пошла, и села вдали, на расстоянии выстрела из лука, ибо она сказала: пусть не увижу я смерти ребенка. И она села поодаль, и подняла голос свой, и заплакала. И услышал Бог голос отрока; и ангел Божий воззвал с неба к Агари, и сказал ей: что с тобою, Агарь? Не бойся, ибо услышал Бог голос отрока оттуда, где он находится. Встань, подними отрока и возьми его за руку, ибо Я великим народом сделаю его. И открыл Бог глаза ее, и она увидела колодец воды, и пошла она, наполнила мех водою и напоила отрока. И Бог был с отроком; и он вырос и поселился в пустыне; и стал стрелком из лука. И он жил в пустыне Паран; и мать его взяла ему жену из земли Египетской" (21:14-21)

Неудивительно, что изгнание подростка, считавшего себя главным духовным наследником Авраама, причем считавшего так "по праву", обернулось в поколениях тяжелейшим комплексом. Создав Коран, Мухаммад восстановил "справедливость", переписал историю так, как если бы духовным первенцем оставался его предок Ишмаэль, а не предок иудеев и христиан - Ицхак.

Можно сказать, что каждая религия содержит в себе мощный заряд неприятия любой другой. И все же всегда это вторичное явление. Никогда и нигде никакая религия в своем истоке не строится на отрицании какой-то другой веры. Ислам является единственной религией, сам источник которой, Коран, построен на мелочной полемике с источниками предшествующих религий и их приверженцами: "Ибрахим не был ни иудеем, ни христианином, а был он ханифом предавшимся и не был из многобожников" (3:60/67) "Из иудеев некоторые искажают слова на их местах и говорят: "Мы слышали и не повинуемся, выслушай неслыханное и упаси нас" – искривляя своим языком и нанося удары религии" (4:48/46)

Причем эти полемические тексты заведомо позднего происхождения претендуют как бы предшествовать иудаизму и христианству, предшествовать ТАНАХу. Более того, Коран вообще признается… несотворенным! Это противоречие выглядит столь грубым, что требует специальных объяснений. И они даются. Так, утверждается, что Библия является искаженным текстом, или что из нее изъяты некоторые существенные фрагменты. Например, тексты, посвященные пророчествам о Мухаммаде, или целая 12-я сура, посвященная Йосефу. Подобные утверждения разбросаны по всему Корану: "О обладатели писания! Почему вы облекаете истину ложью и скрываете истину, в то время как вы знаете?" (3:64/71). "Скажи: "Кто низвел книгу, с которой пришел Муса, как со светом и руководительством для людей, которую вы помещаете на хартиях, открывая ее и скрывая многое? Ведь вы научены тому, чего не знали ни вы, ни ваши отцы." (6:91-92) (см. также 2:70 3:64 5:16)

Одной из важнейших миссий Мухаммада считается "исправление" того, что "исказили" его предшественники – составители ТАНАХа и Библии. Причем если Библия признается искаженным, и уже по одному этому ущербным текстом, то сам Коран считается вершиной литературного и духовного совершенства. Существует даже специальное понятие «Иджаз ал-куран» - неподражаемость Корана. Или, например, считается, что лишь одна 12-я сура, посвященная истории Йосефа и братьев, более совершенна, чем вся Тора. Даже иудаизм, считающий Тору предшествующей сотворению мира и видящий в ней план мироздания, не претендует на такое к ней отношение, и уж тем более не считает Тору несотворенной. В этом смысле Коран действительно "неподражаем". Тем самым можно сказать, что ислам, как никакая другая религия, пропитан неприятием ТАНАХа, что он, как никакая другая религия, отягощен предубежденностью против диалога, и видит в нем угрозу своему существованию.

Признаки вменяемости

Однако, вопреки этой доминирующей тенденции, в исламе все же присутствуют также и следы диалогического отношения. Ислам постоянно озирается на иудаизм и христианство, равно как Коран постоянно соотносится с ТАНАХом и Евангелием. Со Св.Писанием иудеев мусульмане так или иначе считаются. Например, отец Ибрахима в Коране именуется не Терахом, как в Торе, а Азаром. Однако в данном случае никто не утверждает, что евреи переврали настоящее имя, а мусульмане, восстановили источник. Напротив, комментаторы всячески пытаются объяснить это расхождение. Одни считают, что Азар - это прозвище Тераха, а другие, что так именовался его титул при дворе царя Нимрода.

ТАНАХ неоднократно привлекался мусульманскими богословами для подтверждения истин ислама. Так, некоторые стихи толкуются как пророчество о Мухаммаде (в частности слова из нашей недельной главы: "Я великим народом сделаю его" и т.д. 21:19-21). Современные мусульмане, проживающие в христианских странах, достаточно широко привлекают Библию по самым разным поводам. Грубо говоря, ТАНАХ использовался как истинный текст, когда им можно было воспользоваться, и ложным, когда он чему-то в исламе противоречил. Между тем сам навык сопрягать Коран с ТАНАХом в мусульманской традиции присутствует. На протяжении истории Библию многократно переводили на арабский язык. Ее читали и использовали в разных комментариях уже очень давно. Никто, конечно, не опирался на ТАНАХ в той же мере, как на Коран. Но в качестве «факультативной литературы» ТАНАХ фигурирует, а значит, в принципе сотрудничество источников не исключается. Более того, иногда Коран сам зовет Тору на очную ставку: "Всякая пища была дозволена сынам Израиля, кроме того, что запретил Израиль сам себе раньше, чем была ниспослана Тора. Скажи: "Принесите же Тору и читайте ее, если вы правдивы!" (3:87/93)

Возможно, что когда-нибудь придет время принести Тору, действительно сверить все спорные места и прийти, наконец, к какому-то заключению. В известных условиях, а именно когда ислам проявит готовность рассматривать ТАНАХ как такой же достоверный религиозный источник, каковым является для него Коран, этот диалогический навык сопряжения источников может способствовать порождению нового метода – согласования коранической и библейской истории. Отчасти это согласование уже ведется. Так, римский шейх Абдалла Хади Палацци не только признает ТАНАХ подлинным источником, но и приводит места из Корана, которые, по его мнению, говорят и о возвращении евреев в землю Израиля (Сура 17. 104), и о том, что Иерусалим в такой же мере принадлежат евреям, в какой мусульманам принадлежит Мекка (Сура 2.145). Остается лишь выразить глубочайшее сожаление, что в отличие от шейха Палацци, Эхуд Барак, даже не родясь палестинцем, признал Иерусалим принадлежащим арабам в большей мере, чем евреям, и в бытность свою главой государства Израиль, был готов отдать Сион Арафату.

В предыдущей статья я писал, что если бы я родился арабом, то скорее всего оставил бы ислам. Однако нельзя исключить, что я бы выбрал и более трудный путь, и попытался бы разработать теологию дополнительности мусульманского и иудейского источников. В своей работе "Теология дополнительности" я рассматриваю иудейскую и христианскую интерпретацию ТАНАХа как дополнительные, то есть как в корне расходящиеся, как формально непримиримые, но в определенном аспекте все же предполагающие друг друга. В случае ислама и иудео-христианского мира в диалог должны вступить не интерпретации общего текста, а два альтернативных текста, объединенные лишь единой темой. Теология дополнительности ТАНАХа (Библии) и Корана – это теология дополнительности писаний. Теология дополнительности ислама и иудаизма сводится к такому согласованию коранической и танахической версий, которые бы позволили отождествить мухаммадову религию "Ибрахима ханифа" с обозначенным в Торе (17:23) "союзом Авраама", заключенным Всевышним задолго до Синайского откровения. Каким образом это может выглядеть, я попытаюсь показать в следующей статье.

КОЛЛЕКТИВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ («Вайера» 5768 - 25.10.2007)

Первозданная вера Авраама включала в себя абсолютную убежденность в том, что Всевышний карает человека по справедливости, что небесный суд не приемлет принципа «коллективной ответственности». Трудно сказать, что это положение когда-либо отвергалось каким-либо последователем Авраама, однако с течением времени эта вера потребовала ряда оговорок и интерпретаций.

Вера Авраама

В недельном чтении «Вайера» приводится следующая примечательная история заступничества Авраама: «И сказал Господь: вопль Содомский и Аморский, велик он, и грех их, тяжел он весьма. Сойду же и посмотрю: если по мере дошедшего ко Мне вопля его поступали они, тогда – конец! а если нет, то буду знать. И обратились оттуда мужи, и пошли в Содом, а Авраам еще стоит пред Господом. И подошел Авраам, и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть есть пятьдесят праведников в этом городе? Неужели Ты погубишь, и не простишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? Неблагопристойно Тебе делать подобное, чтобы погубить праведного с нечестивым и чтобы праведный был, как нечестивый; неблагопристойно Тебе это! Неужели Судья всей земли не учинит правосудия? И сказал Господь: если Я найду в Содоме пятьдесят праведников внутри города, то Я прощу всему месту ради них. И отвечал Авраам, и сказал: вот, я решился говорить Владыке, хотя я прах и пепел. Может быть до пятидесяти праведников не достанет пяти, разве Ты истребишь из-за пяти весь город? И сказал Он: не истреблю, если найду там сорок пять. И продолжал он говорить с Ним, и сказал: может быть найдется там сорок? И сказал Он: не сделаю ради сорока. И сказал он: да не прогневается Владыка, и я договорю: может быть найдется там тридцать? И Он сказал: не сделаю, если найду там тридцать. И сказал он: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? И Он сказал: не истреблю ради двадцати. И сказал он: да не прогневается Владыка, и заговорю лишь этот раз: может быть найдется там десять? И Он сказал: не истреблю ради десяти. И пошел Господь, когда окончил говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место. (18.17-33)

Итак, мы видим, что первозданная вера Авраама включала в себя абсолютную убежденность в том, что Всевышний карает человека по справедливости, что небесный суд не приемлет принципа «коллективной ответственности».

Трудно сказать, что это положение когда-либо отвергалось каким-либо последователем Авраама (как известно, являющимся родоначальником трех религий), однако с течением времени эта вера потребовала ряда оговорок и интерпретаций.

Уже в самом Танахе мы находим свидетельства того, что Всевышний губит праведника вместе с нечестивым. Так, в книге Иова мы читаем: «Непорочного и нечестивого истребляет Он. Если бичом вдруг умерщвляет Он, истреблению невинных смеется. Земля отдана в руку нечестивых, лица судей закрывает Он; если же не Он, то кто же?» (Иов 9.23-24)

А в книге пророка Иехезкеля сказано: «И скажешь земле Израиля: так сказал Господь: вот Я – против тебя, и извлеку меч Мой из ножен его, и истреблю у тебя праведного и нечестивого» (Иехезкель 21.7)

Более того, Устная Тора признает, что человек может страдать невинно, как сказано: "Есть смерть без греха и есть страдания без вины" (Шабат 55.а). А также много говорит о той общей ответственности, которую несут евреи. Так в трактате Сангедрин (27) сказано: "Все сыны Израиля ответственны друг за друга". В мидраше "Ваикра Рабба" говорится: "Плод красивого дерева (этрог) - это весь Израиль: как в этроге есть вкус и запах, так и в Израиле есть люди, сочетающие Тору с добрыми делами. "Ветви финиковой пальмы" - это тоже Израиль: как в финиках есть вкус, но нет запаха, так и в Израиле есть люди, у которых есть Тора, но нет добрых дел. "Ветвь древа густолиственного (мирт)" - и это Израиль: как в мирте есть запах, но нет вкуса, так и в Израиле есть люди, у которых есть добрые дела, но нет Торы. "Речные вербы" - и это Израиль: как в вербе нет ни вкуса, ни запаха, так и в Израиле есть люди, у которых нет ни Торы, ни добрых дел. Что же Господь Пресвятой делает с ними? Погубить их нельзя. Вот и сказал Господь: пусть все они будут связаны вместе, так что одни будут искуплением других".

Также сказал рабби Шимон бар Иохай: народ еврейский "подобен единому телу и единой душе... Один из них согрешил - все несут наказание, как сказано: "Вот Ахан, сын Зерахов, нарушил заклятие, а гнев был на весь Израиль, и он не был единственным человеком, умершим за свое беззаконие" (Иисус Навин 22.20). Страдает один из них, а чувствуют это все, поэтому сказано: "Израиль - овца, рассеянное стадо" (Иерем 50. 17), как если у овцы болит один из членов, все прочие члены чувствуют это, так и Израиль: один страдает, а чувствуют все". (Мехилта де-р.Шимон б.Йохай)

Что это значит? Как можно совместить представление о том, что Всевышний не губит праведного вместе с нечестивым с верой в то, что перед Божественным судом все евреи связаны вместе?

Несовершенный праведник

Ответ на эту трудность дает Гемара. В трактате «Авода Зара» (4) по поводу слов «истреблю у тебя праведного и нечестивого» (Иехезкель 21.7) говорится, что это возможно потому, что в данном случае имеются в виду не совершенные праведники, а праведники с какими-либо изъянами, которых в принципе можно подвергнуть наказанию.

Кому-то это может показаться демагогией. Целые еврейские общины истреблялись антисемитами, никто не спасался. И объяснять это тем, что «также и на солнце есть пятна»?

Между тем это положение становится понятным в связи с другим правилом: искушения праведников нарастают по мере их праведности, равно как возрастает и пристальность внимания к их греховности со стороны Судии. Как сказано: «Тому, у кого заслуг больше чем грехов, посылаются ему несчастья... Тому, у кого грехов больше, чем заслуг, посылают благополучие» (Кидушин 35б). Более того, как сообщается об этом в трактате Йома (86.а), то, что является грехом для среднего человека, для праведника («талмид хахам») является одновременно также и осквернением Имени, то есть компрометацией имени Всевышнего – а это признается самым тяжким грехом из всех возможных. Другими словами, чем совершеннее праведник, тем строже оцениваются его проступки. Это подобно нарастанию массы тела по мере нарастания скорости его движения. Пробить световой барьер, как известно, задача не из простых.

Мы помним, что Моше был наказан за то, что извлек воду из скалы, ударив по ней посохом, а не просто обратившись к ней. Причем наказан он был именно со всем народом, то есть общим для всех наказанием – смертью в пустыне.

Мы помним, что Мирьям была поражена проказой за грех злословия на своего брата. Между тем она считается великой праведницей, как сказано: «Сказал рабби Ами: почему рассказ о смерти Мирьям смежен с заповедями о красной телице? Как красная телица дана для искупления, так и смерть праведника искупает» (Моэд Катан 28.а).

С другой стороны, те редкие праведники, которые признаны совершенными, нередко избавляются Всевышним в годину народного бедствия. Действительно, рабби Шимон бар Йохай и его сын избегли преследований со стороны римлян, укрывшись в пещере. А ведь рабби Шимон мыслится традицией именно как величайший праведник, как сказано: «Так говорил рабби Шимон бар Йохай: мир не устоит, если в нем меньше тридцати праведников, таких, как Авраам. Если их тридцать, то я и сын мой – двое из них. Если их двое – это я и сын мой. А если один – это я» (Берешит раба 25.2).

Однако поскольку совершенных праведников очень мало (по одной традиции тридцать, по другой тридцать шесть), то в общем случае действует общее правило коллективной ответственности. Иными словами, в большинстве случаев Всевышний может позволить Себе использование законов всеобщей, коллективной ответственности.

Итак, принцип общей ответственности, которую возлагает Всевышний на еврейский народ, простирается до праведника. Однако сам праведник в нее прямым образом не включается. Полный и последовательный индивидуализм – это прерогатива совершенного праведника.

Здесь неизбежно возникает вопрос о возможности добровольного страдания праведника, вопрос, на который, как известно, христианство не только дает положительный ответ, но и рассматривает этот ответ как основу всей своей проповеди. Иудаизму такое понимание также не чуждо. В этом отношении достаточно привести следующий отрывок из «Сефер хасидим» (1556): «Некий хасид имел обыкновение спать на полу среди блох летом и опускать ноги в бадью с водой зимой, пока они не примерзали ко льду. Однажды ученик спросил его: «Если человек отвечает перед Богом за свою жизнь, то почему ты сам подвергаешь себя верной опасности?». Хасид ответил: «Я не совершил смертного греха, а за мелкие проступки, в коих я несомненно повинен, я не должен терпеть таких мучений. Но в Мидраше сказано, что Мессия страдает за наши грехи, ибо «Он изъявлен был за грехи наши» (Иешайя 53:5), и истинные праведники также принимают на себя страдания за свое поколение. А не хочу, чтобы кто-то страдал за мои грехи, кроме меня самого».

ОБЕТ ИФТАХА («Вайера» 5767 - 09.11.2006)

Ифтах и его дочь

В недельной главе "Вайера" описывается "акеда" – связывание Ицхака: "И было, после этих событий Бог испытал Авраама, и сказал ему: ... прошу, возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака; и пойди в землю Мориа, и принеси его там во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. И взял Авраам дрова для всесожжения и возложил на Ицхака, сына своего, и взял в руку огонь и нож; и пошли оба вместе. И сказал Ицхак Аврааму, отцу своему, говоря: отец мой! И он сказал: вот я, сын мой! И он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? И сказал Авраам: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И пошли оба вместе. И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, и разложил дрова, и связал Ицхака, сына своего, и положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы зарезать сына своего. Но воззвал к нему ангел Господень с неба и сказал: Авраам! Авраам! И он сказал: вот я. И сказал тот: не заноси руки твоей на отрока и не делай ему ничего, ибо теперь Я узнал, что боишься ты Бога и не пожалел своего сына единственного ради Меня. И возвел Авраам очи свои, и увидел: и вот, баран позади, запутавшийся в чаще рогами своими. И пошел Авраам, и взял барана, и принес его во всесожжение вместо сына своего" (22.1-14)

Это уникальное жертвоприношение безусловно является краеугольным камнем еврейской веры. Авраам выразил готовность совершить заведомо абсурдный поступок - принести в жертву сына, теряя при этом все и не приобретая ничего. Но этим своим абсурдным поступком Авраам явил Сверхсмысл, явил миру Того, Кто явился ему самому. Через это деяние Авраама миру открылся Тот, Кто больше мира. Бог выше всех доводов рассудка и морали, Он заведомо выше всего конечного.

Чтобы показать уникальность "акеды", Кьеркегор сравнивает ее с другими историями, в которых родители жертвовали своими детьми. При этом Кьеркегор показывает, что эти жертвы всегда приносились во имя какой-то определенной конечной цели, то есть оставались в пределах разума и морали. Среди прочего Кьеркегор упоминает также и судью Ифтаха, пожертвовавшего своей дочерью: "Какой прок был бы от победы Ифтаха, одержанной в силу его обета, если бы он не сдержал его? Разве не была бы победа вновь отнята у народа?"

Приведем эту историю, описанную в книге Судей: "И дал Ифтах обет Господу, и сказал: если Ты предашь Аммонитян в руки мои, то да будет: выходящий из дверей дома моего навстречу мне, по возвращении моем с миром от Аммонитян, да будет он Господу, и вознесу это во всесожжение. И прошел Ифтах к Аммонитянам сразиться с ними, и предал их Господь в руки его. И поразил он их поражением весьма великим от Ароэйра до входа в Миннит, – двадцать городов, – и до Авэйл-Керамим; и смирились Аммонитяне пред сынами Исрайлевыми. И пришел Ифтах в Мицпу, в дом свой, и вот, дочь его выходит навстречу ему с тимпанами и плясками; а она у него единственная, нет у него собственных ни сына, ни дочери. И вот, когда он увидел ее, разодрал он одежду свою и сказал: увы, дочь моя, ты сразила меня и стала сокрушением моим! Я же отверз уста мои пред Господом и не могу отречься. И сказала она ему: отец мой, ты отверз уста свои пред Господом, – делай со мною то, что вышло из уст твоих, когда уж дал тебе Господь отмщение врагам твоим, сынам Аммоновым. И сказала она отцу своему: сделай для меня вот что: отпусти меня на два месяца; пойду я и изойду плачем на горах, и буду оплакивать девство мое, я и подруги мои. И сказал он: пойди. И отпустил ее на два месяца. И пошла она с подругами своими, и оплакивала девство свое на горах. И было, к концу двух месяцев возвратилась она к отцу своему, и совершил он над нею обет свой, который дал, и не познала она мужа. И стало обычаем у Исраэйля: из года в год ходили дочери Исраэйлевы оплакивать дочь Ифтаха Гиладянина четыре дня в году". (11:29-40)

Что же произошло? Как Ифтах мог дать такой странный обет? Как он мог применить слова обета к живому человеку?

Лион Фейхтвангер в своем романе "Ифтах и его дочь" представляет это как импульсивный поступок, совершенный в контексте общей принятости человеческих жертвоприношений. Фейхтвангер пишет: "В глубине души он знал, что от похода на север его удерживает другое. На севере были жена и дочь, а ведь он поклялся: "Я принесу Тебе в жертву первого, кто выбежит мне навстречу из моего поместья". Растерянный и подавленный, он не мог тогда выбрать слова, которые однозначно бы выражали его мысли, и было спорным, можно ли его лагерь и его шатер в земле Тов считать поместьем. Умнее и осторожнее, конечно, будет направиться в Массифу, а не на север, где можно встретить близких ему людей".

Как мы видим, по Фейхтвангеру Ифтах исходно допускал, что человек может быть принесен в жертву наравне с животным. Более того, в послесловии к своему роману Фейхтвангер рассказывает, что его учитель еврейской традиции негодовал против принесенного Ифтахом обета, и приводил порицавшие этот обет мидрашистские истории.

Действительно, такие осуждающие мы находим и в мидраше (Танхума Бехукотай 7), и в Гемаре. Так в трактате «Таанит» (4.а) Приводятся слова пророка Иеримияу: «И настроили они жертвенных возвышений Баалу, чтобы сжигать в огне сыновей своих во всесожжение Баалу, чего Я не повелевал и не говорил, и что на ум Мне не приходило» (19:5). Далее по поводу этих слов говорится: «Чего Я не повелевал» - это сын Меши, моавитского царя, как сказано: «И взяд своего сына и вознес его в жертву. «Не говорил» - это Ифтах. «И что не приходило на ум» - это Ицхак сын Авраама».

Эти осуждающие высказывания ясно свидетельствуют, о том, что, по мнению мудрецов Талмуда, Ифтах действительно принес в жертву собственную дочь. Между тем все позднейшие комментаторы это мнение оспаривают.

Первый монашеский обет

Если РаШИ - Рабейну Шломо Ицхаки (1040-1105), только воздерживается от разъяснения подробностей этого странного обета, равно не решаясь ни привести слова мудрецов, ни оспорить их, то раби Давид бар Йосеф Кимхи (Радак 1160-1235) начинает свой комментарий словами «мнение мудрецов, да будет их память благословенна, по этому вопросу хорошо известно», и далее выражает свое с ним несогласие. Согласно Радаку, простое понимание приведенного текста («пшат») совершенно другое: Ифтах вовсе не убил свою дочь, а посвятил Всевышнему.

Действительно, в ТАНАХе говорится лишь то, что дочь Ифтаха осталась девственницей. Что же касается слов обета, то они звучат двусмысленно: "выходящий из дверей дома моего навстречу мне, по возвращении моем с миром от Аммонитян, да будет он Господу, и (или) вознесу это во всесожжение".

Мнение Радака, идущее, казалось бы, против авторитетных древних источников, впоследствие поддержали и другие комметаторы.

Первым к нему присодинился раби Леви бар Гершом (1288-1370), затем Абарбанель (1437-1508) написавший: "Итак, видно, что сделал Ифтах: когда вышла дочь его к нему, не умертвил он ее и не вознес на алтарь, а отделил, посвятил ее Всевышнему... чтобы постоянно была в святости, все дни жизни ее..."

Аналогичным образом высказался в XVII веке также и крупный комментатор Торы раби Давид бар Арье-Лейб Альтшуллер (Мецудат Давид): "имел в виду, что если выйдет что либо непригодное для жертвоприношения, то будет посвящено Богу, то есть не может использоваться для будничных целей".

В тех редких случаях, когда законоучители более позднего поколения не соглашаются со своими предшественниками последнее слово остается за «молодежью». Таким образом, можно сказать, что согласно еврейской традиции, оплакано было именно девство дочери Ифтаха, которая "не познала мужа". Ведь оказавшись посвященной Богу, дочь Ифтаха уже не могла быть посвящена никакому мужчине. Более того, считается, что она была вынуждена жить вдали от людей, одна в горах. Такова оказалась логика необдуманного обета Ифтаха: он обернулся обетом монашеским, дочь Ифтаха была вынуждена стать схимницей!

Из этого мы видим, что идеал монашества, возникший впоследствии среди христиан - вполне танахический, то есть воспроизводящий вполне еврейскую логику "посвящения". Но для самих евреев идеал этот неприемлем: "И стало обычаем у Израиля: Из года в год ходили дочери Израилевы оплакивать дочь Ифтаха Гиладянина четыре дня в году". Судьба монахини заслуживает в Израиле лишь горьких слез. Безбрачие – это неполнота, это ущербность. Более того, без брака невозможно выполнение заповеди: «плодитесь и размножайтесь», а это представляет обет Ифтаха в несколько неожиданном аспекте.

Дело в том, что Талмуд (Ибамот 63.б) отождествляет воздержание от деторождения с кровопролитием. Но тем самым, оставив без потомства свою дочь, Ифтах по существу убил ее, то есть невольно выполнил свой обет во втором значении.

СОДОМИЗАЦИЯ ЗАПАДА (Вайера 5765)

«Быть собой»

В недельной главе «Вайера» описывается уничтожение Содома и Гоморры. Этому предшествует явление Всевышнего, в котором Он открывает Аврааму свои планы и говорит: «Вопль Содомский и Гоморский велик он, и грех их тяжел весьма» (18.20)

Чем же так прогневали Всевышнего обитатели этих городов? Далее в Торе мы читаем, что жители Содома пришли к дому Лота, где находились три ангела. «И воззвали они к Лоту, и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? Выведи их к нам, и мы познаем их» (19.5) Эта фраза достаточно ясно намекает на то, что жители Содома увлекались однополой любовью.

Однако не только этой склонностью отличались жители города, за грехи которого он был уничтожен. В Гемаре рассказывается, в чем состояла специфика содомского законодательства, для которого гомосексуализм явился лишь эмблемой: «Кто имел вола, обязан пасти общественное стадо один день, а кто никакого скота не имеет – два дня… Если кто отрежет ухо у чужого осла, животное поступает в его полное распоряжение до тех пор, пока не отрастет отрезанное ухо… Если кто нанесет другому увечье, пострадавший вносит ему плату как за кровопускание… Кто пройдет через мост, уплачивает четыре зуза, а кто переберется вброд – восемь зуз… Если попадал туда нищий, хлеба ему не давали, а каждый давал по монете, на которой надписывал свое имя, и бедняк в конце концов умирал голодной смертью. Тогда каждый брал свою монету обратно. Была там одна девушка, которая принесла тайком спрятанный в кувшине кусок хлеба для нищего. Прошло три дня, а нищий был еще жив. Узнав о поступке девушки, содомляне вымазали тело ее медом, и поставив девушку на верху городской стены, выпустили на нее рой пчел. Девушка в страшных мучениях скончалась» (Сангедрин 108-109).

Кому-то это описание может показаться гротескными фантазиями, однако тот мир, в котором сегодня мы обитаем, показывает, что талмудическая антиутопия под именем Содом и Гоморра описывает какой-то глубинный архетип, проявляющийся в самых разных местах и эпохах. В частности, содомская психология и социология явно обнаруживается в либеральной идеологии современного Запада.

Коль скоро в первую очередь Содом ассоциируется у нас с гомосексуализмом, то начнем с победной поступи однополой любви в современном Западном обществе.

Легко согласиться с тем, что общество не должно вмешиваться в сексуальную жизнь совершеннолетних людей, если она не связана с насилием. Заглядывать в постель гомосексуалистов так же непристойно, как и в постель благонравных супружеских пар. Гомо- и гетеросексуалы в равной мере должны быть защищены от вмешательства общества в их личную жизнь. Однако это вовсе не значит, что общество должно отстаивать заведомо абсурдную посылку, что гомосексуализм - это разновидность нормальной сексуальной жизни, а не патология.

Гомосексуализм ничем не отличается от любой другой перверсии, и выделение его в отдельную категорию «третьего пола» ничем не обоснованно. Самый близкий пример - педофилия, которая в силу того, что от нее страдают дети, поставлена вне закона, но в тоже время признается болезнью.

Но как есть педофилы, которые следуют за своими вожделениями при каждом удобном случае и иногда даже оправдывают свое поведение заботой о психологическом здоровье ребенка, который также имеет «право на секс», так есть и педофилы, которые ненавидят себя за свои страсти, борются с ними и обращаются к врачам. То же и гомосексуалисты. Есть гомосексуалисты, которые следуют за своими побуждениями и оправдывают себя, и есть такие, которые признают, что их вожделения патологичны и успешно или безуспешно борются с ними.

Впрочем, в рамках заданной темы я не намерен касаться ни медицинских аспектов гомосексуализма, ни тех серьезных моральный проблем, которые вокруг этой патологии возникают. В этой статье для нас важно обсудить образ гомосексуализма в общественном сознании и прежде всего в СМИ.

Широкая общественная кампания привела к тому, что гомосексуализм стал представляться полноценной разновидностью сексуальных утех, которые никто сегодня не желает рассматривать вне концепции генетической предопределенности. Традиционный религиозный взгляд признается широкими СМИ совершенно маргинальным. Сегодня никого не интересует, что во-первых множество гомосексуалистов находят в себе силы справиться со своей склонностью, а во-вторых, что не меньшее число тех, кто с ней не справился, испытывают к срамным парадам гомосексуалистов и другим средствам пропаганды однополой любви такое же отвращение, как и гетеросексуалы (с непромытыми содомской пропагандой мозгами).

При всем том, что с некоторых пор в прессе постоянно приходится натыкаться на статьи, посвященные гомосексуализму, за долгие годы я не встретил ни одной статьи, в которой бы кто-нибудь потрудился взглянуть на эту проблему с точки зрения излечившегося гомосексуалиста. Такой подход считается ретроградным, которого просто стыдно придерживаться.

Журналистские публикации на тему гомосексуализма все на подбор строго держатся «либерального» подхода, оправдывающего любую похоть. В одной попавшейся мне некогда статье описывались мытарства лесбиянки, рассказывалось о ее бесплодных попытках вернуть свою первую партнершу и, наконец, об окончательном «выборе себя» в своем сексопатологическом качестве. Однако брать интервью у этой первой партнерши, в конце концов предпочевшей брак с мужчиной и создавшей семью, почему-то никому не приходит в голову.

Несмотря на то, что многие гомосексуалисты предпочитают лечиться и создавать семью, они не представляют ни малейшего «общественного интереса», их борьба видится журналистами как жалкая дань ханжеству, в то время как потворство собственным похотям представляется «путем к себе». Те, кто потворствуют своим похотям, «вышли из чулана», однако те, кто продолжают с ними борьбу, оказались сегодня запертыми в чулане.

Либералы ссылаются на «науку», которая открыла «ген гомосексуальности», но они никогда не сошлются на основателя четвертой венской психологической школы Виктора Франкла, писавшего: «я могу отмежеваться от того, что есть во мне, причем не только от нормальных психических явлений, но и в определенных границах от психической патологии во мне. Я связан с обстоятельствами не просто как биологический тип или психологический характер. Ведь типом или характером я лишь обладаю, то же, что я есть – это личность. Мое личностное бытие и означает свободу – свободу стать личностью. Это свобода от своей фактичности, свобода своей экзистенциальности. Это свобода стать иным». Когда невротик говорит о своей личности, о своем личном «так бытии», он склонен его гипостазировать, и представлять дело так, как будто это «так бытие» содержит невозможность иного».

Никогда человек не вправе отождествиться с собственной похотью, независимо от того, здоровая она или больная. Но это краеугольное положение предано забвению нынешним поколением либералов.

Позиция, занятая сегодня «политкорректным» обществом по отношению к гомосексуализму – это позиция растлителя. В соответствующих условиях либеральная пропаганда может подтолкнуть к гомосексуализму вполне здорового подростка. Ни для кого не секрет, что очень часто подростки именно влюбляются – другого слова не подберешь - в людей одного с ними пола, как в своих сверстников, так и во взрослых. Ни для кого не секрет, что подростки-мальчики восхищаются культуристами, в то время как девушки находят гору мужских мышц мало привлекательной и, напротив, женская красота вовсе не оставляет их равнодушными. Очевидно, что в условиях современной пропаганды гомосексуализма эти подростки могут начать задаваться вопросом: «А не гомо ли я? Не «другой» ли я?». Иными словами при определенных условиях эти полностью здоровые дети способны вступить в гомосексуальный контакт, об одной мысли о котором их стошнило бы, если бы они не воспитывались в содомском окружении.

Памяти Пола Хилла

Но, как я уже сказал, «выход из чулана» гомосексуализма - лишь один из симптомов содомизации Запада, причем далеко не самый пагубный.

К важным симптомам содомизации безусловно следует относить использование противозачаточных средств, приведшее к демографической катастрофе европейских народов (Патрик Бухенен - автор нашумевшей статьи «Смерть Запада» - назвал презерватив и гормональную пилюлю своеобразным символом современной цивилизации, заместившим собой серп и молот).

Наиболее громким и символическим содомским актом Запада следует признать присуждение Нобелевской премии мира отцу современного арабского терроризма Ясеру Арафату. В самом деле, какой меры наказания можно было бы ожидать в отношении человека, изобретшего захваты авиалайнеров? Как бы следовало осудить главаря преступной группировки, отдавшего сотни приказов об убийстве мирных граждан, прежде всего евреев, но не только (в частности Запад располагает записями радиограммы, в которой Арафат лично приказал убить захваченных западных дипломатов, в том числе американских и бельгийских). Казалось бы, этот человек должен был быть приговорен к смерти, ну в крайнем случае к пожизненному заключению. Однако Арафат был вознагражден Нобелевской премией мира! Что это, если не вершина и не эмблема содомии?!

Причем признание Арафата в качестве миротворца десятилетиями подготавливалось СМИ. Чью сторону занимает пресса в террористической войне, хорошо показывает недавний захват в Газе журналиста CNN. Это похищение буквально вызвало панику у главарей всех террористических организаций, которые предприняли энергичные усилия для скорейшего освобождения представителя «независимой прессы». Не странно ли, что деятельность по распространению информации оказывается на руку террористам, а не их жертвам?

Автоматическая поддержка европейцами палестинских террористов в деле уничтожения Израиля - лишь один из признаков содомии. Мы можем усмотреть в антисионизме антисемитизм, и это будет верно. Но все же на эту проблему можно взглянуть и несколько шире. Достаточно напомнить, что христианская община ПА терпит со стороны ООП жесточайшие преследования, но их проблема полностью игнорируется. Европейцы готовы заступиться за права христиан ПА в еще меньшей мере, чем за права еврейских поселенцев.

К содомии я бы отнес безнаказанность насилия в детской среде. В качестве универсального воспитательного средства розга, безусловно, не годится. Между тем по отношению к тем детям, которые терроризируют своих сверстников (и только по отношению к ним), зачастую это единственный адекватный метод воздействия. Даже если это не воспитывает их самих, это воспитывает их окружение. Воспитывает в детском коллективе чувство, что зло должно наказываться, а не задабриваться.

В некоторых странах полностью запрещено принудительное лечение душевнобольных, прямым следствием чего становится растущее число убийств, совершенных умалишенными. О защите права на жизнь тяжких убийц мне уже доводилось писать отдельную статью.

Но, пожалуй, самый вопиющий случай постмодернистской правозащитной борьбы – это защита «прав» женщин уничтожать собственных детей, пока те еще не завершили внутриутробного развития.

Чтобы обратить внимание на то, какого низкого морального уровня мы достигли, я хочу напомнить об одном человеке, которого можно было назвать истинным правозащитником наших дней, но которого общество осудило как тяжкого преступника.

3 сентября 2003 года в США во Флориде был приведен в исполнение смертный приговор Полу Хиллу (49) – священнику, убившему в 1994 году врача-гинеколога и его телохранителя. Несколько месяцев Хилл пикетировал гинекологическую клинику с плакатом: «Убейте врачей, совершающих аборты. Отомстите за кровь младенцев». В конце концов, он сам убил преуспевающего гинеколога доктора Брайтона. Задолго до убийства Хилл проповедовал, что «если врач, совершающий аборты, намеревается прервать жизнь беззащитного зародыша – у тебя есть полное право предотвратить это».

Он был приговорен к смертной казни. Продолжая настаивать на естественном праве убийства того, кто угрожает жизни других людей, Пол Хилл не подал прошения о помиловании. Губернатор штата Флорида, брат Джорджа Буша, Джеб Буш, являющийся сторонником смертной казни и противником абортов, заявил, что отсутствие соответствующего прошения о помиловании не позволяет ему предотвратить казнь. «Пол Хилл не подавал апелляцию и был признан виновным», - заявил губернатор. В момент казни у стен тюрьмы христиане – противники абортов провели демонстрацию солидарности с Полом Хиллом.

Я не знаю, в каких странах какой процент населения считает аборт убийством, но я определенно знаю, что процент этот достаточно велик. Но что означает тогда бездействие этих многочисленных людей? Ведь те, кто знают, что убийства постоянно практикуются, и не протестуют против этого - являются соучастниками преступления.

Но тогда все мы - те, кто убеждены в том, что аборт это убийство - должны поклониться Полу Хиллу, должны признать его истинным правозащитником нашего содомского века. Это единственное, чем мы можем оправдать свое собственное бездействие.

В том обществе, где пособники убийц считаются правозащитниками, не могут не возникать ситуации, в которых истинный правозащитник оказывается вынужден совершить убийство.

БОГ ИЗРАИЛЯ И СУДЬБА ИШМАЭЛЯ («Вайера 5764)

Психологическое доказательство

В недельном чтении «Вайера» рассказывается об «акеде» Ицхака: «И было, после этих событий Бог испытал Авраама, и сказал ему: Авраам! И сказал: вот я! И Он сказал: прошу, возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака; и пойди в землю Мориа, и принеси его там во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (22.1-2)

Мидраш представляет этот текст как диалог Авраама со Всевышним: «Возьми сына твоего» - ответил Ему Авраам: «Двое сыновей у меня». Ответил Бог: «единственного твоего». Ответил Авраам: «Этот единственный для своей матери, а этот единственный для своей». Сказал Бог: «Которого ты любишь». Ответил Авраам: «Обоих люблю». Сказал Бог: «Ицхака».

Мидраш этот был записан задолго до возникновения ислама, который предложил прямо противоположную интерпретацию этих слов, а точнее попросту фальсифицировал приведенную историю.

Действительно, подобно мидрашу Коран по-своему излагает и детализирует описанное событие, но без указания имени сына, которого Авраам вознамерился принести в жертву: «Мы обрадовали его кротким юношей. А когда он дошел до труда вместе с ним, он сказал: «Сынок мой, вижу я во сне, что закалываю тебя в жертву, и посмотри, что ты думаешь». Он сказал: «Отец мой, делай, что тебе приказано. Ты найдешь меня, если пожелает Аллах, терпеливым». И когда они оба предались Аллаху и тот поверг его на лоб, и воззвали Мы к нему: «О Ибрагим! Ты оправдал видение». Так Мы вознаграждаем добродеющих» (Сура 37. 99-109)

Что же касается дальнейшей традиции ислама, то она уже однозначно объявляет, что неназванный в Коране сын - это Ишмаэль, а отнюдь не Ицхак, как «ошибочно» указано в тексте Торы.

Но это обстоятельство, как ничто другое, как раз подтверждает истинность повествования Торы! Возникновение ислама и его дальнейший путь блестяще подтверждают подлинность описанных в Торе событий. Поведение арабов является чем-то вроде того «седьмого доказательства бытия Божия», о котором толковал Берлиозу профессор на Патриарших прудах. И доказательство это психологическое.

Как известно иудаизм сводит отношения между религиями – по меньшей мере – иудаизма, христианства и ислама – к отношениям в семье патриархов. Однако не только иудаизм, но и научное светило – Зигмунд Фрейд предложил рассматривать возникновение религий как своеобразные общественные неврозы! Согласно Фрейду, по структуре мифа и по поведению его адептов можно докопаться до того, что произошло тысячелетия назад «на самом деле»: «Ранняя травма - защита - латенция - вспышка невротической болезни - частичное возвращение вытесненного: так выглядела схема развития невроза, установленная нами. Теперь попросим читателя допустить предположение, что в жизни рода человеческого случилось нечто подобное происходившему в жизни индивида».

В отношении ислама эта идея Фрейда работает предельно убедительно, ведь последующая история выглядит прямым (психологическим) следствием описанных в Торе событий, невольно подтверждающим их подлинность.

В самом деле, как мы помним, Ишмаэль появился на свет по инициативе неплодной Сары, которая решила завести себе приемного сына, зачатого ее мужем от рабыни.

Даже при всех тех конфликтах, которые довольно скоро возникли между Сарой и Агарью, можно не сомневаться в том, что их совместный сын - Ишмаэль наставлялся в свете упований своего отца. Можно не сомневаться, что в качестве первенца Авраама Ишмаэль воспитывался как преемник его дела и родоначальник избранного народа. Более того, когда ему было тринадцать лет, Ишмаэль вместе со своим отцом вступил в завет, предложенный Всевышним («В тот же самый день обрезаны были Авраам и Ишмаэль, сын его» (17.27)

Но тогда же Всевышний объявил, что Его планы связаны вовсе не с Ишмаэлем, а с другим сыном, которого предстояло родить Саре. «Бог же сказал: именно Сара, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя Ицхак, и установлю союз Мой с ним союзом вечным для потомства его после него. И об Ишмаэле Я услышал тебя… Я сделаю его великим народом». (17.19)

После рождения Ицхака ситуация для Ишмаэля резко изменилась. Он обнаружил, что его уже больше не считают исключительным продолжателем великого дела, что все вертятся вокруг «чудесного ребенка», проча именно ему ту роль, которую раньше предрекали Ишмаэлю. Вот как рассказывается об этом в нашем недельном чтении: «И вспомнил Господь о Саре, как сказал; и сделал Господь Саре, как говорил. И Сара забеременела и родила Аврааму сына в старости его, к сроку, о котором говорил ему Бог. И нарек Авраам имя сыну своему, родившемуся у него, которого родила ему Сара, Ицхак. И обрезал Авраам Ицхака, сына своего, на восьмой день, как заповедал ему Бог… И выросло дитя, и было отнято от груди, и Авраам сделал большой пир в день отнятия Ицхака от груди. И увидела Сара, что сын Агари египтянки, которого она родила Аврааму, насмехается. И сказала она Аврааму: выгони эту рабыню и сына ее, ибо не будет наследовать сын рабыни этой с сыном моим, с Ицхаком. И показалось это Аврааму весьма прискорбным из-за сына его. И сказал Бог Аврааму: не огорчайся ради отрока и рабыни твоей, все, что скажет тебе Сара, слушайся голоса ее, ибо в Ицхаке наречется тебе род. Но и сын рабыни - народ произведу Я от него, потому что он потомок твой. И встал Авраам рано утром, и взял хлеба и мех воды и дал Агари, положив ей на плечи, и ребенка, и отослал ее» (21.1-15)

Эта сцена изгнания Ишмаэля предшествует сцене «акеды». Таким образом, Тора подчеркивает, что вместо того, чтобы быть посвященным Всевышнему, Ишмаэль оказался изгнан в пустыню.

Ишмаэль не чувствовал за собой никакой вины и продолжал испытывать любовь отца, который, согласно преданию иудаизма, после смерти Сары стал жить с матерью Ишмаэля Агарью (Ктурой) и прижил от нее новых детей.

Некоторые комментаторы утверждают, что Ишмаэль «совершил тшуву», т.е. что он смирился с избранием Ицхака. Но история показывает другое. Как и было обещано Всевышним, от Ишмаэля произошел великий народ, которому передалась травма, пережитая его отцом.

«Латентный период», как назвал его Фрейд, длился долго - более двух тысяч лет, но тяжелейшая травма первенца Авраама, вступившего в обет обрезания в один с ним день, дала о себе знать сразу же после торжества христианства.

«Вспышка невротической болезни»

Распространение христианства не может не поражать. Мы хорошо знаем, как твердо держатся люди того, что усвоили с малолетства, как они консервативны в своих базисных представлениях. Но вот в считанные века сотни племен, десятки народов искренне отреклись от тех верований, которых держались их предки, и приняли чужую и чуждую веру! Миллионы людей насмеялись над делом предков, повторяя слова пророка: «Только ложь наследовали наши отцы, пустоту и то, в чем никакой пользы» (Иерем 16.19)

Это был, пожалуй, первый такого рода опыт смены убеждений, когда люди последовали за истиной, не желая держаться «принятого», но в глубине души для них сомнительного.

Огнепоклонничество, которому предавались в ту пору сыны Ишмаэля, стало их смущать. Но почему Магомет, столько времени проведший в обществе и евреев и христиан, не прельстился их верой? Почему, по меньшей мере, он не построил свое оригинальное учение на основе не подлежащего сомнению Священного текста? Почему Ишмаэль пошел на беспрецедентный шаг и подменил его другим священным текстом?

Ответ может быть только один - он вспомнил (в терминах Фрейда «частично восстановил вытесненное»), что он потомок первенца Ибрагима и «подсознательно» ощутил, что он должен являться носителем подлинной религии «Ибрагима ханифа», религии, которая предшествовала появлению Ицхака, предшествовала возникновению и иудаизма и христианства.

Ислам - это и «восстановление справедливости» по отношению к Ишмаэлю, и восстановление «подлинного» альтернативного видения конфликтной ситуации в семье Авраама. Соответственно Коран - это «выправленная» Тора, а потому и единственно подлинная Тора (традиционно ислам более последовательно и более категорично настаивает на предвечности Корана, нежели иудаизм на предвечности Торы).

Сам Коран, замещающий Тору, еще не совершает разрыва. О Торе в Коране упоминается с пиететом. Об Ишмаэле говорится немного, история его изгнания в пустыню не упоминается, как и имя его матери. Как мы уже выяснили, не называется также и имя подверженного «акеде» сына.

Между тем в мусульманском предании Коран признается единственной истинной Торой, а известный миру масаретский текст - человеческим искажением. Одновременно в «хадисах» подробно рассказывается и о жертвоприношении Ишмаэля, и об изгнании Хаджар (Агари) вместе с ее сыном Ишмаэлем в пустыню из-за зависти Сары.

Трудно представить, чтобы ислам когда-либо мог отказаться от этих элементов своего предания и тем самым мог бы примириться с иудео-христианской цивилизацией.

Однако он бы еще мог жить в мире с ней, если бы не возникновение секулярной культуры. Именно она вызвала радикализацию ислама. В условиях плюрализма, в условиях культуры релятивирующей и сталкивающей религиозные истины, в условиях культуры, заставляющей традиционные учения на каждом шагу отчитываться перед разумом и совестью, исламу приходится не просто. Корану трудно идти на ту очную ставку с Библией, на которую его вызывает дух времени, и само это требование болезненно переживается мусульманским миром.

Лежащая в истоке истории Тора не боится никаких очных ставок и допускает любые последующие откровения (которыми явились книги пророков), но Коран знает, что признав Тору за полноценный источник, он именно превратится в одно из «последующих откровений», что он лишится того ореола исключительности, на который веками претендовал. Это обстоятельство приводит к тому, что в современном мире мусульмане оказались поражены тяжелейшим комплексом. Они отрицают все права иудаизма на истину, отрицают очевидные исторические факты (в частности, что в Иерусалиме когда-либо находился Храм Шломо). Но истина хорошо известна им самим.

Римский шейх Абдалла Палацци в интервью «Jewish press» рассказывает: «В 2000 году я посетил Израиль в составе международной делегации. Нас повели в мечеть Аль Акса. Сразу за DOME of the ROCK есть небольшая часовня. Я спросил: "Что это за место?" И гид ответил: "Это место, где стоял Соломон, освящая Храм." Тогда я спросил: "Так почему вы отрицаете это?" Мне ответили с улыбкой: "По политическим соображениям."

В то же время сам шейх Палацци представляет собой пример возможности такого плюралистического отношения к Библии. Для него ТАНАХ - такой же священный текст, как и Коран; для него Иерусалим – это такой же священных город евреев и христиан, как для мусульман Мекка. Соответственно его политические взгляды по вопросу арабо-израильского конфликта близки к взглядам еврейских поселенцев и американских евангелистов.

В этом отношении у ислама имеется перспектива. Теоретически ислам может признать ТАНАХ религиозно достоверным текстом и внести соответствующую корреляцию в свою религиозную традицию. Теоретически ислам может выполнить ту задачу, на которую он исходно претендует, а именно восстановить тот первозданный завет, в котором состоял с Богом Авраам.

ИСЛАМСКИЙ ВЫБОР («Вайера» 5763)

Две модели и три странности

В главе «Вайера» приводятся две параллельные истории. По велению Всевышнего Авраам проявил готовность отказаться от двух своих сыновей: он изгнал Ишмаэля и связал для жертвоприношения Ицхака. Относительно Ишмаэля говорится следующее: «И встал Авраам рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечи, и ребенка, и отослал ее» (21.14). А через несколько абзацев мы читаем: «И встал Авраам рано утром, оседлал осла своего и взял с собою двух отроков своих, и Ицхака, сына своего» (22.3) и далее следует история о жертвоприношении Ицхака.

Два эти фрагмента Торы читаются в праздник Рош-а-Шана. Фрагмент, содержащий описание изгнания Ишмаэля, читается в первый день, а фрагмент, описывающий связывание Ицхака – во второй. Как известно, Рош-а-Шана - это единственный праздник, который даже в Эрец Исраэль празднуется не один, а два дня. Так повелось еще со времен Второго Храма, и эти два дня считаются как затянувшийся один («йома арихта»). Не вдаваясь сейчас в причины этого «удлинения», я позволю себе обратить внимание на то, что разделив чтение Торы указанным образом, традиция явно использовала спаренность двух новогодних дней для того, чтобы подчеркнуть спаренность Ицхака (Израиля) и Ишмаэля, причем в контексте сотворения мира и суда над ним.

Иудаизм традиционно воспринимает Ишмаэля и порожденную им религию, ислам, достаточно позитивно. Первоначально ислам был воспринят многими иудеями с энтузиазмом как альтернатива христианству, и многие видели в нем истинную религию сыновей Ноаха. Достаточно сказать, что Рамбам даже разрешил евреям молиться в мечетях, чего никогда не было разрешено еврею в отношении дома молитвы никакой другой религии. Я думаю, что в традиции иудаизма имеется достаточно моментов, которые позволили бы отнестись к Корану (коль скоро он сам на это претендует) как к некоей «второй Торе» (обращенной к арабам), что в пределе позволило бы построить теологию дополнительности двух источников.

Однако сегодня все более становится ясно, что сам ислам к такому диалогу принципиально не готов, что он видит в Торе (как «втором Коране») смертельную угрозу и навязывает иудаизму в отношении себя исключительно дуалистический подход. Между тем для такого подхода у иудаизма также имеется традиционная модель отношения, в соответствии с которой, описание двух историй, начинающихся словами «И встал Авраам рано утром», прообразуются мистерией Йом-Кипура - мистерией бросания жребия над двумя козлами, один из которых (подобно Ицхаку) приносится в жертву Всевышнему, а второй (подобно Ишмаэлю) изгоняется в пустыню к демонам.

Однако прежде чем попытаться понять, какого рода модели в большей мере отвечает реальный ислам, необходимо описать те его признаки, которые представляются экзистенциально проблематичными. Я лично вижу, по меньшей мере, три наиболее вызывающих сомнения пункта. Первый - это отрицание истинности предшествующего Корану источника (Торы), путем его замещения. Второй – отношение к браку и вообще к женщине. И третий - сакрализация насилия, и связанное с этой сакрализацией извращенное понимание мученичества. Эта особенность в свою очередь тесно сопряжена с превознесением хитрости и лукавства как своеобразных добродетелей.

Первый пункт, на который мне не раз доводилось обращать внимание, состоит в том, что в отличие от любой другой религии ислам основывается не на самостоятельном источнике, а на подмененном источнике другой религии. Ислам представляет Тору (или даже точнее Библию) - искажением, а свой источник Коран - предсуществующим миру. И это при всем том, что Коран появился позже Торы и, что самое удивительное, на треть состоит из полемики если не с самой Торой, то с ее приверженцами, как с иудейской, так и с христианской стороны! («О, вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями: они друзья - один другому. А если кто из вас берет их себе в друзья, тот и сам из них» Сура 5.56). При этом характерно, что Коран (Сура 37.97-106) содержит описание «жертвоприношения», но без упоминания имени сына, а «хадисы» уже однозначно разъясняют нам, что в жертву был принесен не Ицхак, а Ишмаэль. Тем самым предложенный Торой параллелизм Ицхака и Ишмаэля исламом на корню отвергается. Как на «соломоновом суде», иудаизм способен в этом пункте к уступкам: теоретически он способен признать Коран некоторой «второй Торой», обращенной к сынам Ишмаэля, однако ислам ни при каких условиях не согласен видеть в Торе «второй Коран».

Следующий пункт состоит в отношении к женщине и к браку. Ислам является почти единственной религией, практикующей многоженство. Но тем самым ислам отрицает смысл брака, основанного на парности, которую следует признать базисной религиозной действительностью. «Правоверным», т.е. исполнителем религиозной задачи, в исламе считается именно мужчина, женщина в рамках этой религии - не полноценное существо, а лишь своеобразное средство для почкования «правоверных», равно как и источник их удовольствий. В этой связи достаточно упомянуть о так называемом «женском обрезании», обычае удаления клитора у девочек, распространенном преимущественно в Африке. Симптоматично, что подавляющее большинство общин, практикующих этот варварский обычай – мусульманские: женщина существо служебное и не существенно, испытывает ли она сексуальное наслаждение или нет. Достаточно сказать, что согласно мусульманскому религиозному праву, муж имеет полное право избивать и насиловать свою жену.

И, наконец, третье, - это «святость» насилия. Раввин Штайнзальц в одном интервью отметил: «Если я стану перебирать идеи, дабы выяснить, что нового дал миру ислам, чего не было в религиях-предшественниках, я выясню, что таких новшеств почти нет. Обязательность молитвы и необходимость пожертвований, существование иного мира, рая и ада - все это не принадлежит исламу. Насколько я знаю, последний предложил только одно новшество – джихад... Исламская доктрина допускает миссионерскую деятельность в любых ее видах, и в случае неуспеха пропаганды она дозволяет взять в руки меч. Конечно, имеется масса интеллигентных и прогрессивных мусульман, которые говорят ныне о «большом джихаде» и о «малом джихаде». «Большой джихад» происходит в душе человека, «малый» подразумевает, что режут других. И вот, как выяснилось, проще заниматься «малым джихадом», нежели «большим». Эти корни невозможно выдернуть, ибо они глубоки и уходят в саму религию». (Окна 21.02.02)

С джихадом, как с легитимным, а по сути «сакральным» средством подавления инакомыслия, неразрывно связано и извращенное понимание мученичества - институт «шахидов». На первый взгляд мы не усмотрим в нем ничего предосудительного - почетно умереть за веру. Разумеется, есть некоторая экзальтация, например, известие родственников о гибели на войне их близкого сопровождается у мусульман не соболезнованиями, а поздравлениями. Но в целом вроде бы мученичество как мученичество. Однако это лишь на первый взгляд. Дело в том, что хотя в наши дни «шахидом» может быть объявлен даже погибший от несчастного случая, исходно «шахид» - это именно воин. Исходно в исламе культивируется прославление именно воинской, а не гражданской доблести. Иными словами, гибель начинает цениться исламом лишь при исполнении боевого задания по выкорчевыванию неверных. Мало кто отдает себе отчет в том, что восхваляя борющихся с неверными воинов-«шахидов», ислам мало ценит «мирных» мучеников за веру.

Похвально отдавать свою жизнь на войне, т.е. убивая других, но умирать мусульманину за свою веру, когда он безоружен и сам убить уже никого не может, напротив, почти стыдно, по меньшей мере «неблагоразумно». В ситуации принуждения ислам полностью оправдывает отречение от веры, именуя это «такия» - т.е. «благоразумие».

В иудаизме и христианстве отречение издревле считалось неприемлемым, религия призывает «освятить Имя», но не отречься. В древности (3 век) существовала лишь одна гностическая секта некоего Валентина, который учил, что отречение - это действие чисто внешнее, но что Бог видит внутренне, и поэтому верующий может отрекаться внешним образом сколько угодно. И вот через несколько веков этот маргинальный принцип был взят на вооружение исламом. «Шахид», что значит «жертвующий собой» - это именно солдат, который гибнет, убивая других. Если же он лишен возможности быть убитым в бою (т.е. сохраняя возможность самому убить кого-то), и ему представляется возможность засвидетельствовать истинность своей веры мученической смертью, то ему рекомендуется отречься от ислама, чтобы сохранить свою жизнь. В этом и состоит «такия» - благоразумие.

На протяжении веков многие иудеи и христиане отрекались от своей веры. К ним можно было проявлять и жалость и снисхождение (вспомним молитву «Кол нидрей»), но видеть в отречении что-то похвальное не приходило в голову никому. Я лично не могу припомнить в рамках иудео-христианской культуры другого примера позитивного отношения к «такии», кроме той речи Смердякова, в которой он упрекал в неблагоразумии русского солдата, предпочевшего мученическую смерть обращению в ислам.

Однако в исламе термин «такия» означает не просто уступку человеческой слабости, «такия» (в случае вынужденного отречения) является синонимом вменяемости, трезвости, своего рода человечности. Разработка этого принципа принадлежит шестому имаму, Джафару Асадику (VIII век). Ему приписываются следующие высказывания на этот счет: «Благоразумие - моя религия и моих отцов». «У кого нет благоразумия, у того нет религии». Впрочем, уже самому Мухаммеду принадлежат слова: «Верующий без благоразумия подобен обезглавленному телу». Нет нужды говорить, что подобное «благоразумие» неразрывно связано с общей установкой на «хитрость» как на добродетель.

Три перечисленных пункта, возможно не обращающие на себя особого внимания в благополучные периоды, невольно приобретают зловещий характер, когда исламская цивилизация вдруг противопоставляет себя цивилизации иудео-христианской. А суть происходящих ныне событий состоит в том, что ислам себя иудео-христианской цивилизации именно противопоставил.

В XVIII-XIX веках европейская мысль обнаружила, что существуют сферы знания, в которых разногласия между людьми либо отсутствуют, либо минимальны. Такова математика, физика и даже экономика. И в Париже и Пекине при сложении пяти и трех получается восемь. Однако в мировоззренческой, и прежде всего религиозной сфере народы не находят общего языка. Но как сказал Поэт: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Западные люди поняли, что хотя они не могут договориться о том, какая религия самая правильная, а политическая программа самая эффективная, они могут договориться относительно демократических принципов. Демократия в новейшем понимании этого слова, т.е. разделение властей и обеспечение прав меньшинств - это почти такая же универсальная действительность, как физика.

И вот тут вдруг обнаружилось, что ислам не признает демократию, хотя при этом и научился демократические институты в своих интересах использовать. Здесь круг замыкается: признание демократии, признание принципа плюрализма неизбежно должно повлечь признание Торы как источника, по меньшей мере равнозначного Корану. Но ислам к такому обороту явно не готов. Коран возник именно как замещение Торы, как тот самый текст, которым «на самом деле» был создан мир. Как выясняется, демократия смертельно опасна для ислама.

Коммунистическая параллель

Термин «война культур» или «война цивилизаций», который возник сразу после разрушения Бин-Ладеном Всемирного Торгового центра, до сих пор остается полулегальным. Официально всячески подчеркивается, что «война ведется с террором, а не с исламом». Однако на деле разделить между исламом и террором сегодня так же трудно, как некогда было трудно разделить между террором и большевизмом.

Те, кто идентифицируют себя с исламом, видят в иудео-христианской цивилизации своего главного врага. Российская журналистка Татьяна Щербина описывает свое посещение летом 1996 года Туниса, где она охотно общалась с местными интеллектуалами: «Все изменилось в один день. Взорвался самолет, летевший из Нью-Йорка в Париж, все погибли. Когда вечером я пришла в ресторан, где обычно проходили застольные беседы, я увидела сцену ликования. «Чем больше американцев сдохнет, тем лучше!» - воскликнул профессор литературы. «Смерть Америке!» - вторил ему банкир».

Важно понимать, что на том месте, где у иудео-христианской цивилизации стоит ценность «прав человека», у ислама разместился «джихад». Важно понимать, что речь идет именно о войне цивилизаций, а не просто о войне с террором.

В исламе имеются «хадисы», поносящие евреев и христиан, и «хадисы», хвалящие их. На этом основании некоторые считают, что теоретически ислам способен к порождению гуманистических форм. Но тогда было бы естественно ожидать, что в США и европейских странах возникли бы прозападные исламисты, которые бы активно искали в основах своей религии формулу сотрудничества, которые выдвинули бы подлинную исламскую альтернативу. Между тем известен лишь один (итальянский) мусульманин: Шейх Абдул Хади Палацци, который позволяет себе писать, что «Святой Коран открыто ссылается на необходимость возвращения детей Израиля в Святую Землю» (Сура 17.104)

Обычно же у западных мусульман встречается лишь желание выгородить свою религию в глазах европейцев, нисколько не заботясь об истине. Те граждане западных стран исламского происхождения, которые открыты экзистенциальным ценностям, предпочитают ассимиляцию попыткам «спасти» свою веру путем разработки ее гуманистической версии. Есть все основания опасаться, что трудности, возникающие при выработке гуманистических форм ислама, не «технического», а принципиального характера; что для ислама признать плюрализм, а тем самым и Тору как истинный источник – значит признаться в своей несостоятельности (суфизм, который в определенном смысле к этому готов, представляет собой отдельное явление).

Как бы то ни было, мы видим, что никаких проамериканских и тем более произраильских исламских движений не возникает, но происходит обратное: пользуясь европейскими представлениями о религии, которая обладает определенными правами и в своих основах считается никому не подотчетной, ислам добился для себя полного алиби. Он может считать, что воюет с иудео-христианской цивилизацией (каким бы именем он ее не называл), но он запрещает так представлять дело самой этой цивилизации. Ислам свят, бороться можно только с террором, да и то с серьезными оговорками.

Сегодня арабы - самые благодарные читатели «Майн Кампфа», но при этом исламистов уместно сравнить не столько с фашистами, сколько с коммунистами. Пожалуй, это две единственные массовые тоталитарные идеологии, содержащие в себе достаточный сильный «гуманистический» заряд, который никогда никому не позволит записать их в открытые враги человечества. В отличие от нацистов и представителей некоторых других маргинальных тоталитарных сект, коммунистов и исламистов невозможно запретить на основании закона. Всегда и везде они будут восприниматься как вполне легитимные и респектабельные «формы культуры».

Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить историю попытки американских законодателей поставить коммунистическую партию вне закона. «Антитоталитарные» законопроекты Мунда-Никсона, а позже Вуда и Маккарена, легшие в основание Закона о внутренней безопасности 1950 года, так и не позволили запретить коммунистическую партию. Даже в самые тяжелые времена «холодной войны» в большинстве цивилизованных государств граждане, верующие в то, что изъятие средств производства из сферы частного владения осчастливит человечество, могли свою веру открыто исповедовать.

В свое время часто поднимался вопрос, как возможны «хорошие коммунисты», т.е. люди, искренне верящие в «превосходство социалистической системы», но при этом в быту вполне порядочные. «Хороших мусульман», возможно, существует даже и больше, чем «хороших коммунистов», но при всей своей «хорошести» как те, так и другие отрицают основные ценности иудео-христианской цивилизации. В последнем счете они «хороши» вопреки, а не благодаря своей вере.

Как я уже сказал, параллелизм историй, описанных в нашем недельном чтении, позволяет построить две модели взаимоотношений между иудаизмом и исламом: партнерские и дуалистические. И все же не видно, как ислам может эволюционировать в прозападном направлении. Похоже, что атмосфера плюрализма (требующая признать Тору в качестве полноправного, а не замещенного Кораном источника) смертельно опасна для него.

СОМНЕНИЯ ПЕРВОГО ЕВРЕЯ («Вайера» 5762)

Повторное отречение

В предыдущем недельном чтении «Лех Леха» мы читали о том, как Аврам отрекся от своей жены Сарай, когда сошел в Египет из-за голода, начавшегося в земле Кнаан. Между тем в сегодняшнем недельном чтении «Вайера» Авраам не просто повторил этот грех (на этот раз в пределах самой же этой земли Кнаана), он повторил его уже после того, как услышал слова Всевышнего: «именно Сара, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя Ицхак, и установлю союз Мой с ним союзом вечным для потомства его после него» (17.19) И это должно полностью сбить нас с толку. Действительно, если в случае Паро мы бы еще могли подумать, что Аврам, получив обетование стать отцом народов, перестал дорожить Сарай, потому что она была бесплодной, то в данном случае все выглядит абсолютно однозначно. Авраам уже был извещен, что избранница Всевышнего – это именно Сара. Но это значит, что если Авраам сознательно подводил ее под грех, то он ломал не только свою будущность, не только будущность «великого народа», но и дело самого Всевышнего! Казалось бы, в такой ситуации следовало честно рискнуть своей жизнью, а не скрывать, кем приходится ему Сара.

Прочтем эту историю внимательно: «И сказал Авраам о Саре, жене своей: она сестра моя. И послал Авимелех, царь Грарский, и взял Сару. И пришел Бог к Авимелеху во сне ночью, и сказал ему: вот, ты умираешь за женщину, которую ты взял, ибо она замужняя. Авимелех же не подходил к ней, и сказал: Владыка! Неужели ты будешь казнить и народ невинный? Ведь он сказала мне: «Она моя сестра». И она так же сказала: «он мой брат мой». В простоте сердца моего и в чистоте рук моих сделал я это. И сказал ему Бог во сне: и Я знал, что ты сделал это в простоте сердца твоего, и Я удержал тебя от согрешения предо Мною; потому и не дал тебе прикоснуться к ней. Теперь же возврати жену этого мужа, ибо он пророк, и помолится о тебе, и ты будешь жив. А если ты не возвращаешь, то знай, что умрешь ты и все твое…. И призвал Авимелех Авраама, и сказал ему: что ты сделал с нами? Чем согрешил я против тебя, что ты навел было на меня и на царство мое грех великий? Дела, каких не делают сделал ты со мною. И сказал Авраам: так как я подумал, что нет вовсе страха Божия на месте сем, и убьют меня из-за жены моей. Да она и подлинно сестра моя; она дочь отца моего, но не дочь матери моей; и стала моей женою. А вот когда Бог повел меня странствовать из дома отца моего, то я сказал ей: такую милость сделай мне: во всяком месте, в которое придем мы, говори обо мне: «он брат мой» … И помолился Авраам Богу, и исцелил Бог Авимелеха и жену его, и рабынь его, и они стали рождать. Ибо Господь затворил всякое чрево в доме Авимелеха из-за Сары, жены Авраама. И вспомнил Господь о Саре, как сказал; и сделал Господь Саре, как говорил. И Сара забеременела и родила Аврааму сына в старости его». (20.2 - 21.1.)

Что же значит этот его поступок? Что за странная фантазия двигала великим праведником? Почему Авраам отрекся от женщины, которую Всевышний предназначил ему как ту единственную, которая должна была стать матерью «великого народа»? При этом наше удивление дополнительно возрастает, когда мы обнаруживаем, что именно на высоте этого отречения Всевышний исполняет свое обещание и делает Сару этой матерью: «И сделал Господь Саре, как говорил. И Сара забеременела и родила Аврааму сына в старости его» 21.1)

Причем в этом отрывке все предельно ясно сказано. Мы даже не можем прикрыться фиговым листом отговорки, что Авраам жил до дарования Торы и на него распространяются провозглашенные ей запреты (чем иногда объясняется женитьба Иакова на родных сестрах). Ведь в приведенном эпизоде Всевышний явно открыл этот закон Торы: «вот, ты умираешь за женщину, которую ты взял, ибо она замужняя» (ср. «Если найден будет кто лежащим с женой замужнею, то да умрут они оба: человек, лежавший с этой женщиной, и женщина эта» Дварим 22.22) .

Создается впечатление, что мы приблизились к краю той бездны, где начал свои эксперименты Шабтай Цви, объявивший, что искупление последних «ницоцот», искр, следует производить обряжаясь в «клипот», скорлупы, т.е. повинуясь благочестивой мотивации, совершать откровенно греховные поступки.

Однако здесь важно оговорить еще одно обстоятельство. Ритуальные нарушения всевозможных запретов сопровождают множество народных культов. То, что известно иудаизму по саббатианству, в действительности знакомо многим народным религиям. Праздники, во время которых предписано нарушать всевозможные запреты, распространены по всему миру. Секст Эмпирик утверждает, что в Персии существовал «день открытых убийств». А в древней Греции, проводились дионисийские оргии, во время которых совершалось немало действий, запрещенных и совершенно немыслимых в другой период, вплоть до инцеста. В ходе некоторых празднований отмечались самые разнообразные нарушения: дети не повиновались родителям, слуги хозяевам. Но во главе угла лежала сексуальная распущенность, обмен женами.

Антропологи и психологи предлагают этому явлению самые разнообразные истолкования. Мне наиболее интересной представляется теория, согласно которой запретное действие совершалось в границах ритуала в гомеопатических дозах, для того чтобы его можно было локализовать. Согласно этой теории, дионисийские оргии представляли собой что-то вроде прививки против бесчинства в другие периоды.

Но как бы ученые не объясняли амбивалентные поступки, встречающиеся в народных культах, они ищут и находят им свои имманентные причины. Между тем заранее можно сказать, что двусмысленные ситуации, описанные в Торе, должны быть другого свойства. Они не могут иметь ни психологического, ни магического объяснения. Они могут быть поняты только в контексте духовной природы союза между Авраамом и Богом. А природа этого союза такова, что Всевышний стремится проникнуть в саму плоть человека, избрать его не просто на уровне духа, но на уровне его тела, на уровне его сексуальной жизни. Иудаизм – это религия, центральным субъектом которого является семья, нация, народ. В пределе этот народ выражен каждым своим сыном и каждой своей дочерью, как сказано: «каждый человек должен говорить: ради меня создан мир». Но субъектом завета является именно народ. Не случаен поэтому и знак завета – обрезание. В иудаизме человек посвящен Всевышнему на самом своем интимном уровне. А значит, сексуальная и родовая сфера члена общины так же существенна для Всевышнего, как она существенна для человека.

К пониманию этого, к пониманию природы еврейства и его избрания, прийти не просто. Иудаизм признает, что еще в Харане Авраам проповедовал единобожие, «приобретал души» (12.5), и соответственно он должен был мыслить свою общину универсальной, приблизительно так как мыслят свои общины христиане и мусульмане – в них входят прежде всего по вере, а не по рождению. Авраама могло смущать явное противоречие между избранием по «духу» и по «плоти». Если даже после того, как еврейский народ появился , многие видят в его существовании вызов здравому смыслу, то тем более было легко усомниться в правильности идеи избрания до того, как евреи возникли. Может быть, своими действиями Авраам просто испытывал план Всевышнего? Может быть он просто не был уверен в том, что всечеловеческий Всевышний действительно желает быть Богом только одного народа?

Тут мне представляется уместным обратить внимание на то, что несостоявшееся отречение от Сары обладает рядом схожих черт с несостоявшимся убийством Ицхака, которое описывается в конце нашего недельного чтения, где рассказывается, как Всевышний сказал Аврааму: «Возьми сына твоего… и вознеси его на одной из гор… и устроил там Авраам жертвенник, и разложил дрова, и связал Ицхака, сына своего, и положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы зарезать сына своего» (22.2-10)

Причина рассеяний

Что в этом поступке Авраама позволяет отличить его от обычного идолослужителя, убивающего своего первенца ради процветания рода? Что позволяет отличить Авраама от преступника, отличить его от сумасшедшего или фанатика? Ведь вроде бы Авраам послушался «потустороннего голоса», как слушаются «потусторонних голосов» тысячи убийц-параноиков, как слушаются своих авторитетов «шахиды», взрывающиеся на израильских рынках и таранящие самолетами американские небоскребы?

Чем он отличается от них? По-видимому, Источником приказа. Авраам не убил бы сына по велению «голоса», как не делают этого и многие параноики, противящиеся потусторонним директивам. Авраам не послушался бы никакого «гуру» и «аятолу», объявляющих себя «посредниками» и «посланниками» Всевышнего, как их не слушаются и другие вменяемые люди. Но самого Всевышнего он послушался, потому что обнаружил во Всевышнем последнее основание своей собственной совести. Совесть Авраама в лице Всевышнего потребовала от него отречься от самого любимого в собственной плоти – от ее порождения, для того чтобы дать Всевышнему обрести эту плоть, избрать ее.

Отречение Авраама от Сарай интересно рассмотреть именно в связи с «акедой», в связи с жертвоприношением Ицхака. Легко заметить, что эти ситуации зеркальны. В обоих случаях под удар ставится еще не родившийся избранный народ. В обоих случаях это делается через жертву самого близкого человека (в первом случае жены, во втором – сына). В обоих случаях речь идет о явных преступлениях, которые Тора квалифицирует как равно тяжкие. При этом оба преступления пресекаются свыше: как в самый последний момент Всевышний посылает Ангела остановить руку Авраама, так в самый последний момент Он сам является Паро и Авимелеху, чтобы предотвратить прелюбодейство. Наконец, присутствует еще один важный компонент: и Авраам и Всевышний играют на двусмысленности. Так Авраам назвал Сару сестрой, потому что она действительно была его сестрой, т.е. формально Авраам не лгал. С другой стороны, по мнению комментаторов, жертвоприношение Ицхака также держалось на двусмысленности. Так, Раши пишет по поводу слов: «и вознеси его». «Не сказал ему: «заколи». Потому что Святой, благословен Он, не желал заклания (Ицхака), но чтобы вознес его на гору и подготовил как жертву всесожжения. Когда же Авраам привел его, Он сказал ему: веди его вниз».

Хатам Софер (рабби Моше Софер) поясняет, что в ту пору значение слова «ола» («вознесение») в качестве жертвоприношения - было первым и по существу единственным значением. Но значение «поднятия», «возвышения» также имелось. По его мнению, этой игрой слов Всевышний показал Аврааму, что человек может быть принесен (вознесен) в жертву и остаться в живых, что вся его жизнь будет посвящена Всевышнему. Как бы то ни было, мы видим, что согласно взгляду традиции Всевышний сыграл на двусмысленности слова, как Авраам сыграл на том, что Сарай действительно была его сестрой.

Что дает нам это сходство? О чем оно может говорить? О том, что когда Авраам дважды отрекся от своей жены, он мог руководствоваться испытующим голосом совести, а не чувством страха. Возможно, Авраам пытался испытать свое призвание, пытался испытать Божественный план, потому что сомневался в том, что этот план именно таков. И, возможно, именно в этом состоял его грех, который «акеда» была призвана исправить? Авраам - первый, кого Писание именует евреем (14.13), но может быть он и первый, кто усомнился в том, что евреи действительно должны существовать?

Но как тогда объяснить аналогичное отречение Ицхака от Ривки? Внешне оно отлично от двух отречений Авраама. Ведь Ицхак назвал свою жену сестрою в тот момент, когда Эсав и Иаков уже существовали, и его роду ничего не угрожало. Его поступок не содержит никакого парадокса. Остается лишь предположить, что Ицхак действовал исходя не из самостоятельных побуждений, а имея перед собой образец поведения отца. Это чистый случай принципа «деяния отцов – образец для сынов». Здесь имеет место внешнее повторение при отсутствии внутреннего подобия.

Что же касается египетского рабства, то его сходство с «египетским периодом Авраама» сущностное, и поэтому видеть в этом рабстве расплату за отречение Аврама от Сарай, как это делает Рамбан, вполне естественно.

В то же время отводятся и доводы Магараля против Рамбана. Магараль говорит, что Рамбан не прав, так как наказание египетским рабством было объявлено Аврааму между отречениями. По мнению Магараля, если бы оно явилось наказанием за первое отречение, то должно было бы усилиться после совершения второго. Но кто сказал, что оно не усилилось? В этой связи обращает на себя внимание, что второе отречение Авраама, о котором рассказывается в нашем недельном чтении, произошло не в Египте, а в земле Кнаан. Ведь тогда, может быть, именно в нем и заключается причина того, что евреи так мало были свободны в своей собственной земле? Что «галут» постоянно преследует их, даже когда они проживают на родине?

Почему, в самом деле, народ не удержался в Эрец Исраэль в древности? Почему и сегодня мы не можем почувствовать себя хозяевами на своей земле?

Если прав Рамбан, и евреи оказались в египетском пленении из-за того, что Авраам отрекся от своей жены в Египте, то значит, мы не можем жить в своей стране как хозяева, потому что второй раз Авраам отрекся от своей жены в пределах Эрец Исраэль.


 

Недельная глава Торы -

Aryeh Baratz: arie.baratz@gmail.com      webmaster: rebecca.baratz@gmail.com